Егор Холмогоров - Реванш русской истории
Куда уж больше! Криминальная хроника сегодня выглядит как сводки с театра боевых действий, причем на острие удара как раз дети. «В Бирюлево задержан педофил из Средней Азии, напавший за один день на двух 12-летних девочек», «Педофил из Таджикистана напал на 13-летнюю жительницу Дмитрова», «Мигрант из Кыргызстана подстерег и изнасиловал 11-летнего мальчика за торговым центром в Протвино», «Самара: уроженец Узбекистана хитростью проник в дом, изнасиловал двух 11-летних девочек и ограбил квартиру». Всё это новости последних двух недель. И на этом фоне сообщается об обеспокоенности правозащитников: «У нас воспринимают мигрантов как какую-то опасность». Указание на этот клокочущий хаос часто пытаются парировать тем неотразимым доводом, что граждане России тоже совершают преступления. Вот именно. Преступность «местного» происхождения никуда не девается. Криминальная хроника говорит о том, что по мере нарастания экономических трудностей Москва превращается в опасный криминальный регион, на фоне чего особенно странно выглядит сокращение штата полиции. Но только теперь горкой сверху к этому добавляется еще преступность импортная, которая не вытесняет, а дополняет локальную, особенно по тяжким статьям.
Столь же беспомощно звучит аргумент «они работают вместо вас». Вместо нас – это вместо миллионов безработных? Огромное количество людей в стране сейчас с удовольствием работали бы вместо мигрантов за ту же зарплату.
Да и как работают? Выразительная сцена этого лета: по московскому парку идет маленький худенький мальчик и опрастывает урны с мусором в тележку, которую толкает перед собой. Ему лет 10–11, то есть он не может и не должен работать. Тут же рядом в траве в группке валяющихся на газоне пузом кверху гастарбайтеров его брат или отец, который и получает зарплату за детский труд. Но если с мальчиком на работе что-то случится – он простудится или его придавит чем-то тяжелым, то обвинят опять же «нетолерантное» российское общество.
Кампанейщина лишь подогревает неприязнь к приезжим у граждан России, поскольку смерть ребенка-мигранта используется исключительно для того, чтобы сконструировать из мигрантов новую привилегированную группу в нашем обществе, очевидно по образцу беженцев в ЕС. Мы отлично знаем, как функционируют наши госслужбы, – в первую очередь они обращают внимание на тех, за кем кто-то стоит и от кого могут быть неприятности. Подавая через ТВ сигнал «От мигрантов могут быть неприятности», мы добьемся лишь одного – в случае появления такого ребенка в больнице всё внимание персонала будет сосредотачиваться на нем, ради его родителей будут нарушаться порядок и карантин. И всё это в ущерб всем остальным. Тем, за кого некому заступиться.
Летом 2013 года мы с Анатолием Вассерманом сделали репортаж о сокращении роддомов в Ярославской области. Роженицу несколько часов возили между Весьегонском, Рыбинском и Ярославлем, прежде чем приняли в роддом. Ребенок погиб. Заступиться за этих сокращенных детей в списанной в утиль русской глубинке оказалось некому. Может быть, это совпадение, может быть – нет, но наша передача после этого закрылась.
В связи с тяжелейшим вирусным диагнозом погибшего Умарали и, возможно, его родителей важен еще один аспект. Не один я заметил, что в последние годы вирусные инфекции стали всё жестче, мучительнее и опаснее. Очевидно, мы имеем дело с приходом новых вирусов. Откуда? Именно из глубин Азии. А массовая миграция пробивает иммунный барьер, поскольку иммунитет и санитарная безопасность – явления коллективные. В случае дальнейшего штурма нашего санитарного барьера мы рискуем оказаться в положении индейцев, которым европейцы после Колумба принесли смертельные болезни. А степень готовности нашей медицины к отражению атаки понятна как раз из трагической истории с Умарали. Мы не готовы. Только выводы из нее следуют противоположные тем, что делает миграционное лобби.
Определенная миграционная закрытость повышает уровень жизни в стране. А чем выше уровень, тем больше ценят мигранты возможность сюда переселиться, тем на большие жертвы готовы пойти, тем большую лояльность они согласны проявить к стране, в которой хотят жить и работать. То есть закрытая, культурно целостная Россия сможет гораздо более эффективно влиять на соседей и защищать себя от угрозы ИГИЛ, чем нынешняя – с границами нараспашку.
Гораздо больше гармонизации отношений способствовали бы жесткие меры, такие как визовый режим и контроль въезда. Они сократили бы скорость ротации мигрантов и позволили бы уже прибывшим освоиться в России, выучить русский язык хотя бы в объеме словарного запаса Эллочки Людоедки, начать аккультурацию и ассимиляцию. Сейчас же всё движение в этом направлении разбивается: каждая новая волна мигрантов обновляет кишлачный уклад предыдущей.
При этом характерно вот что. Миграционные правила для граждан Украины, которые, как ни крути, куда для нас ближе в культурном плане, с 1 ноября ужесточены, за исключением жителей Донбасса. Возникает вопрос, а как быть с жителями сожженной Одессы, куда деваться тем, кто не хочет жить в Днепропетровске? По сути повторяется судьба русских изгнанников из Средней Азии, и снова им никто не рад.
Получается какая-то гонка преследования. В 1990-м на площадях Душанбе, Ташкента, Бишкека, скандировали: «Русские, убирайтесь!». Русские убрались. Качество жизни в этих странах стремительно упало. Те люди с площадей отправились вслед за русскими. И вот они уже в эфире наших телеканалов грозят с нами «разобраться». Только на этот раз нам уже некуда убираться.
12 ноября 2015 г.
Примечания
1
[i] Киевское шоссе и Калужское, которое на полпути сливается с Варшавским. – Прим. ред.
