Уолтер Лакер - Черная сотня. Происхождение русского фашизма
Опричнина служила Ивану Грозному и никакого отношения к выборам царя не имела. Что же заставило монархистов спустя четыреста лет попытаться восстановить элитарное террористическое формирование? В своем манифесте монархисты заявили, что царя нельзя избирать всенародным демократическим голосованием — это противоречит русской традиции. Его могут избрать лишь «лучшие люди страны» (термин, изобретенный Сталиным и часто им употреблявшийся). Монархисты имели в виду священников, офицеров армии и полиции и другие ключевые фигуры общества — тех из них, которые сами являются монархистами и полностью принимают программу движения. Это и будут новые опричники, которые составят собор. На следующей встрече в Москве в октябре 1991 года было объявлено, что решение о личности будущего царя собор примет тогда, когда количество его членов достигнет семи тысяч[296]. Иногда русские монархисты указывают на восстановление монархии в послефранкистской Испании, как на полезный для России прецедент. Однако огромные различия в исторических и политических обстоятельствах заставляют усомниться в справедливости такого сравнения. В то время в Испании не было сильных промонархических настроений, и многие испанцы вынесли свой вердикт в пользу Хуана Карлоса, что называется, за недостаточностью улик. Он был во многих отношениях привлекательным кандидатом, и он занял свой высокий пост не как лидер крайней правой, обещающий возвратить страну ко временам Филиппа II. Напротив, его преданность конституции и демократии была подлинной, и он стал символом единства Испании, что было очень важно для процесса плавного перехода к демократии.
В России монархизм с самого начала поддерживается крайней правой, а это резко убавляет его притягательную силу. И если антидемократические настроения и тоска по сильной руке станут массовыми, военная или иная диктатура, возможно, привлечет больше сторонников, чем монархия. Многие монархисты — не исключено, даже большинство — не желают царя-прогрессиста, им нужен правитель, который вернет страну в далекое и не слишком привлекательное прошлое. Опыт других стран показал, что в нынешние времена политический успех правой, и a fortiori крайней правой, невозможен без применения современных политических методов. Муссолини и Гитлер учли этот урок и создали массовые движения; они ни за что не пришли бы к власти, если бы полагались на соборы и опричнину. Весьма маловероятно, что Россия будет исключением из этого правила.
Монархический строй — хоть, и под другим названием — был возможен в некоторых коммунистических странах, например в Румынии или Северной Корее, но в посткоммунистической России для такого варианта не существует ни психологических, ни социальных условий. Россия, вероятно, нуждается в сильном правительстве. Бэджет[297] некогда писал, что монархия была сильным правлением потому, что была понятной. Но это происходило в другой стране и в другом веке. В России монархическая идея, по-видимому, скорее останется сектантской мечтой, чем превратится в реальную альтернативу.
Возрождение казачестваОдним из многих неожиданных событий конца 80-х годов было возрождение казачества, которое, как считалось, давно исчезло. Казацкая мифология сохранилась и даже получила распространение. Но мало кто в России, и тем более вне ее, ожидал вновь увидеть легендарных кавалеристов — ныне большей частью пеших — на улицах Ростова, Краснодара или Ставрополя, да еще с атаманом в зеленом «мерседесе» впереди. Они маршируют в традиционной казачьей форме, с кинжалами и, конечно, нагайками, — совсем как в прежние времена. Необходим краткий исторический экскурс, чтобы понять, как могло возродиться казачество, — ведь много лет назад историки объявили, что эти «рыцари пограничья» с их освященными временем традициями исчезли навсегда[298].
Традиционный романтический образ казака таков: невероятно искусный и отважный степной наездник, гордый своей свободой и стоящий на страже границ России. Вначале среди казаков было много беглых крепостных и преступников, но со временем казачество превратилось в стойкого защитника царя и православной веры. Именно казаки — под предводительством Ермака и Строгановых — были теми передовыми отрядами, которые раздвигали границы России в Сибири — вплоть до Тихого океана.
Казакам весьма повезло в мировой литературе. Немного найдется таких популярных героев, как отважный Тарас Бульба, с его верой, что только жизнь воина — единственно достойная жизнь. И совсем немного в литературе сцен такой же трагической силы, как та, где Тарас, спрятавшись в возу с кирпичом, с риском для жизни приезжает в Варшаву, чтобы увидеть, как сын Остап принимает пытки и казнь.
«Казаки» Толстого — повесть о любви, действие происходит на Кавказе в 50-е годы прошлого века. Оленин, молодой русский офицер, дворянин, влюбляется в казачку Марьяну. Она отвергает его, инстинктивно чувствуя, что различия в культуре, образе жизни и происхождении слишком велики и преодолеть их невозможно. Толстой где-то писал — конечно, весьма преувеличивая, — что вся история России сделана казаками.
Повествование о Григории Мелихове («Тихий Дон» Шолохова) — более поздний эпос о войне (в частности, гражданской) и любви (главным образом, беззаветной). Эти и другие знаменитые произведения создали притягательный образ казака — всадника с пикой и саблей, галопом летящего по залитой солнцем степи, — который сохранился по сей день, хотя сами воины, казалось, давно ушли в прошлое.
В этой военной касте было нечто глубоко русское, некая подлинная русская сущность, и на данное обстоятельство нередко ссылаются нынешние лидеры казацкого возрождения. Однако миф и реальность качества отнюдь не тождественны. Многие казаки — возможно большинство — были не русского, а татарского происхождения, или же принадлежали к другим многочисленным тюркоязычным или монгольским народам. Они учиняли набеги в основном ради разбоя и грабежей, и обычно они предлагали свои услуги тому, кто больше платил. Они воевали с Москвой против поляков, с поляками — против России и так далее. Правильнее всего сравнить их с ландскнехтами Центральной Европы XVI века. Большая часть их доходов поступала от грабежа торговых караванов, шедших с востока на запад и с севера на юг, и на каждого мирного казака, занимавшегося, например, рыбачеством, приходился, вероятно, как минимум один речной разбойник.
Правда, существовали большие различия между «реестровыми» (признанными властями) и «нереестровыми» казаками; Между теми, кто поселился в бассейне Дона, и украинскими казаками, которые служили полякам и литовцам. Была острая вражда между украинскими казаками и запорожцами (к которым принадлежал легендарный Тарас Бульба), хотя они были близкими соседями. В русской гражданской войне начала XVII века («смута») казаки были деструктивной силой — они часто переходили с одной стороны на другую и тем затягивали войну. Как отмечал великий русский историк Ключевский, у них не было никаких моральных и этических устоев. Поскольку казаки нередко поддерживали врагов России, вплоть до шведского короля Карла XII, Москва не доверяла им до конца, и недоверие сохранилось даже тогда, когда казаки перешли под власть России и стали получать от нее денежные ассигнования.
Постепенно первоначальная функция казачества — охрана российской границы и походы против врагов России — сошла на нет. К середине прошлого века казаки расселились по разным регионам империи и имели определенные экономические привилегии. Они четыре года находились на срочной службе в российской армии и восемь лет — в резерве.
А К началу XX века в России жило около четырех миллионов казаков — в основном на Дону и Кубани, а также на Кавказе, Урале, Дальнем Востоке (Уссури) и в Средней Азии (Семиречье). Однако нигде, даже на Дону, они не составляли большинства. Казаки делились на 11 армий (войск); с началом войны 1914 года 300 тысяч были призваны в армию.
Став оседлыми, казаки утратили часть своих боевых качеств. Хотя каждому было не занимать личной отваги, военные действия их больших соединений оставляли желать лучшего, и даже как кавалеристы они больше не оценивались высоко ни друзьями, ни врагами. В XIX веке казаков не привлекали к активным военным операциям — за исключением покорения Кавказа; правительство использовало их для «наведения порядка» среди национальных меньшинств, например поляков и евреев, для разгона рабочих демонстраций. Они стали надежнейшими слугами государства, приближенными к царю и предметом ненависти всех врагов монархии.
Однако такой образ казачества был не вполне верен. Многие казаки считали себя обиженными и полагали, что их услуги государству недостаточно вознаграждаются. Назначенные правительством руководители — из офицеров российской армии и чиновников — не были казаками. На первых всеобщих выборах после 1905 года казацкие депутаты Думы больше поддерживали левоцентристов, чем правые партии. Отречение царя в 1917 году казаки в основном встретили с одобрением: вместе с большинством народа они считали, что монархия провалилась. В послереволюционные месяцы и в годы гражданской войны казаки стремились вернуть себе автономию, которой они обладали до эпохи Петра Великого, на Дону и Кубани, где жила половина казачества. Они даже создали Общероссийский казачий союз.
