Чарльз Хайэм - Торговля с врагом
Наконец, 18 августа 1941 года графине Стефени было предложено покинуть Вашингтон. Ее скандальная связь с Шофилдом стала очевидной, и Биддл посоветовал тому заставить графиню немедленно вернуться в Калифорнию. Когда об этом узнал сотрудник ФБР Эдвард Тамм, он спросил у Биддла: где же все-таки показания графини? Тот отвечал, что пока ничего о них не знает.
В конце августа Видеман прибыл в Берлин отчитаться перед Гиммлером. В сентябре он уже был на пути в Аргентину, где фашисты развили бурную активность. Видеман прибыл в Рио-де-Жанейро для бесед с руководителем гестапо Готфридом Зандзее, которому к тому времени только что удалось бежать из Буэнос-Айреса. Бразильская газета «О глобо» поместила на первой странице фотографию Видемана с комментарием «нацист номер один на Американском континенте». В статье говорилось, что фашистский дипломат подотчетен только Гитлеру и что он оставил в США 5 млн. долларов на финансирование нацистской разведагентуры.
Весь август графиня гостила в домах друзей Шофилда в его родном штате — Пенсильвании. Тем временем в Рио-де-Жанейро полиция произвела обыск личных вещей Видемана и обнаружила список нацистских агентов в Калифорнии. Она также установила, что он направляется на Восток — факт, который тот признал на следующий же день.
8 сентября Видеман отплыл через Чили в Японию. Бурные демонстрации перед посольством вынудили его покинуть континент первым пароходом. А по дороге в порт перед его бронированным автомобилем разорвались две бомбы.
Графиня между тем проживала в Александрии (Вирджиния), и агенты ФБР наблюдали, как Шофилд приезжал к ней по вечерам, а уезжал только утром… Она скрывалась под именем Нэнси Уайт.
Накануне Перл-Харбора графиня с Шофилдом находилась в Филадельфии. В отсутствие Стефени Гогенлоэ агенты ФБР изучили ее записную книжку и обнаружили среди прочих имя супруги Фрэнсиса Биддла. На этот факт Гувер обратил особое внимание.
8 декабря в 22.20, как только графиня вместе с матерью вышла из филадельфийского театра, ее арестовали сотрудники ФБР и, впихнув в машину, увезли, оставив на тротуаре посылавшую им вслед проклятия 89-летнюю мамашу. Графиня пыталась связаться с Шофилдом по телефону, но безуспешно. Ее сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и доставили в отделение службы иммиграции в Глостере (Нью-Джерси), поместив в одиночную камеру. Гогенлоэ позднее была переведена в общую камеру, где, кроме нее, находились четыре японки и некая дама из Нью-Джерси, пострадавшая за то, что топтала ногами американский флаг при стечении большой толпы народа. Графиня коротала время за чтением воспоминаний мадам Помпадур.
Гувер удостоверился: никакой ценной информации, чтобы избежать депортации, графиня не представляла. Заявления Макгюира и Джексона о том, что документ якобы печатается, оказались просто ложью. Почему министр юстиции пошел на эту авантюру — неизвестно.
Шум вокруг дела Гогенлоэ начал стихать к середине января. Из отчета специального агента Д. Лада Гуверу от 5 января 1942 года явствует, что у графини нашелся «очень влиятельный заступник в госдепартаменте, любовницей которого она была в свое время. По ее словам, он обладает полномочиями разрешать въезд в США подданным стран «оси» и запрещать гражданам стран, настроенных к «оси» враждебно». Имя этого человека, вычеркнутое из отчета, установить нельзя и сегодня. Можно только предположить, что им был Брекинридж Лонг. Однако до сих пор ФБР отказывается придать этот факт гласности.
Находясь в изоляции, графиня мастерски разыграла комедию. Притворившись, что у нее приступ какой-то болезни, она принялась взывать к дружескому расположению Уильяма Уайзмана. Встревоженный Биддл оказался более чем предупредителен — он потребовал, чтобы графиню перевели из Глостера куда-нибудь в другое место по ее выбору, где бы был надлежащий уход.
Местный инспектор и глава службы иммиграции связался с помощником прокурора Филадельфии, который, к счастью для национальной безопасности, не стал выполнять указаний Биддла, заявив, что в таком случае графиня может выбрать себе любую больницу, «даже ту, персонал которой подозревается в прогерманской деятельности».
«Приступ» графини сменился припадком истерики, и она осталась, где была.
28 ноября 1941 года Рузвельт писал Гуверу: «Я беседовал с министром юстиции по поводу дела Гогенлоэ, и он заверил меня, что с сантиментами покончено. Кроме того, он считает нецелесообразным в настоящее время перемещать даму в другое место, поскольку здесь за ней легче всего вести наблюдение. Прошу Вас, проверьте для меня все сведения еще раз».
В июле 1942 года президент писал Биддлу: «Если служба иммиграции наконец не перестанет потворствовать этой графине, мне придется начать расследование. Думается, что факты выявятся не лицеприятные, начиная с истории ее первого ареста и связи с Шофилдом… Честно говоря, назревает скандал, который вынудит принять решительные меры».
Интересный эпизод произошел 16 июля 1942 года. Специальный агент ФБР вошел в комнату для свиданий под предлогом беседы с одним из заключенных и обратил внимание на нарушение правил — недавно арестованный фашистский шпион беспрепятственно разговаривал по-немецки по телефону-автомату. Графиня сидела на скамье и бодро строчила письмо под диктовку тюремного служителя. Тюремный служитель в беседе с сотрудником ФБР заметил: «К графине относятся с особым вниманием, и мне самому нравится ее общество. Иногда она помогает мне досматривать почту!»
Какие последствия это имело для национальной безопасности — можно лишь догадываться. Не удивительно, что Гувер отдал приказ «любыми средствами получать все сведения, касающиеся занятий графини».
Было установлено, что на некоторых предприятиях Глостера служащие получили повышение по службе через Шофилда за благожелательное отношение к Стефени Гогенлоэ. ФБР пыталось следить за графиней из окон соседних домов, в этих целях Гувер приказал использовать «меблированные комнаты». К сожалению, таковых не оказалось рядом, и «главная улица перед отделением патрулируется войсками береговой охраны, которые с подозрением относятся к любому прохожему. Невозможно поставить на стоянке автомобиль, чтобы не привлечь их внимания».
3 августа 1942 года Гувер направил указание отделению службы иммиграции в Нью-Йорке: «В связи с тем что президент США и министр юстиции уделяют данному делу такое внимание, Вам следует незамедлительно представлять всю информацию в Бюро, в отдел по шпионажу».
Чтобы успокоить президента и рассеять его подозрения, Биддл решил перевести графиню в Сиговиль (Техас), поближе к Вашингтону. Шофилд удостоверился, что туда заранее перемещен доверенный человек.
Мысль о переводе в Техас привела графиню в бешенство. В отчете говорилось, что «она стала похожа на тигрицу». Графиня заявила, что если тюремщики хотят забрать ее из Глостера, то им «придется нести ее на руках». В результате в отделение иммиграции прибыла карета «скорой помощи», которую сопровождали двое санитаров, прихватившие смирительную рубашку. При виде их графиня вдруг почувствовала себя гораздо лучше и изъявила желание доехать до железнодорожного вокзала в автомобиле службы иммиграции. Когда она с достоинством выходила из ворот тюрьмы, кто-то спросил:
«А Шофилд в Техасе?»
Ответ был утвердительным — тот прибыл в Техас на два дня раньше графини. Переезд в Техас графиня увидела в новом свете: оттуда можно бежать через мексиканскую границу.
Прибыв в Сиговиль, графиня немедленно отправила следующую телеграмму сотруднику службы иммиграции:
«Для матери невозможно. Пожалуйста, отбросьте всякие размышления или условности, добивайтесь и настаивайте чтобы Б.[48] сделал все, что вы хотите. Крайне срочно.
Стефени».Телеграмму было нетрудно расшифровать: тот служащий, который был целиком и полностью в руках графини, должен был, забыв про осторожность, добиться, чтобы Шофилд без лишней шумихи вернул графиню в Глостер. По-видимому, она поняла, что бежать в Мексику невозможно.
В Сиговиле прямо с вокзала она была доставлена на 10 дней в больницу, хотя состояние ее здоровья не вызывало опасений. Стефени Гогенлоэ потребовала разрешить пользоваться телефоном, увеличить время свиданий с матерью и получить снотворные таблетки. Однако возможности в Сиговиле были ограниченны. Инспектор, возглавлявший местное отделение службы иммиграции, не обращал внимания на просьбы Шофилда и следил за тем, чтобы никаких поблажек графине не давалось. Более того, он добавил двух охранников, но графиня заявила, что все равно убежит в Мексику при первой же возможности. Мать Стефени изъявила желание разделить заключение вместе с дочерью. Биддл не преминул издать приказ и о ее аресте.
В начале 1943 года графиня довольно пространно изложила свое жизнеописание и отправила в ФБР.
