Дмитрий Тренин - Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»
Партнерство России и НАТО стало стабилизирующим фактором российско-западных отношений. Главный политический смысл этого партнерства заключается в постепенной демилитаризации отношений между Россией и западными странами, прежде всего европейскими. Уже сейчас война между Россией и Германией столь же непредставима, как и война между Германией и Францией. С США, однако, отношения взаимного ядерного сдерживания фактически продолжают существовать. В практическом отношении сотрудничество России и НАТО в ряде функциональных областей (миротворчество, ПРО, чрезвычайные ситуации и др.) стимулирует процесс модернизации российской военной организации. Сотрудничество за пределами Европы (в частности, в Афганистане)61 создает дополнительные условия для успеха миссии НАТО, тем самым укрепляя безопасность соседей и союзников России в Центральной Азии и косвенно – безопасность самой России.
В то же время в России сохраняется характерное двоемыслие в отношении НАТО. Альянс рассматривается одновременно и как партнер, и как потенциальный противник. Фактически ответ дается такой: сегодня партнер, послезавтра, возможно, противник. Что должно произойти между «сегодня» и «послезавтра», не уточняется. Формула, казалось бы, устраивает всех. Политическому руководству она позволяет продолжать сотрудничать с
Западом в военной области, обеспечивая таким образом решение задач модернизации страны, и в то же время выглядеть «патриотично» в глазах традиционалистской части правящего слоя и «жить в мире» с противящимся переменам военным чиновничеством. Политические декларации и военное планирование явно не сходятся.
Минусы такой двойственности очевидны. Происходит постоянная дезориентация своих военных и иностранных партнеров. И первые, и вторые не понимают, где российское правительство говорит искренне, а где лукавит. Получают поддержку откровенно реакционные силы общества – несмотря на то, что в реальности военной угрозы убеждено явное меньшинство россиян62. Сохранение призрака западной угрозы – необходимая питательная среда для периодических истерий – будь то в связи с расширениями НАТО, кризисами на Балканах, ситуацией на Украине, на Кавказе, в Белоруссии, передислокацией вооруженных сил США из центра на юго-восток Европы. Блокируются позитивные начинания в военной области. Неясно, к каким типам войн готовится страна, что является истинными приоритетами, а что – «обманками».
Время от времени российское руководство выступает с вполне реалистическими заявлениями насчет того, что членство стран СНГ в НАТО не является для Москвы предметом беспокойства (благодаря сотрудничеству России и НАТО)63 или что военное присутствие Запада в Центральной Азии не является трагедией. Расширение НАТО, ущемляя традиционные российские геополитические интересы, одновременно делает эту организацию менее эффективной в качестве военного блока. Украина в составе НАТО означала бы формальное завершение геополитического отступления России в Европе. В то же время только больное воображение способно увидеть в «натовской» Украине военную угрозу России. Тем не менее Верховный главнокомандующий – президент России не дает четких указаний, которые закрыли бы эпоху «холодной войны» с Западом в отечественном военном строительстве. Несмотря на последствия советской пропаганды и частые информационные истерики 1990-х годов, относительное большинство россиян в первой половине 2000-х годов высказывалось в пользу сближения с НАТО64.
Итак, интеграции России в НАТО, трансатлантическую систему безопасности не произошло. Россия в начале XXI в. строит свою безопасность одновременно и вместе с Западом, и против него. Такой характер отношений с НАТО объясняется прежде всего тем, что альянс – даже после терактов 11 сентября 2001 г. и войны в Ираке – воспринимается в Москве преимущественно как организация, в которой доминируют США. Интересно в этой связи сравнить отношения России и НАТО с отношениями между нею и Европейским союзом.
Россия в Европе или Россия и Европа
Еще в 1989 году Михаил Горбачев отказался от военно-политического и идеологического доминирования СССР в Центральной и Восточной Европе и выступил с идеей общеевропейского дома. В течение последующих полутора десятилетий такой дом действительно был выстроен (на других основаниях и по другому проекту), но Россия оказалась вне его. Более того, она остается по сути единственной европейской страной, которая в обозримом будущем (15–20 лет) не имеет реальных шансов «войти в Европу». О чем идет речь?
Содержание понятия «Европа» непрерывно менялось на протяжении двух с половиной тысячелетий65. На рубеже XXI в. политическая и экономическая Европа стала фактически тождественной Европейскому союзу. Эта Европа перестала быть полем, т. е. понятием пространственным, географическим. Она стала актором, т. е. самостоятельным фактом политической жизни, но одновременно остается и форумом входящих в ЕС национальных государств. Географическая и культурная Европа шире (и она, разумеется, включает Россию), но при обсуждении проблем международных отношений – в том числе внешней политики России – сейчас и на перспективу имеет смысл говорить о Европе-ЕС.
В период «холодной войны» Москва намеренно не обращала особого внимания на предшественника Евросоюза – Европейское экономическое сообщество. Главной реальностью коллективного Запада считалось НАТО, ЕЭС же выступало в качестве его «экономической подпорки»66. Стремясь максимально использовать «внутриимпериалистические противоречия», Советский Союз предпочитал иметь дело с отдельными государствами, по возможности игнорируя их объединения. Наследники Ленина следовали его формуле: при капитализме Соединенные штаты Европы либо невозможны, либо реакционны. Москва установила прямые отношения с ЕЭС только в 1991 г.
На Западе даже после 1989 г. Европу воспринимали как простирающуюся вплоть до советской границы. Единственным исключением были три балтийские республики. Советский Союз считался европейской державой в смысле наличия у него интересов в Европе. Наряду с США его назвали «полуевропейской» страной. «Какое бы будущее мы ни предвидели для европейской конструкции, – писал директор Французского института международных отношений Тьерри де Монбриаль, – Советской Союз никоим образом не может стать ее членом»67. Будущее Европы самим европейцам виделось не в «общем доме» с СССР, а в европейской интеграции. Наиболее последовательные сторонники интеграции преследовали цель создания политически сильной Европы, способной стать достойным партнером США. При этом Восточная Европа рассматривалась на рубеже 1990-х годов как зона влияния ЕЭС, а Советский Союз – как партнер в рамках системы европейской безопасности. Только в рамках этой системы СССР становился частью Европы.
Согласно распространенным представлениям распад СССР далеко отбросил Россию от Европы. Действительно, российские границы по состоянию на конец 1991 г. (за исключением Калининградского анклава) проходят примерно там, где они пролегали в конце XVII в., до петровских приобретений. У тех, кто привык к присутствию (в основном политическому и военному) России в Европе, появилось ощущение маргинализации, тем более что между Россией и тем, что в России обычно подразумевается под Европой (т. е. Германией и странами к западу, северу и югу от нее), вновь появился пояс государств, традиционно относящихся к России с подозрением. Но тождествен ли геополитический откат цивилизационному? Находиться (тем более дислоцироваться) в Европе и быть европейцем – разные вещи. Перестав быть державой в Европе, Россия получила шанс стать европейской страной.
После 1991 г., таким образом, в России выявились два подхода: державный (традиционалистский), нацеленный на восстановление позиций России в Европе, и ценностный (модернизаторский), основанный на понимании Европы не как территориальной совокупности великих, средних и малых государств, а как общности ценностей, в центре которой – права личности. В то время как традиционалисты требовали больше России в Европе, модернизаторы добивались больше Европы в России.
Сторонники современного подхода стремились делать Россию, как минимум, совместимой с современной Европой. С их точки зрения главной проблемой Европы рубежа XXI столетия стала не традиционная безопасность, а европейская интеграция. Объединение Германии ускорило этот процесс, подтолкнув заключение Маастрихтского договора о более тесном союзе, и поставило перед Россией вопрос – как относиться к ЕЭС, трансформирующемуся в полномасштабный Европейский союз.
Идея присоединения к Евросоюзу имела в России еще меньше энтузиастов, чем идея вступления в НАТО. Президент Ельцин и премьер Черномырдин затрагивали эту тему вскользь, как бы между делом. На протяжении 1990-х годов Евросоюз рассматривался в Москве как преимущественно экономическая организация, малокомпетентная в вопросах «высокой политики» (внешняя политика, оборона, безопасность). Кроме того, после публикации Евросоюзом в 1993 г. Копенгагенских критериев членства у тех руководителей российского правительства, кто с ними ознакомился, не должно было остаться сомнений в том, что вступление в Союз – дело чрезвычайно сложное, болезненное и долгое. Тем не менее в первой половине – середине 1990-х годов значительная часть российской элиты стала энтузиастами расширения ЕС – для стран Центральной и Восточной Европы, бывших членов Совета экономической взаимопомощи. В Москве исходили из альтернативности расширения ЕС и НАТО и считали, что первое однозначно предпочтительнее. В глазах российских политиков Евросоюз обладал двумя существенными преимуществами перед НАТО: в нем не участвовали США и у него не было собственных объединенных вооруженных сил.
