Джозеф Стиглиц - Глобализация: тревожные тенденции
Постепенный процесс приватизации позволял проводить реструктуризацию раньше приватизации. Реструктуризация сопровождалась разукрупнением больших предприятий. Таким образом создавался новый, динамичный сектор экономики ― малый бизнес, возглавляемый молодыми менеджерами, готовыми инвестировать в свое будущее{44}.
Сходным образом успехи Китая за последние десять лет выделяются на фоне неудач России. В то время как Китай в 90-х годах имел средние темпы прироста более 10 процентов в год, ежегодное падение производства в России в среднем составляло 5,6 процента. К концу десятилетия реальные доходы (так называемая покупательная способность) китайского населения стали сопоставимыми с российскими. Преобразования в Китае повлекли за собой самое большое сокращение бедности в истории человечества за такой короткий промежуток времени (с 358 млн. чел. в 1990 г. до 208 млн. в 1997 г. ― в Китае общепризнанным порогом бедности считаются доходы ниже одного доллара в день). В России переход к рынку привел (при отсутствии войны и голода) к одному из самых высоких увеличений бедности в истории ― за тот же самый короткий промежуток времени.
Разница между стратегией Китая и стратегией России очевидна, она была ясна с самых первых шагов по пути реформ. Преобразования в Китае начались с сельского хозяйства, с перехода от системы коммун (коллективного хозяйствования) к системе «индивидуальной ответственности» ― фактически частичной приватизации. Это не было полной приватизацией: граждане не могли свободно покупать и продавать землю, но экономический результат показал, какой эффект может быть получен даже от частичных и ограниченных реформ. В реформу были вовлечены сотни миллионов работников, а за несколько лет достигнуты впечатляющие успехи. Все шло по пути, который сам порождал широкую поддержку: за успешным испытанием новых форм хозяйствования в одной провинции следовало не менее успешное их внедрение в других провинциях. Практика была настолько убедительной, что центральному правительству не понадобилось проводить реформу силой, все и так подхватывали успешный опыт. Но надо отдать должное китайским лидерам: они не почивали на лаврах, а занялись реформированием всей экономики.
В этот момент они обратились к помощи ряда американских советников, в число которых вошли Кеннет Эрроу и я. Эрроу получил Нобелевскую премию в том числе и за свою работу об основах рыночной экономики: он математически обосновал, почему и при каких условиях рыночная экономика функционирует. Его перу принадлежит также новаторская работа по экономической динамике. Но в отличие от пришедших в Россию «гуру» рыночных реформ, вооруженных учебником «экономике», Эрроу помнил ограниченность модели, взятой из учебника. Оба мы подчеркивали важность конкуренции, первоочередность создания институциональной инфраструктуры рыночной экономики. Приватизация была второй по очередности. Самый сильный вызов бросали китайцам проблемы экономической динамики, в особенности переход от деформированной системы цен к рыночной. В Китае нашли остроумное решение проблемы ― двухуровневую систему цен: все, что предприятие производило по старым квотам (в рамках старой «командно-административной» системы), оценивалось по старым ценам, все, что производилось сверх старых квот, шло по свободным рыночным ценам. Система допускала полное стимулирование предельной (дополнительной) продукции (т.е. там, где, как это экономистам хорошо известно, оно действительно имеет значение), избежав гигантского перераспределения доходов, которое возникает, если новые цены одномоментно начинают распространяться на всю продукцию. В результате поиск недеформированных цен шел «на ощупь», путем проб и ошибок ― этот далеко не всегда гладкий процесс был проведен с минимальными потрясениями. Самое главное в том, что китайский подход к реформам избежал ловушки необузданной инфляции, которой была отмечена шоковая терапия в России и ряде других стран, бравших уроки у МВФ. В них последствия были самыми пагубными, включая опустошение личных сберегательных счетов. А китайцы от двухуровневой системы цен отказались тогда, когда она выполнила свою задачу.
Китай развязал процесс творческого разрушения: устранение старой экономики шло через создание новой. В небольших городках и деревнях, которые были освобождены от обязательной сельхозориентации и могли переключить свое внимание на другие виды деятельности, создавались миллионы новых предприятий. Одновременно китайское правительство пригласило в страну иностранные фирмы для участия в совместных предприятиях. Иностранные фирмы повалили гурьбой. Китай стал самым большим получателем прямых иностранных инвестиций среди возникающих рыночных экономик и занял восьмое место в мире после США, Бельгии, Великобритании, Швеции, Германии, Голландии и Франции{45} К концу десятилетия Китай продвинулся в этом списке еще выше. Параллельно создавалась «институциональная инфраструктура» ― эффективные органы по ценным бумагам и биржам, банковское регулирование и социальная страховочная сетка. Только после того как была реализована страховочная сетка и созданы новые рабочие места, в Китае приступили к новой задаче ― реструктурированию и разукрупнению старых государственных предприятий, одновременно сокращая численность госбюрократии. Всего за два года был приватизирован почти весь жилищный фонд. Конечные задачи далеки от осуществления, будущее ― далеко не ясное, но совершенно бесспорно: подавляющее большинство китайцев живет сегодня гораздо лучше, чем двадцать лет назад.
«Отход» от авторитаризма для правящей Коммунистической партии Китая является более трудной проблемой. Экономический рост и развитие автоматически не даруют личных свобод и гражданских прав. Между политикой и экономикой существует сложная взаимосвязь. Пятьдесят лет назад бытовало представление о существовании обратной зависимости между экономическим ростом и демократией. По этой логике Россия могла бы перегнать Америку, а на практике россияне заплатили слишком высокую цену. Мы знаем, что они отказались от свободы, но не получили экономических выгод. Известны случаи успешных реформ при диктатуре, например при диктатуре Пиночета в Чили. Но образцы диктатур, подрывавших экономику своих стран, приходят на ум куда чаще.
Для экономического роста важна стабильность. Каждый, кто знаком с историей Китая, поймет, что опасение нестабильности глубоко укоренилось в сознании народа, чья численность превышает миллиард человек. В конечном счете экономическое развитие и всеобщее процветание являются необходимыми, если и не достаточными, условиями долговременной стабильности. Западные демократии в свою очередь показали, что свободные рынки могут преуспеть в обеспечении роста и процветания в атмосфере индивидуальных свобод. (Но часто при сильной поддержке рыночной дисциплины государством.) Эти рецепты, верные в прошлом, скорее всего станут еще более актуальными для новой экономики будущего.
В стремлении достичь экономических успехов и стабильности Китай поставил создание созидательной конкуренции, новых предприятий и новых рабочих мест выше приватизации и реструктуризации. Сознавая важность макростабилизации, Китай никогда не путал цели со средствами и не доводил борьбу с инфляцией до абсурда. Там понимали необходимость сохранения социальной стабильности, а следовательно, нужно было не допустить массовой безработицы. Создание новых рабочих мест должно было проходить в тесной увязке с реструктуризацией экономики. Экономическая политика во многом диктовалась этим условием. В Китае шла либерализация, но шла постепенно и поэтапно, высвобождая ресурсы, которые должны были стать эффективными вложениями, а не остаться незадействованными. Кредитно-денежная политика и кредитно-финансовые институты облегчили создание новых предприятий и новых рабочих мест. Часть денег предназначалась неэффективным государственным предприятиям, так как считалось не только политически, но и экономически важным поддерживать социальную стабильность, которая в противном случае была бы подорвана высоким уровнем безработицы. Китай не проводил быструю приватизацию госпредприятий, но создавались новые, и государственные предприятия теряли свое доминирующее положение: через двадцать лет реформ их доля в промышленном производстве составила всего 28,2 процента. Открывая страну для прямых иностранных инвестиций, в Китае понимали также опасность полной либерализации рынка капитала.
Трудно представить больший контраст между Китаем и странами, подобно России, пошедшими на поклон идеологии Международного валютного фонда. Во всех ситуациях оказывалось, что Китай, который был новичком рыночных отношений, лучше понимал стимулирующий эффект своих стратегических решений, чем МВФ ― своих.
