Сэмюэл Хантингтон - Политический порядок в меняющихся обществах
США нередко поддерживали это представление об армии как охранительнице общественного порядка. Во многих случаях США были рады, когда военные смещали неугодные им правительства, а затем, чтобы примирить эти действия со своей демократической совестью, настаивали на том, чтобы при первой же возможности военные руководители передали власть новому — предположительно надежному — гражданскому правительству, сформированному в соответствии с результатами свободных выборов. С точки зрения модернизации и развития вторая ошибка дополняла первую. Ибо совершенно ясно как то, что за охранительством стоят самые возвышенные обоснования и мотивы, так и то, что оно оказывает крайне разлагающее и коррумпирующее воздействие на политическую систему. Нарушается связь между ответственностью и властью. Гражданские лидеры могут обладать чувством ответственности, но они знают, что не располагают властью и что им не дано утвердить свою власть, поскольку их действия подлежат вето со стороны военных. Военная хунта может обладать властью, но ее члены знают, что им не придется нести ответственность за последствия своих действий, поскольку они всегда могут вернуть власть в руки гражданских, если не справятся с проблемами управления. Можно было бы предположить, что в такой ситуации сформируется система сдержек и противовесов, в которой гражданские лидеры будут стремиться избежать вмешательства военных, а военные будут делать все возможное, чтобы избежать травматических последствий неумелой политики. В действительности, однако, системы такого типа побуждают обе стороны к наихудшему возможному поведению.
То, насколько кругозору военных свойственны все ограничения, типичные для среднего класса, заставляет считать безосновательными надежды на их все большее превращение в общественную силу, ориентированную на реформы. Высказывались, к примеру, предположения, что в будущем мы увидим появление латиноамериканского насеризма, т. е. «принятие на себя латиноамериканскими вооруженными силами той же ответственности за модернизацию и реформы, которую взяли на себя военные на Ближнем Востоке»41. Многие из латиноамериканцев, как гражданские, так и полковники, видят в насеровском варианте наиболее многообещающий путь в направлении социального, экономического и политического развития. Но у этих ожиданий мало шансов осуществиться. В большинстве обществ Латинской Америки нет условий для насеризма. Они слишком сложны, слишком дифференцированы и слишком экономически развиты, чтобы спасаться посредством военного реформаторства. По мере модернизации Латинской Америки роль военных там становилась все более консервативной. Между 1935 и 1944 гг. 50% переворотов в Латинской Америке преследовали реформистские цели изменения экономического и социального статус-кво; между 1945 и 1954 гг. такие цели были свойственны 23% переворотов; между 1955 и 1964 гг. — только 17%42. Сказать, что Бразилии 1960-х нужен Насер, это примерно то же, что утверждать, что России 1960-х нужен Столыпин. Эти два типа руководителей просто не соответствуют стадии развития, достигнутой этими обществами. В 1960-е Столыпин принес бы, вероятно, пользу в Иране или Эфиопии, а в Латинской Америке Насеру бы нашлось место на Гаити, в Парагвае, Никарагуа или даже в Доминиканской Республике. Остальная же часть континента была уже просто слишком высокоразвитой для столь привлекательно простой панацеи.
По мере того как общество становится сложнее, военным становится все труднее, во-первых, эффективно управлять и, во-вторых, захватывать власть. Как сравнительно немногочисленная, социально однородная, высокодисциплинированная и сплоченная группа верхушка офицерского корпуса может действовать вполне эффективно в качестве руководящей силы в обществе, которое остается достаточно несложным и малодифференцированным. По мере того как преторианское общество становится более сложным и дифференцированным, число общественных групп и сил множится и проблемы координации и согласования интересов все усложняются. В отсутствие эффективных центральных политических институтов для разрешения социальных конфликтов военные становятся всего лишь одной из многих сравнительно изолированных и автономных общественных сил. Их способность добиваться поддержки и побуждать к сотрудничеству снижается. Кроме того, военные, разумеется, далеко не всегда владеют теми эзотерическими искусствами ведения переговоров, достижения компромиссов и завоевания массовых симпатий, которых требует политическая деятельность в условиях сложного общества. Общество попроще можно взнуздать, пришпорить и повести к цели. Но там, где велика социальная дифференциация, политический лидер должен уметь балансировать и достигать компромиссов. Сама тенденция выбирать охранительную роль в более сложноорганизованном обществе свидетельствует о том, что военным не чуждо сознание трудностей, связанных с интеграцией общественных сил в таком обществе.
Речь идет не только о том, что высокоспециализированной группе труднее осуществлять руководящую роль в более сложноорганизованном обществе; сами средства, с помощью которых военные могут захватывать власть, начинают утрачивать свою эффективность. По самой своей природе переворот как метод политического действия становится все менее адекватным по мере роста политической активности. В олигархическом обществе и на ранних этапах развития радикального преторианского общества насилие имеет ограниченное распространение, поскольку правительство слабо и политическая жизнь характеризуется малой интенсивностью. Число участников политического процесса невелико, и они чаще всего сравнительно тесно связаны между собой. В Бирме, к примеру, военные и политические лидеры были в большой мере охвачены брачными связями43. Но с ростом политической активности и усложнением общества осуществлять перевороты все труднее, и они становятся все более кровавыми. 81% переворотов в Латинской Америке в период между 1935 и 1944 гг. были практически бескровными, без уличных боев и других форм участия населения. В 1945–1954 гг. невысокий уровень насилия наблюдался уже в 68% случаев, а в 1955–1964 гг. — только в 33% случаев44. Все более насильственный характер переворотов, естественно, имел следствием растущее использование форм насилия со стороны других общественных групп. По мере того как общество становится более сложным, другие группы вырабатывают собственные средства противодействия военным. Если предпринимается попытка ущемить их интересы, они могут в ответ прибегнуть к своим формам насилия или принуждения. Всеобщие забастовки, к примеру, сыграли большую роль в свержении режима в Гватемале в 1944 г. и в пероновском консолидационном перевороте в Аргентине в 1945 г.45. Когда число групп, участвующих в политической жизни, велико, желающий получить власть нуждается в более широкой опоре, чем та, которой располагает обычно классическая группа. Всеобщей забастовкой можно было остановить Каппа, но не Гитлера. Сходным образом, традиция «пронунсиаменто»[35] в Испании прервалась в 1936 г. Мятеж армии привел не к перевороту, а к гражданской войне — после того как в поддержку правительства выступили профсоюзы, радикалы, каталонцы и другие группы. В крайних случаях вето-переворотов часто создавались рабочие ополчения — либо для того, чтобы защитить власть от посягательств со стороны регулярной армии, либо же для того, чтобы создать противовес регулярной армии, прежде чем она захватит власть.
Следующие друг за другом перевороты, таким образом, в конечном счете снижают возможность переворотов. Перемены во власти и политике требуют либо сложного торга и соглашений между многими группами, либо кровавой гражданской войны. По мере того как расширяется число участников политического процесса, насилие становится менее частым, но более ожесточенным. Как указывал Д. Растоу: «Один-два века тому назад могли прогонять или казнить везиров, смещать или убивать султанов. Но рядовой ремесленник, крестьянин или кочевник практически не ощущали изменений. Сегодня же, напротив, политическое убийство, переворот — а иногда и простые выборы — нередко сопровождаются масштабными политическими или даже военными акциями, массовыми арестами и депортацией, запрещением газет и политическими судебными процессами. Нестабильность, некогда напоминавшая рябь на поверхности, теперь вздымает волны по всему обществу»46. Демократизация управления в обществе, где насилие составляет неотъемлемую принадлежность управления, означает и демократизацию насилия. На смену государственному перевороту — внутриполитическому силовому конфликту ограниченного масштаба — может прийти революционная война или другая форма насильственных действий, в которые вовлечено множество элементов общества. Возможно, конечно, что консервативные элементы мирно уступят требованиям новых, появляющихся на политической арене групп, открывая тем самым дорогу процессам мирного изменения. Если же они этого не сделают, то уменьшение роли военных в общественной жизни и управлении вполне может сопровождаться повышением роли насилия.
