Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Вариант № 5 — тоже нерелигиозный — в том, что нужно создать человека, не ведающего о смерти («неведающее дитя»). Достоевский вложил этот вариант в уста Великого Инквизитора. Видимо, есть весьма могущественные сторонники такого варианта ответа на вопрос о «вызове смерти». А значит, и такого варианта будущего для человечества. Но напрямую пока никто о таком варианте не говорит. Его контуры можно угадать во многом из того, что реально осуществляется (та же эвтаназия, и не только).
Но назвать это во всеуслышанье спасительным ответом на «вызов смерти» никто не решается. Великий Инквизитор — это литературный герой. Сообщает он об этом Христу в порядке великой тайны. Оговаривая при этом, что все человечество в подобную (ведь буквально же — 4Д!) «дженерэйшн» превратить нельзя. Что должно для управления оным остаться меньшинство, «взявшее на себя проблему познания добра и зла». Что управлять это меньшинство будет опираясь на чудо, тайну и авторитетно сути, описана антиутопия, мало чем отличающаяся от оруэлловской.
Отдельные люди принимают для себя тот или иной вариант ответа на вопрос о смерти. Это тончайший и интимнейший из всех возможных выборов. На основе выбора создаются общности. Конфессиональные или нет. Не мое дело раздавать сестрам по серьгам, обсуждая, какие из этих общностей хорошие, а какие плохие.
Я не инквизитор. Все, что я могу и должен сделать, это соотнести рассмотренные мною варианты с проблемой развития. А также нащупать в данном вопросе этот самый «нерв», он же актуальное содержание.
Начну с «нерва». Актуальность проблемы ощутили так называемые неоконсерваторы. Они с сожалением констатировали, что любимый ими проект «Модерн» начинает давать сбои. И что по большому счету источником этих сбоев является «невразумительность утешения». То есть ответа на «вызов смерти». Все, что неоконсерваторы могли рекомендовать в связи с этим, это вернуть в проект «Модерн» религиозный вариант утешения.
Как говорится, «просто сказать, да трудно сделать». Сделать оказалось не просто трудно, а невозможно. Неоконсерватизм рушится у нас на глазах. Прерогатива утешения будет передана или фундаменталистам, или… Вот тут-то и начинается главное… Или — кому?
Передача решающей прерогативы фундаменталистам породит те самые «цивилизации», о которых говорит Хантингтон. Этих «цивилизаций» нет. И их не будет, пока доминирует проект «Модерн». Но если важнейшую прерогативу передавать фундаменталистам, то Модерн надо отменять. То, что уже на старте подобной отмены человечество умоется кровью… То, что светская часть человечества окажется (вся целиком) в положении политически бесправных еретиков (попробуйте просчитать ответную реакцию этой части!)… Это все «мелочи». То, что на развитии надо будет поставить крест (читайте А. Лоргуса)… То, что все государство надо будет перестроить под фундаменталистски-цивилизационный (т. е. по сути монотеократический) формат (это называется «разогрев цивилизационных швов») и от России останутся рожки да ножки… Даже не в этом главное.
Главное, что, как только будут построены реальные цивилизационные монады (полмиллиарда жизней надо будет принести на алтарь только ради такого построения), эти монады вступят-таки в конфликт. И в огне конфликтов сгорит уже не полмиллиарда, а все (именно все) человечество.
Если речь идет не о таком развитии событий, то о каком? Или об осуществлении проекта «Великий Инквизитор», или о радикальном светском утешении, к которому — и из этой песни ну никак не выкинешь слов — ближе всего был именно метафизический коммунизм.
Коммунизм к своим метафизическим потенциям относился очень скептически. И говорил только о грядущем рае на Земле, а не о преодолении вызова смерти, воскрешении отцов и прочих экстремальных затеях. Окоротил метафизические амбиции коммунизма, конечно же, Сталин. И слов из песни этой тоже никак не выкинуть. Окороченный коммунизм стал загнивать… И, приказав долго жить, оставил человечество в компании приемлемого, но быстро остывающего проекта «Модерн» и иных, никак не совместимых ни с чем приемлемым, вариантов.
Что делать-то? Рыдать по поводу коммунизма бессмысленно! Вглядываться сейчас надо не в исторически обусловленные идеологемы, а в эти самые метафизические корни и почвы.
Мне скажут, что светские метафизические утешения невнятны, а в чем-то даже и комичны. Ну, воскресят отцов… И что с ними делать? Циолковский для реализации замысла Федорова ракеты проектировал, чтобы разослать по космосу избыток отцов, которых Земля прокормить не может. Эти отцы в каком возрасте воскреснут и в каком теле? Они же, обретя бессмертие, Вселенную съедят, как саранча поле. Обглодают, так сказать, до костей.
Критика светского иммортализма, то есть концепции телесного человеческого бессмертия, точно бьет по очевидным недостаткам этого варианта утешения рода людского.
Но, нанося свои точные удары, она забывает о том, что нет и в принципе не может быть никакой разницы между изъянами религиозного и светского иммортализма. Что разница между религиозным и светским иммортализмом не в том, «что», а в том, «кто» (Бог или Человечество) творит это самое «что».
Хэппи-энды голливудских протестантских фильмов полны встреч умерших с родственниками и любимыми животными (собаками, кошками). Субстанциональный упрек, который адресуют критики светскому иммортализму, может быть тут воспроизведен «один к одному». Потому что в светском иммортализме тоже рассматривалась отнюдь не только проблема обретения живущими (и воскрешенными) обычного плотского бессмертия, но и проблема изменения качества плоти, ее просветления, превращения в нечто гораздо менее материальное. Не зря говорилось об автотрофном человечестве (Вернадский), да и о многом другом. Чем это отличается от хэппи-энда голливудских протестантских фильмов? Коль скоро просветленное должно быть узнано и вновь полюблено — это все равно предполагает какую-то оформленность просветленного, какую-то преемственность, в том числе и на уровне плоти.
Еще раз повторяю — опишите любой, подчеркиваю, любой замысел Бога, предполагающий встречу и «хэппи-энд», и тут же светские имморталисты вам скажут: «Вот-вот, именно это будет сделано человеком как существом, доразвившимся до возможностей Бога».
Так что хоть бессмертные тела, хоть голограммы… Нет тут никаких фундаментальных противоречий между светским и религиозным результатом, если только религиозный результат предполагает не растворение в океане света, не абсолютное отсутсвие плоти, а тот «хэппи-энд», который слишком часто обсуждается и вне которого существенная часть всемирного религиозного сообщества обойтись не может. Это касается, как мы понимаем, отнюдь не только христианства.
Такова одна сторона проблемы. Но есть и другая сторона. Она касается феномена божественной плоти, по отношению к которому велись дискуссии с первых христианских веков. Дискуссии вели не религиозные и светские имморталисты. Их вели монофизиты и их противники.
Монофизиты атаковали сторонников божественного качества плоти Христовой. В том числе и очень грубо: «Ах, он был в теле? И ел? Наверно, и нужду справлял? Или как?» Ответ на этот вопрос с помощью очень убедительной концепции другой, недиссипативной так сказать, плоти заложил фундаментальные принципы, согласно которым материя может и должна быть спасенной и благодатной, то есть иной. У Христа она изначально такова. А у спасенных — станет такой.
Этот принцип тут же подхватывается светскими имморталистами. И методологически («вот-вот, и мы создадим пресуществленную материю, но не таинством Бога, а научным путем»), и технологически. Повторяю — разве не этому по сути посвящена концепция автотрофного человечества, выдвинутая Вернадским? А также даосская или западная алхимия? А также мучительные раздумья светских ученых о преодолении Второго закона термодинамики?
Тут либо — либо. Либо надо вообще отказываться от концепции личностного бессмертия — религиозной или светской. И заменять ее — чем? Растворением в коллективной нирване, световом океане, божественно-безличном Солярисе… Но это отсылает нас к варианту № 2, варианту, в котором спасение — это не спасение ОТ СМЕРТИ, а спасение ОТ ЖИЗНИ. Либо надо признать, что все (и именно все) упреки, адресуемые светскому иммортализму, могут быть в той же степени адресованы и иммортализму религиозному.
И все же главное в том, что в виде утешения предлагается светскому человеку. Ему предлагается жизнь без утешения — или разрыв со светскостью. А почему он согласится на такое зауженное меню? Его кто-то заставит? У него из мозга ментальными инструментами изымут все другие альтернативы? И кто же хочет стать ментальным хирургом? Великий Инквизитор?
Вот реальная повестка дня, содержащая реальные метафизические проблемы, актуальные для современного человечества. Пиама Павловна Гайденко знает об этих проблемах лучше многих. Она занималась экзистенциалистами, которые детальнее, чем кто угодно еще, описали, что такое «смертная болезнь». Вот бы послушать доклад Пиамы Павловны на тему «Смертная болезнь и современное человечество»!
