Дэвид Харви - Краткая история неолиберализма
Совершенно разумная концепция Рузвельта звучит по современным меркам прямо-таки радикально, что, вероятно, объясняет, почему современные демократы не используют ее в качестве контраргумента узкому пониманию предпринимательства, которое отстаивает Буш. Видение Рузвельта связано с развитием гуманистической мысли. Например, Карл Маркс также придерживался довольно радикальных взглядов о том, что пустой желудок не приведет к свободе. «Свобода начинается там,— писал он,— где кончается труд, основанный на необходимости и примитивных побуждениях». Другими словами, свобода, по его мнению, «лежит за пределами сферы материального производства». Он хорошо понимал, что мы никогда не сможем освободиться от процесса обмена с природой или социальных отношений друг с другом, но можем, по крайней мере, стремиться к созданию социального порядка, при котором возможно свободное познание индивидуального и коллективного потенциала[256]. В соответствии с Марксовыми представлениями о свободе, а также со взглядами Адама Смита, выраженными в его Theory on Moral Sentiments, неолиберализация наверняка оценивалась бы как сокрушительный провал. Для тех, кто оказался за пределами рыночной системы — огромная группа людей без социальной защиты и поддержки общественных структур,— неолиберализация вряд ли принесет что-либо, кроме бедности, голода, болезней и отчаяния. Их единственная надежда — любой ценой вернуться в систему рынка, либо в качестве мелких производителей каких-либо товаров, торговцев (предметами или трудом), мелких хищников, готовых попрошайничать, красть или насильственным путем получать объедки с богатого стола, либо как участники в нелегальной торговле наркотиками, оружием, женщинами или в любых других нелегальных операциях, на которые есть спрос. Так работает мальтузианская система мира, где жертвы признаются виновными в собственной трагедии. Аналогичный подход проповедуется Робертом Капланом в эссе о «грядущей анархии»[257]. Каплану не приходит в голову, что неолиберализация и обогащение за счет лишения прав собственности связаны с теми условиями жизни, о которых он пишет. Невероятное число выступлений против МВФ, не говоря уже о криминальной волне, прокатившейся по Нью-Йорку, Мехико, Йоханнесбургу, Буэнос-Айресу и многим другим крупным городам в процессе структурных преобразований и неолиберальных реформ, должно было его насторожить[258]. На другой стороне шкалы благосостояния — те, кто надежно утвердился в системе рыночной логики, не видит возможностей для развития кроме как в области, которую принято называть «творческим» свободным временем, путешествиями и зрелищами. Граждане вынуждены существовать в качестве неотъемлемой части рынка и процесса накопления, а не как свободные существа. И область распространения свобод сужается перед лицом ужасной логики и непродуктивной гонки рыночных процессов.
Именно в этом контексте мы можем лучше всего понять возникновение разнообразных оппозиционных культур, которые действуют изнутри рыночной системы и вне ее. Они явно или неявно отрицают рыночную этику и инструменты, которые навязывает неолиберализм. В США, например, набирает силу движение в защиту окружающей среды, выступающее за поиск альтернативных способов объединения политических и экологических проектов. Заметным становится анархистское движение молодежи, одно крыло которого — «примитивисты» — верит, что единственной надеждой для человечества является возврат к той стадии собирательства и охоты, которая предшествовала современной цивилизации и, по сути,— начало всей человеческой истории заново. Другие, под влиянием движений типа Crime Think и работ таких авторов, как Деррик Йенсен (Derrick Jensen), стремятся освободиться от любых следов участия в капиталистической рыночной системе[259]. Некоторые ищут способы установления взаимной поддержки путем, например, образования местных экономических торговых систем (LETS), с собственными «местными деньгами» даже в самом центре неолиберального капитализма. Процветают и религиозные разновидности подобных сообществ — от США до Бразилии и сельских районов Китая религиозные секты формируются с невероятной скоростью[260]. Многие существующие религии, христианские протестанты, мусульмане-ваххабиты, некоторые буддисты и конфуцианцы все активнее поддерживают антирыночную и особенно антинеолиберальную позицию. Существуют еще общественные движения, которые борются против отдельных аспектов неолиберализма, особенно против накопления путем лишения права собственности, противостоят хищническому неолиберализму (революционное движение Батисты в Мексике) или ищут доступа к ресурсам, которых лишились (выступлениялишившихся земли крестьян в Бразилии или рабочих, захватывающих фабрики в Аргентине). Коалиции левых и центристов, открыто критикующие неолиберализм, берут политическую власть в свои руки и готовы расширить свое влияние в Латинской Америке. Неожиданный успех Партии Конгресса, вернувшейся к власти в Индии в качестве представителя левых взглядов, является еще одним тому примером. Очевидно активное стремление найти альтернативу неолиберализации[261].
Признаки неудовлетворенности существуют и внутри правящих политических кругов, они связаны с сомнениями в разумности неолиберальных предложений и инструментов. Некоторые из тех, кто раньше был энтузиастом неолиберализма (экономисты Джеффри Сакс, Джозеф Стиглиц, Пол Кругман) и активными участниками рынка (Джордж Сорос), встали на позиции его критики. Они даже предлагают своего рода возврат к кейнсианству как к более «институциональному» подходу к решению глобальных проблем — начиная с усовершенствования структур мирового управления и заканчивая более пристальным контролем над финансовыми спекуляциями[262]. В последние годы стали появляться не просто общие призывы, но и конкретные предложения в области реформ глобального управления[263]. Возрождается академический и институциональный интерес к этике космополитизма («ущерб одному — это ущерб всем») как основе глобального управления. Следует признать, что при всей неоднозначности упрощенного универсализма в этом есть определенный смысл[264]. Именно этими соображениями руководствуются главы государств в ходе многосторонних встреч, например саммита Тысячелетия в 2000 году, когда представители 189 государств подписали ханжеские декларации о совместной готовности в ближайшее время уничтожить-бедность, неграмотность и болезни. Но намерение бороться с неграмотностью ничего не стоит в условиях серьезного и продолжительного сокращения почти во всех неолиберальных странах доли национального продукта, направляемой в сферу общественного образования.
Подобные цели нельзя реализовать без фундаментального изменения соотношения сил, лежащего в основе неолиберализма и ставшего возможным во многом благодаря неолиберализму. Это предполагает не только возобновление государственных расходов на социальные программы, но и ограничение власти финансового капитала. Кейнс с презрением относился к «держателям купонов», которые ведут паразитический образ жизни за счет дивидендов и процентов, и призывал к так называемой «эвтаназии рантье» как к необходимому условию не только для достижения хотя бы минимальной экономической справедливости, но и предотвращения систематических кризисов, свойственных капитализму. Преимущества кейнсианского компромисса и «встроенного либерализма», возникшего после 1945 года, заключались в том, что такая система позволила сделать некоторые шаги к реализации поставленных целей. Наступление неолиберализма, напротив, сделала рантье центральной фигурой, сократило налоги для богатейших граждан, сделало дивиденды «спекулятивные прибыли более выгодными, чем заработная плата. Оно способствовало появлению многочисленных финансовых кризисов, которые хотя и были ограничены географически, но наносили разрушительный удар по уровню занятости и уровню жизни во многих странах. Единственный способ реализовать благочестивые цели — выступить против власти финансовых институтов и отменить сложившиеся классовые привилегии. Пока не видно никаких признаков того, что обладающие властью готовы двигаться в этом направлении.
Что касается возврата к кейнсианству, то администрация Буша, как я указывал ранее, побила все рекорды: она готова санкционировать неограниченный рост дефицита федерального бюджета. В противоположность традиционным кейнсианским рецептам, перераспределение в этом случае происходит в пользу крупных корпораций, их состоятельных руководителей и финансовых юридических советников за счет более бедных граждан, среднего класса и даже рядовых акционеров (включая и пенсионные фонды), не говоря уже о будущих поколениях. Нет ничего удивительного в том, что кейнсианство оказывается выхолощенным и перевернутым с ног на голову. Как я уже объяснял, существует масса свидетельств тому, что неолиберальная теория и риторика (особенно политическая риторика, касающаяся свобод и независимости) играли роль прикрытия для действий, касающихся исключительно поддержания, реконструкции, восстановления власти элиты. Для того чтобы исследовать альтернативы, нужно выйти за пределы системы мироустройства, сформированной этой классовой властью и рыночной этикой, сохраняя при этом связь с существующей реальностью. А реальность указывает на возможность глобального кризиса внутри самого неолиберализма.
