Владлен Дорофеев - Сталинизм. Народная монархия
Из выступления Рузвельта Сталин понял, что у союзников появилась идея открыть второй фронт не в северной части Франции, а в Италии. И он ждал подтверждения своей догадки от Черчилля. Однако тот отказался от выступления и сказал, что он сделает свое заявление после выступления Сталина.
Сталин отклонил попытку подменить открытие второго фронта в Западной Европе операциями в Средиземном море.
— Что касается того, чтобы из Италии предпринимать наступление непосредственно на Германию, то мы, русские, считаем, что для таких целей итальянский театр не годится…
Пока шел перевод выступления Сталина на английский язык, Иосиф Виссарионович вынул из кармана кителя трубку, раскрыл коробку «Герцеговины флор», взял несколько папирос, разломил их, высыпал табак в трубку, закурил, прищурился, оглядывая всех присутствующих. Когда его взгляд встретился с Рузвельтом, тот улыбнулся и лукаво подмигнул, давая понять, что он согласен с его высказыванием. Что касается Сталина, то он, догадываясь, о чем будет говорить Черчилль, парировал невысказанную им речь.
— Мы, русские, — заканчивая свое выступление, сказал Сталин, — считали и считаем, что наибольший результат дал бы удар по врагу в северной или северо-западной части Франции.
Однако Черчилль, как бы не услышав выступления Сталина, стал убеждать участников конференции в преимуществах итальянского театра военных действий перед открытием второго фронта в Северной Франции.
Сталин и Рузвельт не реагировали на слова английского премьера. Однако Черчилля это не смущало.
— Представляют ли интерес для Советского правительства наши действия в восточной части Средиземного моря, которые, возможно, вызвали бы некоторую отсрочку операции через Ла-Манш? — спрашивал он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Если мы возьмем Рим и блокируем Грецию с юга, то дальше мы можем перейти к операциям в Западной и Южной Франции.
Сталин понимал, к чему клонит Черчилль. Его возмущали эти хитроумные маскировочные увертки по срыву открытия второго фронта. Стоит ему сейчас согласиться с проведением операции в Италии, как завтра Черчилль скажет, что у них не хватило сил для проведения операции в Северной Франции. И он принял решение не сдавать своих позиций и настаивать на своем. В открытии второго фронта была острая, насущная потребность. Красная Армия воюет с общим врагом, а союзники хитрят, выгадывают и хотят, как в басне, «без драки попасть в большие забияки».
Сталин, пристально глядя на Черчилля, твердо заявил:
— За базу всех операций, где бы они не проводились, нужно взять операцию «Оверлорд», и постараться не разбрасывать силы.
Черчилль поддержал предложение Сталина о необходимости сосредоточения сил на операции «Оверлорд», но тут же невзначай добавил, что еще нужно взять Рим и провести операцию на Балканах.
— До начала операции «Оверлорд» шесть месяцев, — говорит он, — и мы не хотим, чтобы наша армия бездействовала в Италии.
Но Сталин уже догадался об истинных целях Черчилля. Тот беспокоится не о помощи Красной Армии, не о скорейшем окончании войны, а преследует чисто политические цели. Он намерен отрезать путь в Европу наступающей Красной Армии, создать в Югославии, Польше и в других странах марионеточные правительства, враждебно настроенные к Советскому Союзу. Практически он хочет создать тот «санитарный кордон», который он пытался и фактически организовал после Октябрьской революции. Разумеется, он не сказал этого вслух, а бросил только реплику:
— По Черчиллю выходит, что русские требуют от англичан, чтобы они бездействовали.
Черчилль сделал вид, что не замечает иронии Сталина, и продолжал гнуть свою линию.
— Операции в Италии и на Балканах, — говорил он, — скуют немецкие войска и не позволят перебросить их на русско-германский фронт. Таким образом, мы окажем помощь Красной Армии. Если же мы не проведем этих операций и немецкие войска останутся в районе Средиземного моря, то в момент проведения операции «Оверлорд» они будут переброшены в Северную Францию, и успех операции «Оверлорд» не может быть гарантирован.
Рузвельт не вмешивался в дискуссию между Черчиллем и Сталиным, но, когда он увидел, что атмосфера накалилась до предела, предложил поручить военной комиссии обсудить нерешенные вопросы.
— Не нужно никакой комиссии, — возразил Сталин, — ибо мы имеем больше прав, чем военная комиссия, и можем решать любые вопросы.
— Что касается сроков проведения операции «Оверлорд», — поддерживая предложение Рузвельта о создании комиссии, продолжал Черчилль, — то если будет решено провести расследование…
— Мы не требуем никаких расследований, — резко сказал Сталин. Он вдруг почувствовал, что терпение его кончается и ему все труднее держаться в рамках дипломатического этикета.
Но все же взял себя в руки и выдержал паузу.
— Если можно задать вопрос, — сказал он наконец, — то я хотел бы спросить англичан, верят ли они в операцию «Оверлорд» или они просто говорят о ней для того, чтобы успокоить русских?
Черчилль, отбросив всяческую маскировку, пошел ва-банк.
— Операция «Оверлорд» состоится, — сказал он, — если налицо будут известные вам условия.
Сталин помнил об условиях англичан, при которых, по их мнению, высадка через Ла-Манш может быть успешной. Напоминая об этих условиях, Черчилль давал понять, что если они не будут соблюдены, то операция «Оверлорд» может вообще не состояться.
Это была та капля, которая переполнила терпение Иосифа Виссарионовича. Он почувствовал, что дальнейшие переговоры в таком духе бессмысленны. Обращаясь к Молотову и Ворошилову, он сказал:
— Идемте, нам здесь делать нечего. У нас много дел на фронте.
Черчилль стушевался, покраснел и заерзал в кресле. Он понял, что перегнул палку, что подобный разговор со Сталиным недопустим, и пробормотал, что его «не так поняли».
Чтобы разрядить атмосферу, вмешался Рузвельт.
— Мы очень голодны, — сказал он. — Поэтому я предложил бы прервать заседание на обед, которым сегодня обещал угостить нас маршал Сталин…
* * *Страсти немного улеглись и обед, как обычно говорят, прошел в дружественной обстановке. Старались говорить на отвлеченные темы, среди которых на первом месте стояли гастрономические. Вспомнив, что во время прошлого завтрака Рузвельту особенно понравилась лососина, Сталин распорядился, чтобы доставили «рыбку» для подарка американскому президенту. Вскоре появились четыре рослых молодца в военной ферме. Они несли рыбину метра два длиной и полметра в диаметре. Процессию замыкали два повара-филиппинца и работник американской службы безопасности. Чудо-рыба вызвала живой интерес Рузвельта и всех присутствующих, что еще больше разрядило обстановку на переговорах.
Когда перешли в соседнюю комнату, где подавали кофе, то уже говорили о дружбе, родившейся в глухую годину войны. Черчилль сказал, что он уверен в скорой победе.
— Я полагаю, что бог на нашей стороне, — сказал он, — я сделал все, чтобы он стал нашим верным союзником.
Сталин хитровато посмотрел на Черчилля и тут же ответил:
— Ну а дьявол, разумеется, на моей стороне. Потому что, конечно же, каждый знает, что дьявол — коммунист, а бог, несомненно, добропорядочный консерватор.
Все рассмеялись.
* * *На второй день, когда за завтраком собрались руководители трех держав, Рузвельт с подчеркнутой торжественностью сделал заявление.
— Господа, — сказал он, — я намерен сообщить маршалу Сталину приятную для него новость. Сегодня объединенные штабы с участием британского премьера и американского президента приняли следующее решение: операция «Оверлорд» намечается на май 1944 года.
Сталин внешне спокойно воспринял это заявление. Однако внутренне он ликовал — наконец-то удалось сломить саботаж союзников с открытием второго фронта. Он также был убежден, что в таком решении немалая заслуга Рузвельта, который теперь, после известия об объявлении Советским Союзом войны Японии, был больше Черчилля заинтересован в скорейшем окончании войны в Европе.
— Я удовлетворен этим решением, — коротко сказал Сталин.
На пленарных заседаниях обсуждали проблемы Турции, Польши, послевоенное устройство мира и англо-американский план расчленения Германии.
Та встреча в Тегеране трех глав правительств воюющих государств и ее решения стали историческими. Но Сталин прекрасно понимал, что уступка союзников с открытием второго фронта была не только результатом его дипломатических усилий, но и побед Красной Армии, которая перемалывала немецкие войска на полях сражений.
Кроме того, сговорчивость союзников была обусловлена еще и боязнью, что Красная Армия первая войдет в Берлин и займет важные политические, экономические и военно-стратегические центры Германии.
