Инна Соболева - Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
В такой войне не столько войску, сколько России нужен был и главнокомандующий особенный: не сдержанный, хладнокровный викинг, блестящий стратег, человек редкого личного мужества, каким был Барклай-де-Толли. Нужен был этакий народный герой, простой, доступный, понятный, в общем – свой. Назначив Кутузова, хотя и против своей воли, хотя и вынужденно, Александр проявил несомненную мудрость. Говорили, узнав об этом назначении, Наполеон воскликнул: «О, Старый лис Севера!» Кутузову об этих словах доложили. Он усмехнулся лукаво: «Постараюсь доказать великому полководцу, что он прав».
Существует множество рассказов, с каким восторгом и надеждой встретила страна назначение Кутузова. Фёдор Николаевич Глинка, не доверять которому нет никаких оснований, писал: «Самовидцы рассказывали мне, что матери издалека бежали с грудными младенцами, становились на колени, и между тем как старцы кланялись седыми головами в землю, они с безотчётным воплем подымали младенцев своих вверх, как-будто поручая их защите верховного воеводы! С такою огромною в него верою, окружённый славою прежних походов, прибыл Кутузов к армии».
Армия в большинстве своём тоже ликовала. Даже Карл Клаузевиц, которого никак нельзя причислить к поклонникам Кутузова, отдавал ему должное: «Он знал русских и умел с ними обращаться. С неслыханной смелостью смотрел он на себя как на победителя, возвещая повсюду близкую гибель неприятельской армии… Это легкомыслие и базарные выкрики хитрого старика были полезнее для дела, чем честность Барклая».
Кутузов быстро становился кумиром, средоточием всеобщей надежды. Жозеф де Местр, не скрывая иронии, но вместе с тем совершенно справедливо заметил, что публика, затаив дыхание, ждёт «повелений Провидения, как они будут переданы князем Михаилом Ларионовичем Кутузовым».
А ему, прежде чем «транслировать» волю Провидения, нужно было хотя бы осмотреться. И уже в первые дни по прибытии к войскам он начинает сомневаться в возможности удержать Москву. Сомнениями ни с кем не делится (он вообще на редкость скрытен), мы знаем о них из его письма дочери, Анне Михайловне Хитрово: «Я твёрдо верю, что помощию Бога, который никогда меня не оставлял, исправлю дела к чести России. Но я должен сказать откровенно, что ваше пребывание возле Тарусы мне совсем не нравится. Вы легко можете подвергнуться опасности, ибо что может сделать женщина одна, да ещё с детьми; поэтому я хочу, чтобы вы уехали подальше от театра войны. Уезжай же, мой друг! Но я требую, чтобы всё, сказанное мною, было сохранено в глубочайшей тайне, ибо если это получит огласку, вы мне сильно навредите».
К каким порой трагическим, порой победным результатам приводила скрытность командующего, я ещё расскажу. А вот чем она была вызвана? Не только особенностями характера. Больше – недоверием к ближайшим своим подчинённым. Об этом не принято говорить, потому что это якобы порочит выдающихся наших военачальников. Но даже если и так, правду знать полезнее, чем обольщаться красивыми сказками.
Так вот, те, которые должны бы были стать ближайшими сподвижниками Кутузова, вовсе не разделяли восторгов большей части войск по поводу его назначения. Ладить с ним и правда было непросто. Он был двуличен до лживости (Александр, сполна наделённый этим же качеством, ещё и поэтому недолюбливал Кутузова): внешне покладист и любезен, внутренне – упрям непреклонно, временами груб; скрытен, но разговорчив, даже болтлив. В общем, как характеризовала его мадам де Сталь, «вельможа в Петербурге, татарин в армии». Но главная причина неприязни подчинённых ему генералов была в другом. Багратион, Барклай, Беннигсен, Дохтуров, Милорадович – полные генералы, как и Кутузов. К Беннигсену по давним и прочным семейным и служебным связям примыкает ещё и Ермолов, военачальник влиятельный и на редкость популярный, называвший главнокомандующего «неодолимым ратоборцем» на поприще интриг. Почти все генералы считали, что ничуть не хуже Кутузова справились бы с командованием армией, и подчинялись ему крайне неохотно. Барклая можно понять. Багратион вообще авторитетов не признавал и подчинялся кому бы то ни было крайне неохотно. А уж подчиняться Кутузову! Ещё до начала войны он язвительно заметил: «Его Высокопревосходительство имеет особенный талант драться неудачно…» Беннигсен, которого Кутузов в пику Барклаю назначил начальником штаба, вмешивался во все распоряжения командующего, публично ему прекословил, постоянно поучал. В общем, окружение было враждебным и к откровенности не располагало.Леонтий Леонтьевич Беннигсен Джордж Доу. «Портрет Л. Л. Беннигсена»
Чем ближе главнокомандующий знакомился со своей армией, тем яснее видел: сражение нужно начинать как можно скорее – армия теряла воинский дух, отступление деморализовало солдат. Уже на третий день по прибытии на фронт он пишет царю: «Не могу скрыть… что число мародёров весьма умножилось, так что вчера полковник и адъютант Его Императорского Высочества Шульгин собрал их до двух тысяч человек…»
Он не хотел давать генерального боя, но и отказаться от него не мог: армия требовала одного – драться, государь непреклонно настаивал на том же. А Кутузов ведь не Наполеон: тот все решения принимает сам, Кутузов же своему императору не подчиниться не может. Так что историки напрасно упрекают главнокомандующего, что он, якобы идя на поводу у Наполеона, который стремился к сражению, вступил в кровопролитную битву вместо того, чтобы сохранить армию.
Решение сражаться было принято. Оставалось найти место. Багратион с раздражением писал Ростопчину: «По обыкновению у нас ещё не решено: где и когда дать баталию? – всё выбираем места, и всё хуже находим». Чтобы оценить трудность выбора позиции, мало быть отважным воином, нужно быть ещё и стратегом. Вот Клаузевиц отлично понимал сложность задачи, стоявшей перед Кутузовым. «Россия чрезвычайно бедна позициями… там, где леса вырублены, как между Смоленском и Москвой, местность плоская, без определённо выраженного рельефа, нет глубоко врезанных долин, поля не огорожены, а следовательно, всюду легко проходимы, селения имеют деревянные постройки, а потому мало пригодны для обороны… В общем, выбор позиции очень стеснён, поэтому, если полководец, как это было с Кутузовым, должен, не теряя времени, дать сражение и найти на протяжении двух-трёх переходов подходящую местность, то, конечно, ему приходится мириться со многим… трудно было найти лучшую позицию, чем при Бородино».
К тому же именно здесь сходились основные дороги, ведущие к Москве (Старая и Новая Смоленские), и главнокомандующий рассчитывал надёжно их перекрыть.
Действительно, для оборонительного боя Бородинское поле было удобно: его пересекали многочисленные речки, ручьи, овраги, были и возвышенности, на которых можно установить артиллерию. На вершине холма, названного «курганной высотой», для артиллеристов построили редут, которому надлежало защищать центр армии. Правый фланг прикрывали обрывистые берега реки Колочи, и он был практически недоступен для нападающих. А вот левый… оставался открытым. Кутузов приказал построить перед ним три укрепления полевого типа – флеши. Они вошли в историю как багратионовы флеши. Именно там был смертельно ранен генерал Багратион, которому (ничего удивительного) выпало защищать самый опасный, самый уязвимый участок обороны. Именно против этого участка Наполеон и направил главный удар (в чём тоже нет ничего удивительного).Молебен русской армии Литография по оригиналу П. Ковалевского. «Молебен на Бородинском поле перед Смоленской иконой Божией Матери»
Ещё до окончательного решения о месте и дате сражения Ермолов писал Багратиону: «Надобно противостоять до последней минуты существования каждого из нас… Боюсь, что опасность, грозя древнейшей столице, заставит прибегнуть нас к миру, но сии меры слабых и робких. Всё надобно принести в жертву и радостно, когда под развалинами можно погребсти врагов, ищущих гибели Отечества нашего. Благослови Бог. Умереть россиянин должен со славою». Князь Пётр Иванович со славою и умер…
Оба полководца считали, что предстоящая битва решит важнейшие стратегические задачи: Кутузов рассчитывал активной обороной нанести французам возможно большие потери, изменив тем самым в свою пользу соотношение сил, и сохранить свои войска для будущих сражений и окончательного уничтожения врага. Наполеон надеялся, действуя привычным образом, разбить русских в одном (именно в этом, Бородинском) генеральном сражении и беспрепятственно двинуться на Москву. Обоим удалось выполнить поставленные задачи лишь отчасти…
Предпринятое русским главнокомандующим накануне сражения свидетельствует о том, как прав был Клаузевиц, утверждая, что Кутузов «знал русских и умел с ними обращаться…» А Михаил Илларионович сделал вот что: он приказал пронести по рядам войск икону Богоматери, спасённую в горящем Смоленске. Трудно вообразить что-нибудь другое, способное так тронуть сердца русских солдат, так поднять боевой дух. Фёдор Николаевич Глинка вспоминал: «Сама собою, по велению сердца стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью…» И упоит. До начала боя оставалось меньше суток…
