Максим Кантор - Империя наизнанку. Когда закончится путинская Россия
А он отказался сотрудничать и всех подвел. Помню, как журнальные зоилы негодовали: «Мы все тоже советскую власть не любим — но зачем же так громко об этом! Он же выскочка! Это безвкусица так высовываться из общего ряда!»
Но Зиновьев в общем ряду никогда не стоял. Когда во время «перестройки» фрондерами стали все — он уже испытывал брезгливость по отношению к разрешенному протесту против сталинизма. Протест задним числом всегда жалок. Это можно сравнить с эффектом удесятерившегося количества участников Сопротивления во Франции — так и в постсоветской России уже не было даже и продавца в бакалее, который бы не имел своего смелого мнения о преступлениях большевиков. Количество героев-интеллигентов, как и количество героев Сопротивления во Франции, было обратно пропорционально реальной смелости. Причем в геометрической прогрессии. И Зиновьев это «свободомыслие» презирал. Мертвого льва пинать легко.
Тем паче, что реальные проблемы страны уже не были связаны с советской властью: империя распалась, народная собственность была похищена кучкой феодалов и авантюристов и продана по дешевке: ради вилл и яхт, ради гламурного образа жизни паразитов. Это видели все — и при чем же тут Советская власть? Так Зиновьев стал критиком «перестройки» — и «интеллигенция» на него обиделась. Интеллигенция искренне переживала катарсис свободы, а Зиновьев, который выпустил «Зияющие высоты» за двадцать пять лет до катарсиса свободы, в то время, когда все еще мочились в штаны от страха — он в этом празднике разума участвовать отказался.
И тогда Зиновьева записали в ретрограды; а он еще к тому же выступил с критикой Западного общества. Это уже было непростительно вовсе. Тот факт, что западное общество критиковали также Бальзак, Диккенс, Монтень, Рабле, Данте — не принимался в расчет. Запад в те годы был вне критики! Интеллигенция записала Зиновьева во враги демократии.
Важно понять, что из себя на тот момент представляла «интеллигенция».
То городское сообщество, которое мы по привычке называем «интеллигенция», а Солженицын называл «образованщина», это просто идеологические работники. Заметьте, употребляя слово «интеллигенция», мы практически всегда говорим о политологах, культурологах, журналистах, менеджерах, кураторах, системных администраторах — о разнообразных меж-ведоственных профессиях, но не о врачах, не об учителях, не об ученых. Когда речь заходит о врачах, говорят просто «врачи».
Слово «интеллигенция» сегодня обозначает служащих, занятых вопросами общественных коммуникаций. Историк общества должен трезво отнестись к вопросу: художник сегодня это не тот, кто часами стоит у мольберта. В девяти случаях из десяти — это мастер хэппиненга, акции, он общественнвый персонаж, своего рода конферансье. И то же самое касается десятка иных полу-профессий. Многие из них имеют высшее образование и домашнюю библиотеку, доставшуюся от бабушки; но их ежедневная деятельность не связана с чтением, хотя они работники культуры. Их деятельность состоит в формировании идеологии: они воздействуют на умы заметками, рецензиями, телепрограммами, фестивалями, аукционами, галереями и т. п.
Буквально на наших глазах произошла смена идеологии в России — это готовилось в течение всего путинского правления, сегодня произошло обвально. В течение последних двадцати пяти лет (поздние годы Зиновьева приходятся на этот период) интеллигенция обслуживала про-западную идеологию, а сегодня обслуживает про-российскую. Перемена вектора произошла внезапно. Неожиданно черносотенная газета «Завтра», казавшаяся гибельно вчерашней, стала самой актуальной. Выдвинулись новые фигуры, но любопытно, что многие персонажи сменили идеологическую ориентацию без внутренних драм. Идеология демократии как-то незаметно, под сурдинку, сменилась идеологией империи — и эта перемена (вообще говоря, разительная) прошла безболезненно: интеллигенция — народ служилый.
Помилуйте, никто и никогда не говорил, что русский народ собирается строить империю — со всеми вытекающими последствиями, — нет! Говорили, что строим демократию! Но незаметно знаменатель подменили — сегодня почти везде и почти каждый склоняет слово «российская империя», «русский мир», «русская весна»; незаметно вернули славу Сталина, то есть, сделали то, чего не сумели сделать в самые спорные годы Брежневского правления. В 1977-ом году наметился поворот к сталинизации, связывали это с фигурами Романова, Гришина, Суслова. Сталинизации в те годы не случилось, Сталин в учебники не вернулся, но страх был. Сегодня можно говорить о том, что сталинизация — совершившийся факт. Сталина признали великим строителем России. И, в целом, это обществом — в том числе, интеллигенцией, принято.
Уместно говорить о том, что интеллигенция усердно возвращает себе роль привилегированной «прослойки», подкармливается у олигархов, принимает зарплату сатрапов. В меру свободолюбиво, в меру сервильно, блюдет корпоративные нормы поведения. Грустная судьба — судьба корпоративная; чтобы выжить в своем анклаве, интеллигенты, как и чиновники, должны постоянно вариться в общем бульоне, говорить одни и те же слова и словечки, думать приблизительно одни и те же мысли, читать одни и те же короткие книжки, ходить в одни и те же гости.
Это вовсе не похоже на миссию гуманистов или просветителей, или на то, изначальное понятие «интеллигенции», каким именовали образованных людей, стоящих между властью и народом. Сегодня это скорее корпорация служащих, со своей корпоративной лигикой и корпоративной правдой. Они ведут себя одинаково, похожи до неразличимости. Вся эта журнальная, галерейная, издательская масса не то чтобы оппозиционны тирану. Они не то, чтобы противны народу. Нет, просто для выживания в качестве идеологических работников надо выполнять столько мелких, но постоянных ужимок и трюков, что после трех-пяти лет меняется общий габитус человека. Сами журналисты, менеджеры, стартаперы и кураторы великолепно знают про себя все; однако самоназвание «интеллигенция» как бы приподнимает их над заурядным бытием.
Поразительно, какое количество сравнительно образованных людей мирилось с расхищением народной собственности; какое количество сравнительно образованных людей сознательно подалось в глашатаи капитала; но еще более поразительно то, сколько сравнительно образованных людей сегодня голосует за империю и зовет к войне с собственным народом.
Все эти аберрации корпоративного сознания — потрясают. И, знает ли, доминантной чертой этой страты, я считаю страх. Страх — выпасть из окружения, страх — остаться одному, страх — не проводить дни в вязких, мокрых разговорах ни о чем; этот страх даже губительнее, нежели приказ и воля тирана.
Эта страта сама себя высекла, увы. Персонажи типа Дугина или Лимонова — были выращены в этой вялой и пугливой среде от невозможности ясно и твердо обозначить свою точку зрения. Вспомните эти диковинные марши протеста, на которых Лимонов (а он фашист), ходил об руку с Каспаровым (который вероятно, считает себя анти-фашистом). Эта смысловая каша возникла совсем не случайно: от трусости; «интеллигенты» привечали монстров, боялись сказать имперцам и нацистам — что их позиция аморальна. Нет, силы тратили на создание удобных кормушек, на борьбу за чистоту трусливых рядов. То, что конферанс не родит реальной оппозиции фашизму, известно давно, грустно в этом в очередной раз убедиться.
— Ваш альбом офортов «Вулкан. Атлас» — это в форме изобразительного памфлета история ХХ века, своего рода пророчества. У Нострадамуса они высказаны катренами, у вас — выражены рисунками. Ваш альбом открывается 1881 годом — как и ХХ век, с покушения на Александра Освободителя. Исходя из этой концепции, век еще не закончился. Каждый литографский лист в этом цикле — это повесть о закате и вырождении гегелевского европоцентричного мира. Предыдущие альбомы — «Пустырь» (кстати, огромное вам спасибо за присланный мне по почте четыре года назад экземпляр) и «Метрополис», были посвящены России и современному Западу, соответственно. Вопрос к вам, как к пророку: каким вы видите ближайшее будущее, допустим, в 2024 году? В год очередных президентских выборов в РФ? Что будет с либерализмом, уже сегодня потерявшим свое лицо? И с традиционными «западными ценностями», в текущую эпоху кризиса западной цивилизации? Насколько столкновение Запада и Востока — эволюционный процесс (хрестоматийная миллионнолетняя война единицы и массы, вещи и вещества, кристалла и бесформенности, в нашем случае — одного голоса западного избирателя и послушного, «безголосого» восточного большинства)?
— Многим сегодня очевидно, что идеология, державшая мир в относительном равновесии последние полвека — вышла из употребления; инструмент управления массами поломался. Народа на земном шаре прибавилось, ожили страны, спавшие прежде, а принцип организации пришел в негодность. Поэтому и заговорили о войне — война как раз представляет собой ясную форму организации общества; а уж после войны как-то что-то там устроится. Не то, чтобы кому-то принципиально империи нравятся больше, нежели демократии; такие фанатики имперской власти есть, но в основном люди просто мечтают о стабильном, а не о властном; но стабильности нет. И вот теперь думают о том, что стабильность придет благодаря войне. Это страшная мысль. Это анти-человеческая, подлая мысль. Любой, самый унизительный, мир лучше самой «хорошей» войны. Но тем, кто управляет массами так не кажется — им надо чтобы механизмы работали. А механизмы уже не работают.
