Ольга Крыштановская - Анатомия российской элиты
Рисунок 11. Коалиция В. Путина
СоветизацияЗафиксировав принципиальное увеличение удельного веса военных во властных структурах всех типов, необходимо ответить на вопрос; а какие опасности таит в себе милитаризация? Может это обстоятельство повлиять на дальнейшее демократическое развитие страны? Ведь направленность политики в значительной степени зависит от тех, кто приходит на вершину власти, от их ценностей, убеждений, уровня культуры. То, какая у нас политика, зависит от тех, кто ею занимается.
Рекрутируя в элиту военных, президент и его окружение придали определенный вектор ближайшему будущему реформ. Политика теперь приобретает ряд специфических особенностей, которые связаны с профессиональными качествами военных — группы, формирующейся в замкнутом иерархизированном социальном пространстве. В ходе социализации военных приучают не рассуждая подчиняться приказам, строго следовать уставам, безусловно уважать старшего по званию. Творческая составляющая их мышления систематически подавляется, а исполнительность развивается. Сама военная среда является авторитарной, демократический стиль управления здесь неприемлем.
Конечно, среди военных есть разные люди, более или менее приверженные авторитарным методам управления. И если бы речь шла о нескольких генералах, перешедших в политику, разговор об опасностях этого обстоятельства для общества, наверное, был бы беспочвенным. Но мы наблюдаем не единичные переходы. Речь идет о наполнении всех ветвей и этажей власти военными, которые составляют в разных элитных группах от 10 до 70 %. Известный диалектический закон гласит, что количество переходит в качество. Присущий военным структурам авторитарный метод управления может быть перенесен на все общество.
Хотя, как уже отмечалось выше, военные Путинского призыва прошли школу демократизации, поработали в коммерческих структурах или за границей. Их внутренний авторитаризм подвергся модернизации, трансформировался, стал условнее. Стремление к тотальному контролю теперь было ограничено рамками закона, нормами западных стандартов жизни, оглядкой на реакцию мирового сообщества. Но все же, примиряясь с существованием институтов, которыми она не может руководить открыто, Путинская милитократия не оставляет самого стремления к контролю. Контроль принимает скрытые формы: внедрение «комиссаров при командирах», использование административного ресурса на выборах, инициация создания институтов квазигражданского общества, внедрение агентов влияния в бизнес, в средства массовой информации и проч.
Нео-авторитаризм Путинской милитократии соседствует с плюрализмом мнений, с существованием частной собственности, с гражданскими свободами. Демократические свободы формально соблюдаются. Но федеральная власть чувствует себя все более уверенно — исход согласительных процедур почти всегда известен, итоги выборов прогнозируемы. Новая управленческая сеть, созданная Путиным, базу которой составляют военные, восстановила контроль практически над всеми ключевыми процессами в обществе. Началось выхолащивание демократии, приобретение ею имитационного характера. Образцом такой квазидемократии было советское общество, в котором существовали три ветви власти (независимые только на бумаге), и выборы (хотя и безальтернативные), и конституционно закрепленные демократические свободы граждан. Не та ли самая опасность подстерегает современное российское общество, в котором произошла мобилизация военных в политику?
Другой опасностью милитаризации власти является плановость, основу которой будет составлять не родственно-финансово-криминальные связи так называемой Семьи (как было при Ельцине), а корпоративный дух единения, присущий сотрудникам безопасности. Сети агентов влияния, специфические каналы обмена информацией, методы манипулирования людьми — эти навыки делают офицеров, работающих или работавших в КГБ/ФСБ особой кастой, «братством», в котором господствует дух взаимопомощи. Когда человек, развивший в себе эти навыки, получает власть, вся страна становится ареной оперативной работы. Сам Путин говорил, что «бывших чекистов не бывает — это на всю жизнь».[323] Корпоративный дух спецслужб цементирует власть. Милитократическая элита становится общностью, в которой главенствует солидарность. Такая власть вдвойне устойчива, тем более что она скреплена идеологией патриотизма, разбавленного, правда, либеральными экономическими идеями. Новая плановость режима Путина — это корпоративный дух спецслужб.
В российском обществе давно существует миф, героем которого является бывший председатель КГБ СССР, ставший первым лицом государства Ю. Андропов. Правивший совсем недолго, он оставил в обществе веру в то, что советский строй можно было реформировать, сохранив все достоинства социализма и расставшись с его недостатками. Большинство людей, которые жили в этот период, сохранили убеждение в том, что если бы Андропов дольше находился у власти, не произошло бы катастрофы перестройки и распада страны. Люди, верящие в этот миф, не обязательно были ортодоксальными коммунистами, но всё же считали советский строй в своей основе «правильным». Все годы бурных реформ эта часть населения испытывала острый шок и была склонна к протестному голосованию. Их ностальгия по тому хорошему, что было при социализме, сохранилась и по сей день.
Это и явилось основой поддержки нового президента, который повторил путь Андропова. Люди увидели в Путине надежду на возрождение прошлого величия страны, соглашаясь на отказ от дальнейшей демократизации в обмен на порядок. «Андропов нашего времени» сплотил народ, обешая поставить крупную экономику под госконтроль, ликвидировать коррупцию и правовой беспредел, восстановить авторитет армии, прижать олигархов. Символом возврата к основам советского строя стало восстановление гимна СССР. Но если Андропов пускался в плавание под парусами реформ от социалистического берега, то его духовный преемник Путин отчалил от берега Ельцинского дикого капитализма. И тот и другой были государственниками, но первый пытался построить «социализм с человеческим лицом», а второй надеется получить «очеловеченный» капитализм.
С каждым годом правления Путина все более отчетливо проступают черты советского стиля управления: пышные съезды партии власти со скучными, длинными речами, бесконечные заверения элиты в верности президенту и его «генеральной линии», диктат политики над экономикой, сжатие поля свободы слова, страх перед репрессиями к нелояльным, восстановление закрытости элиты, увеличение ее привилегий и т. п. Говоря о частном бизнесе, президент употребляет глагол «должен» и вменяет в его обязанности повысить ВВП в два раза к 2010 г. Надо сказать, что ренессанс «советскости» был встречен с одобрением большинством политических игроков — ведь для них это означает восстановление понятных и стабильных правил игры, прогнозируемого будущего. Путинская советизация не означает, конечно, полного возврата к советскому режиму. В России продолжает формироваться рынок, существует определенный плюрализм мнений, продолжают происходить альтернативные выборы. При Горбачеве и Ельцине страна сделала два шага вперед в сторону демократизации, при Путине — один шаг назад. Но все же в плюсе у России кое-что осталось.
ГЛАВА 5
РОССИЙСКАЯ БИЗНЕС-ЭЛИТА
В России собственность практически никогда не была отделена от государства. Собственники были слабо защищены как юридически, так и фактически. Экспроприации были столь часты, что класс собственников не успевал набирать силу. Собственность давалась властью и ею же отбиралась. В современном русском языке существует слово «дача», означающее небольшой надел земли за городом. Оно возникло еще во времена Ивана IV Грозного, когда широкое распространение получило дарение дарсм земель своим боярам. Бояре, попадавшие в немилость к государю, земли лишались. И в дальнейшем русская аристократия зависела от монарха, который мог даровать богатство и почести, а мог и отобрать. Периоды отчуждения собственности от власти были кратковременными. Это было связано с относительным ослаблением государственного контроля, либерализацией жизни, которая неизменно заканчивалась экспроприациями, перераспределением, частичной или полной национализацией. Богатым в России позволяет быть власть, которая в политическом обществе использует разрешение богатеть как свой ресурс, как привилегию, которой можно награждать достойных. Тех же, кто позволил себе разбогатеть, не заручившись поддержкой власть имущих, ждут репрессии и разорение.
Вопрос о собственности в таком обществе — это вопрос не столько о том, кто владеет (кому юридически принадлежит), сколько о том, кто распоряжается. Собственность как таковая теряет свое значение, уступая место контролю над собственностью. Государственная собственность в политическом обществе — это коллективная собственность бюрократической элиты, которая монополизирует область политики и через нее управляет экономикой. Соглашусь с М. Рогбардом, который пишет: социализм — это «система абсолютного государственного диктата», «ситуация, когда государство владеет всеми средствами производства. Социализм это насильственное упразднение рынка».[324] Дж. Йел, И. Зеленый и Е. Таунсли полагают, что реформы в бывших социалистических странах привели к возникновению — «капитализма без капиталистов».[325] Это означает, что развитие рынка было детерминировано не экономическими акторами, а государством, политические решения которого способствовали возникновению буржуазии, полностью от него (государства) зависимой. Именно это произошло в России в 90-е годы XX века: появились крупные собственники, которые были порождены властью, зависели от нее. Как только класс частных собственников стал расти и крепнуть, он стал представлять угрозу для бюрократического государства.
