Сергей Кургинян - Суть времени. Том 1
Когда буржуазия вместе с якобинцами приходит в мир, она приносит идею нации. И начинает рубить головы на гильотине каждому, кто пытается отделить территорию. Не только Корсику от Франции, но и Нормандию, Прованс, любую другую. Она-то одержима созданием новой территориальной целостности, великого национального государства. В этом государстве запрещено говорить о том, кто какого роду-племени, запрещено говорить о галлах, франках, ок-ситанцах, аквитанцах, бог еще знает ком. Ведь когда всё это оживает, распадается народная общность.
Народ дышит империей, как бы она ни называлась. Нация начинает дышать новой формой национального государства. И это национальное государство, окончательно утвердившись в Европе в конце XVIII — начале XIX века, дальше начинает завоевывать весь мир. Но оно же является национальным, а не племенным, не родовым.
Я два месяца как приехал из Вьетнама. У меня перед глазами карта вьетнамских народностей, непохожих друг на друга, говорящих на разных языках. Они все объединены в национальное государство Вьетнам.
Сунь Ятсен, понимая, что Китай распадается, что ханьцы — это ханьцы, маньчжуры — это маньчжуры, а уйгуры — это вообще нечто совершенно отдельное, сформулировал принцип «пяти лучей». Он запретил распри между ханьцами и маньчжурами и кем угодно еще. И он их объединил. Они все образовали единую великую китайскую нацию.
В Индии — индийская нация, индийцы. В Индии не говорят: «Мы — индусы», потому что индусы — это религия. А там несколько сот миллионов людей, исповедующих ислам (Индия — государство с очень большим исламским населением.) Индийцы очень часто не понимают друг друга, южные и северные племена говорят на разных языках. Но ведь единое государство скреплено этим понятием о великой индийской нации!
Модерн принес нацию как конструкцию, национальное государство, закон как регулятор, классическую светскую культуру как форму жизни. Он принес с собой очень и очень многое. И это очень и очень многое укоренялось в каждой клеточке тела под названием человечество, постепенно распространяясь и распространяясь по всему миру. Это оказался доминирующий тип государства.
В этом смысле националисты — все. Нет не националистов.
Вопрос о том, есть ли нация? Для того чтобы в России появилась нация, в ней должна произойти модернизация. Нация — и субъект, и продукт модернизации. Модернизация не происходит — нет нации.
На протяжении веков русские нацией не были. Они были народом с великой православной миссией, имперским гиперэтносом. В Советском Союзе они все равно превратились в имперский фокус советской структуры. Империя может быть очень разная, как я говорил уже много раз. Она может быть демократическая, даже либеральная. Она может быть авторитарная, теократическая, монархическая. Это просто форма, в которой есть «потолок» — великая идея, на котором висят «люстры» отдельных народностей и племен, объединенных этой идеей.
Если «потолок» коммунизма рушится, советская империя распадается. Какое общее дело решили сделать народы, собравшись в единую империю? Коммунизм построить. Если общего дела нет, почему надо сидеть всем вместе? Так какое государство мы создаем? Мы хотим создать национальное государство? Это труднейшая задача. Почему она труднейшая? Потому что есть анклавы, на территории которых живут люди, не желающие признавать себя русскими. Даже в национальном смысле…
Национализм — не племенной охранительный рефлекс, а национализм заключается в том, что есть единство языка, гражданства, политической идентичности, исторической идентичности и «священных камней». Больше ничего нет, все остальное запрещено к рассмотрению. С этого начинается национализм. Посмотрите на Францию. Это классическое национальное или националистическое государство, которое держится за все эти основания, потому что понимает, что без них потеряет целостность. И эти основы заложены Великой Французской революцией.
Но Чечня, а также другие части нашего государства, причем отнюдь не только расположенные у одной из границ — например, Татарстан, Башкирия, — не хотят в этом смысле стать элементами национального государства. Они органически входили в империю.
Для того чтобы переделать Россию в национальное государство, нужен не только модерн, нужны якобинцы в XXI веке. А это XXI век! Легко болтать про репрессии и глубокие зачистки за кружкой пива и там же травить анекдоты про братство народов. Это мы знаем с советской эпохи. Хорошо на эту тему веселиться в тот момент, когда есть крепкий каркас государства. А когда его нет? И когда эти 2% с «тараканами» начнут учреждать что-то заново, они же просто всё развалят! Всё.
Достаточно понять, что если отделить Северный Кавказ от России, то обнажается Волга. Происходит взрыв по Волге — и всё, территория разламывается на две плиты, ведь все трубопроводы сходятся между Башкирией и Татарстаном. Это конец, это голод на Европейской равнине, это общегосударственный хаос. Кроме того, любой нормальный националист грезит расширением державы. А что же это за национализм, который грезит ее уменьшением? Это что такое?
Все очень просто. Я ведь уже описал эту «пирамиду».
Есть верхушка, которую надо заваливать.
Ниже есть репрессивный аппарат, который рано или поздно будут отключать.
Дальше есть маленький слой либероидов.
А дальше надо создать квазифундаменталистов, «оранжевых» фундаменталистов. Если в Египте их надо создавать на основе исламизма, то здесь их нужно создавать на основе «уменьшительного национализма». Потому что упаси Бог, если национализм окажется неуменьшительным и вместо того, чтобы разрушить страну, ее начнут воссоздавать. Поэтому его и делают уменьшительным, в него сразу закладывают всю программу саморазрушения, оккупации. Она уже заготовлена заранее. Поэтому уменьшительный национализм имеет такое же отношение к национализму якобинцев, как я к Галине Улановой.
Зачем нужен весь этот разговор о проекте «Модерн»? Он нужен потому, что позволяет понять, как устроен мир. Мир устроен на основе определенных регуляторов, которых у нас нет. Эти регуляторы называются «закон».
Закон… Но мы всегда были построены по-другому. В России с эпохи Петра, а то и раньше не было регуляторов, связанных с традицией, потому что Петр довольно круто разорвал с традицией. Правильно он сделал или нет — не будем сейчас обсуждать. Петр — великий человек, допустивший массу ошибок. Неважно. С традицией было покончено. Но и закона в том виде, в котором он существует в классическом модернистском государстве, тоже не возникло. Достаточно вспомнить русские поговорки: «Закон что телеграфный столб…» или «закон что дышло…» И так далее, и тому подобное.
Но если традиционные регуляторы не работают и закон не работает, то что работает? Культура. Россия показала, что культура может взять на себя роль регулятора. И уже этим она продемонстрировала, что идет не путем модерна, при котором главный регулятор — закон, а другим путем. Принципиально другим. С этой точки зрения, ни Екатерина, ни прочие наши правители не являются классическими модернизаторами. И сталинский коллективизм тоже есть следствие культуроцентричности России, возвращение к культуроцентричной традиции. Не традиции модерна, а традиции альтернативных форм развития макрочеловеческих общностей, макросоциальных общностей.
Можно ли сейчас вернуться к построению модерна — регуляторов в виде закона, формированию нации на основе этоса, культуры, языка, гражданства, то есть на основании, ликвидирующем всякие племенные рефлексы? Здесь говорят: «Россияне или русские?» Русские, да. Но русские и русы — это разное. Никто не запрещает гордиться тем, что рус, что роду-племени такого, ради бога. Но род и племя в национальном государстве уходят в сферу частной жизни. Они не могут быть средством программирования государственной идентичности. Как только они им становятся, идентичность рушится. На что и делается ставка в так называемом уменьшительном национализме.
Это еще не все. Что предполагает политическая система, в которой есть две партии? Почему эти партии — демократическая и республиканская — не грызутся друг с другом насмерть, точнее не грызлись? Потому что есть рамка, которая называется «консенсус модерна». И как только рамка рушится, эти две партии смотрят друг на друга в прорезь оптического прицела. Я это вижу повсюду. От Англии, Франции, Германии до Соединенных Штатов и Израиля. Всюду это так. Нет рамки модерна — всё, рушится консенсус этих двух партий.
Значит, Модерн — это сложнейшая конструкция, адресующая к определенным основаниям, определенным принципам существования. Она полноценна в том смысле, что от нее можно отстраивать карту идеологии. От нее можно отстраиваться, давая определения, что такое Контрмодерн, что такое Постмодерн, что такое Сверхмодерн. А если начать танцевать не от полноценной «печки», то не будет идеологии, не будет мировоззрения. Не будет преодолен хаос в мозгах. Не будет пройден этот самый кружковский этап. Не создадим мы ничего. Под кроватью будем прятаться, в подполье залезать, шифрами перестукиваться. И создавать «пузыри» в виде псевдоструктур.
