Анджей Чехович - Семь трудных лет
Этим очень ловко пользуется Новак. Он знает, что находящийся в эмиграции писатель никогда не выскажется о «Свободной Европе» откровенно, потому что его благосостояние часто зависит от того, закупит ли она тысячи экземпляров книги этого писателя, чтобы раздать их — не обязательно с помощью штатных сотрудников радиостанции — приезжим из Польши. Гемар, например, за сатирические стихи мог бы получить в эмигрантской прессе десять, двадцать, максимум пятьдесят долларов, у Новака же он получал пятьсот, а это уже не пустяковая разница. Так обстояло и по-прежнему обстоит дело со многими авторами литературных произведений, причем не только тех, которые «Свободная Европа» намерена использовать в своих передачах. Новак может себе позволить закупить те произведения, которые позже появятся в американских, западногерманских, британских или итальянских журналах. Платят, на первый взгляд, редакции этих журналов, но фактически существенную добавку к гонорару делает Новак, конечно, не из собственного кармана и не рассчитывая на то, что станция сможет использовать эти материалы немедленно.
Раз уж я затронул сугубо личные вопросы, следует отметить, что во время работы в «Свободной Европе» я подвергся суровому испытанию, связанному с отношением к деньгам. Люди моего поколения, детство которых прошло в годы войны, думают, что мужчина проходит настоящую проверку только в боях, в борьбе с врагом. У меня такой возможности не было. Не участвовал я и в послевоенном строительстве новой Польши, когда молодежь отправлялась в те районы, где в упорном труде поднимались первые крупные стройки социализма. Бросая булыжники на площади Нарутовича, я наивно полагал, что прохожу такую проверку. Но это были не те масштабы, о которых я мечтал. В сущности, проверка для меня началась только в Мюнхене, когда я стал получать сотни марок из кассы «Свободной Европы», когда меня окружала атмосфера культа денег, высоких доходов, банковских счетов и всего того, что доступно каждому, кто отправляется в мир ночных клубов с набитым бумажником. Этот климат воздействует на воображение людей, ломает характеры, развращает и часто толкает на безответственные поступки и даже преступления. Я познакомился с такими сбившимися с правильного пути людьми, читал о них в западногерманской прессе. Получая деньги на станции, тратя их разумно или глупо, я все время думал о том, чтобы эти марки или доллары не стали для меня важнее других дел.
Я не последовал примеру моих «коллег», хотя, как и все они, открыл счет в банке. Я купил несколько костюмов на разные случаи, но даже и здесь я не мог перейти определенных границ, чтобы не вызвать зависти у других. Почти все служащие станции ведут скромный образ жизни. Это является следствием определенного отношения к деньгам: имею, но не трачу. Радость дает сам подсчет растущих сбережений. Не то чтобы я мечтал об автомобиле, но какую-нибудь автомашину купить я собирался. Ведь она облегчает контакты, дает возможность более интересно проводить нерабочие дни.
Первую машину — «Рено-8», голубой лимузин — я купил только в 1968 году. До этого я должен был получить водительские права. Правда, проходя подготовку в МВД, я научился водить машину и сдал экзамен. Уезжая из Польши, прав на вождение автомобиля я с собой не взял. В Центре решили, что поскольку я должен выехать как студент, то права, не будучи чем-то особенно подозрительным, могут все же породить дополнительные сомнения в том, не слишком ли долго и старательно готовился я к тому, чтобы покинуть Польшу. Поэтому я записался в Мюнхене в автошколу. Цена за курс составляла около 600 марок. Сначала сдается теоретический экзамен. Необходимо ответить на 25 вопросов, составляющих нечто вроде анкеты-теста. Позже начинаются практические занятия. Прежде чем его допускают к заключительному экзамену, кандидат должен наездить в учебной машине по крайней мере двадцать часов, а каждый такой час стоит четырнадцать марок. На экзамене по практике самым трудным было поставить машину на стоянку задним ходом. Именно здесь чаще всего проваливались сдающие, поэтому во время учебной езды этот маневр мы отрабатывали десятки раз.
Купив машину, я ездил много. Первые сорок тысяч километров я преодолел менее чем за полтора года. Географическое положение Мюнхена позволяет устраивать короткие экскурсии в конце недели. По субботам в польской секции, как правило, не работают. Остаются только дежурные редакторы. Иногда я «отрабатывал» свои часы, но по субботам во второй половине дня обычно на радиостанции было слишком много народу, и я не мог рисковать, занимаясь своими делами. Я предпочитал задерживаться на радиостанции по другим дням.
От столицы Баварии рукой подать до Австрии, недалеко и до Швейцарии. С первых дней весны и до поздней осени каждую неделю я садился за руль и отправлялся в путь. Я выезжал в пятницу во второй половине дня, а возвращался поздно вечером в воскресенье. Я нашел несколько замечательных мест, где было тихо и спокойно, я очень ценил такой отдых после утомительной работы. В Австрии, недалеко от Зальцбурга, я нашел текущий в глубоком ущелье ручей, изобиловавший форелью. Нередко я возвращался оттуда с десятком замечательных рыб. Недалеко от Мюнхена, у дороги, ведущей в Аугсбург, был лес, полный грибов: рыжиков, белых и маслят. Я привозил их большими корзинами, а затем мариновал, тушил в масле, жарил на сковороде. Это было замечательное угощение для гостей.
Больше всего километров набиралось на счетчике моей машины во время отпусков. Три раза отправлялся я в своем голубом «рено» в далекие путешествия. Первое из них я предпринял, когда вместе с Бетти поехал в отпуск в Испанию.
С Бетти я познакомился осенью 1968 года. Как-то вечером, утомленный шатанием по Швабингу, я зашел в один мрачный ресторанчик выпить пива. Усаживаясь у бара, я заметил на одном из столиков дамскую сумку. Из осторожности я уселся подальше. Бывали случаи, когда хозяйка такой оставленной сумки возвращалась со своим партнером после окончания танца и поднимала шум, заявляя, что из ее сумки кто-то украл несколько сотен марок. Появлялась полиция, начиналось следствие, протоколы… Иногда ни в чем не повинный мужчина, случайно оказавшийся замешанным в такой инцидент, доставал бумажник и выкладывал требуемую сумму только для того, чтобы избежать скандала, о котором могло стать известно жене, полагавшей, что ее муж в это время должен находиться на важном совещании. Я такого шантажа не боялся. Работники бюро безопасности станции по своим каналам быстро улаживали с полицией любой скандал, связанный с сотрудниками «Свободной Европы». Но на всякий случай я предпочитал избегать такого хода событий.
Когда оркестр замолк, к столу вернулась хозяйка сумочки. Оказалось, что она одна. Потом отказала ее зажигалка, а у меня в кармане были спички. Через несколько минут я пригласил ее на танец. Вернувшись, мы уселись рядом. Еще три танца, два стакана — и, как старые друзья, мы вышли в осеннюю ночь. Спустя несколько дней девушка, не производившая впечатления специально подосланной, стада навещать меня в моей квартире.
Бетти по сравнению с моими прежними знакомыми — Лилло и Гизелой — оказалась интересным открытием. Ее родители были швейцарцами, а родилась и выросла она в Южной Америке. Воспитание в атмосфере иной культуры дало ей чувство юмора и стерло налет расчетливой бесстрастности. Бетти отличалась от своих ровесниц, которые более или менее длительное время считались моими подругами, ее присутствие создавало атмосферу сердечности и близости. Она была бескорыстной, умела радоваться, ей была свойственна любовь к жизни.
Коротко расскажу, как я проводил свой отпуск в то время, когда работал на станции.
Первый отпуск сотруднику радиостанции дается на 18 рабочих дней. Тот, кто хочет продлить его на несколько дней, должен брать различные дежурства и выполнять задания своих начальников в нерабочее время. Заранее не известно, когда такие задания будут даны. Так, сообщение о предстоящем пленарном заседании Центрального Комитета ПОРП могло вызвать распоряжение о введении дополнительных дежурств, а когда имели место исключительные события, такие, как мартовские беспорядки или события в ЧССР, в польской секции объявлялась всеобщая мобилизация. Если уж я упомянул о мобилизации, то добавлю, что «Свободная Европа» имеет также свои планы на случай вооруженного конфликта. Сотрудники станции, выехавшие из социалистических стран, живут в постоянном страхе перед неожиданным воздушным десантом стран Варшавского Договора, которые, как здесь считают, будут проводить такие же операции, какие американцы организуют в Азии. В ходе молниеносного рейда они якобы полностью уничтожат радиостанцию, захватят ее архивы, схватят тех из сотрудников, которые попадутся им под руку, и, прежде чем кто-либо успеет прореагировать, вернутся на свои базы. Эти тревожные настроения особенно усилились в 1969 году, когда американцы начали в спешке снимать на микропленку архивы станции и переправлять кассеты за океан. CIA вынуждена была в то время направить своих сотрудников «в массы», чтобы положить конец наступившей панике. В буфете, за кофе, при разговорах в коридоре они терпеливо разъясняли, что нет никаких оснований для тревоги, ибо недалеко от Мюнхена расположена специальная авиационная часть, на которую возложена задача эвакуации персонала станции в случае военной опасности. Часть сотрудников должна была сразу же полететь за Атлантику, а часть — в Португалию, где находились, как говорили, запасные передатчики «Свободной Европы». И вообще, если опасность третьей мировой войны станет реальной, станция якобы будет эвакуирована в первую очередь. В действительности же, добавлю я от себя, эти планы разработаны далеко не так тщательно, как утверждают.
