Сергей Кургинян - Суть времени #28
Но если это не так, и все процессы всё равно идут в этом направлении, то что делать–то? Почему это надо тянуть?
Ответ только один. Это можно тянуть только в том случае – напрягая все силы, творя какие–то запредельные комбинации – только ради того, чтобы в недрах нынешней ситуации выросли политические силы совершенно нового качества. Чтобы молодёжь иначе включилась в патриотический процесс. Чтобы опомнившиеся люди из старшего поколения поняли, как прискорбно ими содеянное и как велико должно быть искупление этого. Чтобы новые интеллектуальные возможности, которые предоставлены, могли быть востребованы. Чтобы возникли нового типа политические силы на основе этой востребованности. Чтобы возникли десятки и сотни тысяч по–настоящему политически образованных молодых людей, готовых вступить в новую фазу политического процесса.
И я уже говорил, что тут нельзя стыдиться слова «реванш», тут преступно стыдится слова «реванш». Может быть, для старшего поколения оно и окрашено в негативные тона – «реваншисты»… Реванш – это признание поражения и готовность победить. Всё.
Чтобы это сформировалось на основе нового принципа социального лидерства, на основе нового типа политического образования (это всё успело очень быстро создаться), – ради этого стоит вести передачи «Суть времени». Ради этого стоит собирать школы, на которую мне предстоит уехать через несколько дней. Ради этого стоит выступать по телевидению. Ради этого. Если этого нет, то какая разница – сметут всю эту гнилую декорацию сегодня или через 2–3 года? А вот если оно есть – это огромная разница.
Возникает вопрос о том, что мешает этому быть.
Я говорю об улице для оранжа и о роли в этом процессе Белковского. То, что эта роль существенна, все понимают. Меня мои друзья несколько раз уговаривали: «Ну, ты же выступи. Какие–то чудовищные обвинения тебя в каких–то кошмарах и ужасах». Я говорю: «Да мне плевать на обвинения Белковского. Я никогда ничего по поводу того, что Белковский адресует мне лично, ни слова не скажу. И полным идиотом буду, если скажу. Именно этого и ждут. В стране есть десятки людей, которые ждут, что я начну как–нибудь реагировать на их пакости, касающиеся меня лично. Мне на это наплевать».
Меня интересует другое. Во–первых, то, насколько же больно общество, если оно, глядя на лик Белковского, может во что–то верить, с какой–то степенью серьёзности к чему–то тут относиться. Он сам к себе так не относится… Что же это за болезнь–то? Вообще – и в русском националистическом движении, от степени здоровья которого очень многое зависит. Там же безумно сложные клубочки сейчас формируются, очень больные. Это первое.
И второе. Мне ясно как божий день, что Белковский – это малюсенький элементик, не изымаемый из системы диалога между шантажируемой силовой элитой («Не подавляйте оранжевый вариант») и оранжевой улицей.
И вот здесь я хотел бы обсудить одну по–настоящему серьёзную тему, касающуюся не столько Белковского, сколько основных и самых принципиальных моментов в том, что можно назвать политической и социальной теорией одновременно. Причём, поскольку момент очень острый, то речь, конечно, идёт об актуальной теории. О теории, имеющей немедленное практическое применение.
К этому я сейчас и намерен перейти.
