Рой Медведев - Неизвестный Сталин
Эта картина, по-видимому, соответствующая действительности, совершенно противоестественна. Люди, которые при малейшем появлении каких-то оснований для беспокойства должны были рапортовать своим начальникам и принимать необходимые меры, ожидают часами, понимая, что что-то случилось. Боятся открыть дверь к Сталину, как будто там их ожидает вооруженная засада.
Помещение, в котором пререкались между собой Старостин и Лозгачев, находилось в особом служебном доме, соединенном с дачей Сталина коридором длиной около 25 метров. Двери, ведущие в жилую часть дачи, никогда не запирались. У Сталина с «прикрепленными» дежурными и с другими служащими дачи были простые и неформальные отношения. К вечеру 1 марта серьезно волновались уже весь обслуживающий персонал и вся охрана дачи, и это было естественно. Ненормальной была боязнь «прикрепленных» не только войти к Сталину, но даже позвонить ему по домофону. Дмитрий Волкогонов в краткой биографии Сталина, опубликованной в 1996 году, пытается объяснить страх «прикрепленных»: «…После полудня у обслуги появилась большая тревога. Однако без вызова никто не смел входить к вождю; так повелевала инструкция Берии»[18]. Такой инструкции для охраны быть не могло. Берия уже с 1946 года не был ни начальником, ни куратором МГБ. По линии правительства и Политбюро он контролировал лишь деятельность МВД.
Примерно в 22.30 Лозгачев с пакетом из ЦК вошел в комнаты, где жил Сталин. То, что он увидел в так называемой малой столовой, было описано в разных вариантах много раз, так как Лозгачев немного менял свои свидетельства в разговорах с разными людьми. Неизменным остается главное — Сталин лежал на полу возле стола. Он был в пижамных брюках, уже мокрых от непроизвольного выделения мочи, и в нижней рубашке. Несомненно было то, что он лежал так несколько часов и сильно озяб. На столе стояла бутылка с минеральной водой «боржоми» и стакан. Судя по всему, Сталин, встав с кровати, вошел в столовую, чтобы выпить воды. В этот момент и случился инсульт. По этой картине очевидно, что все это произошло утром, во всяком случае, до 11 часов. По домофону Лозгачев вызвал помощь. Прибежали Старостин, Туков, Бутусова. Вчетвером они перенесли Сталина в другую комнату, так называемый большой зал, где положили на диван и укрыли пледом. Сталин был парализован и не отвечал на вопросы, хотя глаза его были открыты.
В отношении последующих событий существуют свидетельства и Старостина, и Лозгачева. Свидетельство Старостина было записано Рыбиным в 1977 году, свидетельство Лозгачева — Радзинским в 1995 году. В основном они совпадают. Подполковник МГБ М. Старостин был старшим в группе охраны, и на него легла обязанность вызова помощи. По свидетельству Светланы Аллилуевой, беседовавшей в последующие дни с другими работниками обслуживающего персонала дачи, «вся взволновавшаяся происходящим прислуга требовала вызвать врача… высшие чины охраны решили звонить „по субординации“, известить сначала своих начальников и спросить, что делать»[19].
Старостин: «В первую очередь я позвонил Председателю МГБ С. Игнатьеву и доложил о состоянии Сталина. Игнатьев адресовал меня к Берии. Звоню, звоню Берии — никто не отвечает. Звоню Г. Маленкову и информирую о состоянии Сталина. Маленков что-то промычал в трубку и положил ее на рычаг. Минут через 30 позвонил Маленков и сказал: „Ищите Берию сами, я его не нашел“. Вскоре звонит Берия и говорит: „О болезни товарища Сталина никому не говорите и не звоните“. Положил трубку»[20].
По свидетельству Лозгачева, эти разговоры происходили между 22 и 23 часами вечера. «…Сижу рядом со Сталиным и считаю минуты своего дежурства. Полагал, что прибудут по указанию Берии и Маленкова врачи. Но их не было. Часы пробили 23 часа 1 марта, но глухая тишина. Смотрю на часы — стрелка показывает час ночи, два, три… Слышу, в 3 часа ночи 2 марта около дачи зашуршала машина. Я оживился, полагая, что сейчас я передам больного Сталина медицине. Но я жестоко ошибся. Появились соратники Сталина Берия и Маленков… Стали соратники поодаль от Сталина. Постояли. Берия, поблескивая пенсне, подошел ко мне поближе и произнес: „Лозгачев, что ты панику наводишь? Видишь, товарищ Сталин крепко спит. Его не тревожь и нас не беспокой“. Постояв, соратники повернулись и покинули больного»[21].
Ни Старостин, ни Лозгачев не упоминают о приезде Хрущева и Булганина. Это понятно, так как, приехав на дачу к Сталину намного раньше, Хрущев и Булганин вообще не входили в комнаты Сталина, а ограничились беседой с охранниками в дежурном помещении возле ворот. Здесь они поговорили с чекистами и уехали, не дав никаких указаний. Хрущев в своих воспоминаниях пишет, что Маленков позвонил ему о Сталине около полуночи, когда он уже лег спать. «Я сейчас же вызвал машину… Быстро оделся, приехал, все это заняло минут пятнадцать. Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным». Дежурные дали Хрущеву и Булганину общее описание событий дня и рассказали о состоянии Сталина. Хрущев продолжает: «Когда нам сказали, что произошел такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать свое присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам»[22].
Когда Хрущев пишет: «Мы условились, что войдем не к Сталину, а к дежурным», то имеется в виду, по-видимому, его договоренность не с Булганиным, с которым они приехали вместе, а с Маленковым. Маленков и Берия, почему-то задерживавшие свой приезд, хотели первыми осмотреть Сталина и принять решение о том, что нужно делать. Но делать ничего не стали, во всяком случае в отношении Сталина.
Продолжает свидетельствовать Лозгачев: «Снова я остался один возле Сталина. Пробило на стенных часах 4–5—6—7–8, никто не появляется возле Сталина… Это была ужасная ночь в моей жизни… В 8.30 приехал Хрущев и сказал: „Скоро к товарищу Сталину приедут врачи“. Действительно, около 9 часов утра прибыли врачи, среди которых был терапевт Лукомский. Приступили к осмотру больного»[23].
Приезд врачей был результатом повторных звонков Старостина Маленкову и Берии примерно в 7 часов утра. Им самим никто не звонил и не спрашивал о состоянии Сталина. Но они боялись ответственности и понимали, что если Сталин умрет, то вина за задержку с вызовом врачей будет возложена на них. Все другие служащие дачи уже давно требовали немедленного вызова врачей, главное здание Кремлевской больницы находилось поблизости от дачи. По свидетельству Светланы Аллилуевой, «обслуга и охрана, взбунтовавшись, требовали немедленного вызова врачей». Узнав о появлении Берии и его заявлении, что «ничего не случилось, он спит», «охрана дачи и вся обслуга теперь уже не на шутку разъярились»[24].
Хрущев, как это видно из его воспоминаний и воспоминаний его сына, в первый раз поехал на дачу Сталина около полуночи. Сергей Хрущев продолжает: «Некоторое удивление вызвало скорое возвращение отца, он отсутствовал часа полтора-два. Однако вопросов никто не задавал, он молча поднялся в спальню и вновь углубился в свои бумаги… Как он уехал вторично, я уже не слышал, наверное, лег спать. На этот раз отец не возвращался долго, до самого утра»[25]. Куда уехал Хрущев вторично, также неясно, так как, по свидетельству самого Хрущева, он уехал из дома уже утром после нового звонка от Маленкова. Спать Хрущев в ту ночь не ложился. Очевидно, что не ложились спать и остальные члены «четверки».
1-2 марта 1953 года. Дополнительные детали
Из рассказов «прикрепленных» дежурных Сталина Хрущеву и Булганину, приехавшим на «ближнюю» дачу вскоре после полуночи, было совершенно ясно, что у Сталина произошел инсульт, или «удар», как тогда это называли. Это было очевидным и для Маленкова и Берии после телефонных звонков Старостина.
То, что Сталин лежал раздетый много часов, был парализован и не мог говорить, было более чем достаточно, чтобы сделать необходимые заключения. Поэтому отказ Хрущева и Булганина пойти к Сталину и поговорить с Лозгачевым и Старостиным и заявления Берии о том, что «Сталин спит», и его более раннее заявление о том, чтобы о болезни Сталина «никому не говорить и не топить», не имеют никаких оправданий с точки зрения оказания помощи больному. Критическое положение Сталина было очевидным, и задержка с вызовом врачей имела другие цели. Вызов врачей означал широкую огласку болезни Сталина. Партийным лидерам нужен был какой-то срок, чтобы прежде всего договориться между собой о распределении власти и о реорганизации руководства страной. Не исключено, что они ждали, что инсульт, безусловно серьезный, может быстро закончиться смертью Сталина. Скоропостижная смерть вождя была для них предпочтительнее той ситуации долгой неопределенности, которая возникла в 1922 году после инсульта и паралича у Ленина. Длительная болезнь не давала возможности для той реорганизации руководства, которую они хотели осуществить.
