Сергей Кургинян - Суть времени. Том 4
И второе. После того, как Арлекин увел у Пьеро Коломбину и сделал с ней, как говорил герой Алексея Толстого, «то, что Содом не делал со своей Гоморрой», этот Пьеро Коломбину любит? Он способен ее любить по-настоящему? Потому что, только если он способен ее любить по-настоящему, он и может вытянуть себя куда-то наверх. И только вытянув себя наверх, он может спасти Коломбину.
Но поскольку Коломбина заколдована этой мантрой «капитализм», то расколдовать ее можно только сказав о некапиталистических перспективах. И не просто проквакав по этому поводу что-то, а достаточно подробно описав, что это такое, начиная с понятия «когнитариат», и далее со всеми остановками.
Вот этим мы сейчас и начинаем заниматься в последнем, четвертом цикле передач «Суть времени».
Выпуск № 32. 13 сентября 2011 года
Когда обсуждаешь только злобу дня, то превращаешься в политического прагматика. Возможно, это и не самое худшее в ситуации, когда страна развивается худо-бедно, хоть как-то и когда в стране не происходит совсем уж несовместимых с жизнью процессов. Когда же такие процессы происходят, то политическая прагматика абсолютно недостаточна.
Вот приведенная мной в одной из телевизионных передач еврейская притча про то, что еврей приходит к раввину и говорит:
— Рабби, у меня куры дохнут.
Тот спрашивает:
— Ну, а как ты сыпешь корм?
— Просто так как-то сыплю…
— Ну, а ты сыпь его треугольником. Потом ко мне приходи.
Тот приходит снова, говорит:
— Опять дохнут.
— Тогда квадратом.
Приходит еще раз:
— Дохнут!
— Ну, тогда кругом.
Приходит опять:
— Все сдохли.
Раввин говорит:
— Жаль. У меня было еще столько геометрических комбинаций!
Так вот, в определенных случаях, в определенных странах и в определенных ситуациях прагматика становится способом обсуждения этих геометрических комбинаций. Называется это «что мертвому припарки».
Припарок может быть много. Они могут носить совершенно прагматический характер, но больному от этого лучше не будет. Тут все зависит от болезни.
Мы находимся в обществе настолько больном, что обсуждать его с прагматических позиций бессмысленно. Его нельзя обсуждать только с прагматических позиций.
Необходима теория. Необходимо глубокое понимание сути тех процессов, которые происходят в мире. Необходим анализ тех немногих возможностей, которые существуют для того, чтобы мы вышли из той чудовищной ситуации, в которой мы находимся. И необходимо задействование этих возможностей для того, чтобы больной не умер.
Но если мы занимаемся только теорией и игнорируем то, что происходит в окружающей нас жизни, то мы, опять же, не спасением страны занимаемся. А мы находимся в башне из слоновой кости и рассуждаем о спасении страны. И это тоже недопустимо.
Ровно в той степени, в какой я не могу превратить данную передачу в площадку для обсуждения прагматических проблем (потому что лично я считаю, что большинство прагматических проблем есть обсуждение, как нужно сыпать корм дохнущим курам: кругом или квадратом?), — ровно в этой же степени я не могу игнорировать практические проблемы совсем, превращая то, что я говорю, в сплошную теорию. Какое-то время уделять политической практике мы должны.
Политической практикой для меня в данном случае является не только и не столько выступление президента Дмитрия Медведева на пленарном заседании мирового политологического форума в Ярославле, сколько реакция на это выступление в средствах массовой информации. И, в частности, в одном из наиболее откровенных изданий — называется оно «РБК», — в котором отклик о выступлении Медведева в Ярославле идет под следующим заголовком: «Д.Медведев назвал учение Маркса экстремистским»[1].
Серьезное, согласитесь, заявление. Президент России называет учение Маркса экстремистским. Якобы называет. Это же имеет последствия. Мы сейчас обсуждаем соотнесение Маркса и Вебера, кому-то кажется, что это возможно, а кому-то — нет. А тут, параллельно с этим, Маркса называют создателем экстремистского учения. Якобы.
Я внимательно посмотрел, что именно сказал Медведев. Ничего подобного он на самом деле, конечно же, не сказал. Сказал он, что есть экстремистскИЕ учениЯ о классовой борьбе. И дальше сразу перешел к терроризму, беспорядкам и ко всему прочему.
Есть такие учения. Есть левые экстремисты, которые говорят, что только массовый террор может быть средством классовой борьбы и так далее. Есть левый радикализм, по отношению к которому Маркс очень умеренный ученый.
Я не знаю, что именно имел в виду президент Дмитрий Медведев. Я только хочу разочаровать представителей таких изданий, как «РБК», и сказать им, что президент Дмитрий Медведев не может по определению называть учение Маркса экстремистским. Ну, просто не может. Я понимаю, что каким-нибудь изданиям с определенной направленностью очень хочется, чтобы это было так. Но он, Медведев, этого сделать не может по ряду причин, которые я попытаюсь объяснить «коллегам» (беру данное слово в кавычки).
Первая из этих причин состоит в том, что Медведев неоднократно заявлял, что он политик, который ведет Россию на Запад. Он западник. Он принадлежит к тем российским политикам, которые, с одной стороны, верят в западный выбор, в буржуазный выбор, в демократический выбор России, с другой стороны отстаивают целостность России. В тексте выступления Медведева в Ярославле на одно данное слово, которое так привлекло внимание «коллег», есть десятки высказываний Медведева по поводу того, что мы должны сохранить целостность, мы должны защитить единую и неделимую Россию. И т. д. и т. п.
Медведев много раз декларировал именно эту комбинированную позицию: путь на Запад с сохранением целостности, неделимости и пр. И об одном, и о другом Медведев говорит с очень большой страстью.
Так вот, о западничестве. Будучи политиком, ведущим страну на Запад, нельзя назвать учение Маркса экстремистским, потому что Маркс до сих пор является безоговорочным авторитетом… я попытаюсь сейчас навскидку сказать, для какого процента западной элиты… ну, я думаю, для 68–72% западной элиты. Он непререкаемый авторитет в Гарварде, он огромный авторитет в Германии, еще больший авторитет в Великобритании. Нельзя назвать Маркса «экстремистом» или «создателем экстремистского учения», не расплевавшись с западной элитой.
Тут возникает некая очень важная и практическая, и теоретическая развилка, на которой давно уже, как витязь на распутье, стоят наши западники. Они приезжают в Швейцарию к каким-нибудь прокурорам или к кому-нибудь еще (они считают Швейцарию образцовой западной страной), распахивают кабинеты западной элиты, и вдруг видят на стенах портрет Карла Маркса, и начинают, выть прямо как волки на Луну: «У-у-у, опять! И тут висит Карла-Марла! Карла-Марла висит!»
Потому что у нас все сформировалось на гигантском отрицании Маркса как одного из слагаемых советского идеологического поля, советского образа жизни и советского теоретического наследства. Поскольку это все сносилось до основания, то, естественно, сносился и Маркс. Поскольку это все было очень яростно ненавидимо, то, соответственно, ненавиделся и Маркс. И так далее.
Но на Западе-то этот номер не проходит! Тут надо выбирать: являешься ли ты либералом-западником (и тогда ты не можешь быть оголтелым антимарксистом и называть Маркса «создателем экстремистского учения») или ты являешься кем-то другим — представителем специфической здешней идеологической и политической субкультуры, которой на Запад выхода нет.
Вот эта субкультура, молившаяся на Запад, фанатически преданная ему, евшая с рук Запада, готовая обслуживать Запад, заряжена идейно всем тем, что с Западом несовместимо. Запад принимает ее услуги и отвергает ее как политическую субстанцию, а она до сих пор этого не понимает.
Это является огромной культурной, экзистенциальной, политической, идеологической проблемой.
Человек, который на Западе назвал Маркса создателем экстремистского учения (а ничего такого я у Медведева не прочитал, вообще прочитал не об учениИ, а об учениЯХ, без всякой расшифровки, о чем именно идет речь), выпал из западной элиты. Он не может в ней быть. Это первое.
Второй вопрос — это вопрос о демократии. Запад постоянно говорит о демократии, и Запад требует неких демократических норм от тех, кто становится его партнером. Запад очень остро сейчас реагирует на авторитарные тенденции. Что именно Запад понимает под демократией — это отдельный вопрос. Но есть нормы политического языка. Нельзя на современном политическом языке говорить, чего мы допустим, а чего мы не допустим, не расшифровывая, о каком «мы» идет речь.
Допустить что-то или не допустить может только народ. Если народ завтра решит, что он должен вернуться к классическому советскому социализму и 90% народа проголосует за это, то страна вернется — если она демократическая! — к классическому советскому социализму.
