Виктор Мизиано - Пять лекций о кураторстве
Будет ошибкой видеть в этике дружбы или любви нечто суровое и аскетичное. И дружба, и любовь обладают неисчерпаемым ресурсом креативности, более того, без творческого и игрового к ним отношения они способны быстро сойти на нет. Чтобы не стать рутиной, и любовь, и дружба нуждаются в постоянном пересоздании, переформулировке, переосмыслении. Именно поэтому они столь продуктивны в роли побудительного импульса проектной работы. Но и тут перформативность, которая сопровождает «дружеское» или «любовное» кураторство, призвана служить только ему: речь идет об игре, призванной освежить чувства и обновить отношения, не позволяя проектной работе лишиться человеческого измерения. Этого нет в установке на циническое дружелюбие, которое всегда видит цели за пределами дружбы как таковой. К примеру, на дружеские отношения часто склонны ссылаться менеджеры и дилеры, пытаясь избежать взятых на себя обязательств.[65] Может ли между друзьями идти речь о деньгах? Так говорят галеристы, не выплачивая обещанное. Между друзьями – ни слова о делах! Так говорят функционеры, уклоняясь от выполнения административного долга. Циническая природа подобных апелляций к дружбе достаточно очевидна: языковая игра направлена на то, чтобы перевести в область дружбы нечто, по сути находящееся в сфере моральных установлений. Если куратор, которого мы только что обсуждали, попытался подчинить дружбу деловому расчету, то мы имеем дело с перформативным трюком, переводящим деловые обязательства в сферу дружеского бескорыстия. Дружба есть опыт бескорыстных отношений, в ходе которых могут пересматриваться и нарушаться моральные нормы и обязательства. Но только оправдывать это следует апелляциями не к дружбе как данности, а к тем новым ценностям и этическим нормам, которые открываются нам в результате трансгрессивных порывов, – они-то и и позволяют обнаружить в дружбе новые возможности. Дружба – это условие и возможность, а не оправдание. Перформативное же дружелюбие потому и выпячивает дружеские чувства, что дружба для него – это оправдание.
Этика против диспозитивов
Обратим внимание, что многое в этике дружбы изобличает ее связь с диспозитивом оппортунизма. Дружба – это сериальный, то есть прерывистый тип связи. «Встречаясь, друзья заранее знают, что расставание неизбежно».[66] Отсюда следует, что дружба укоренена во встрече, в ее конкретной событийности, в обстоятельствах места и времени. Однако, крайне важно, что в системе искусства opportunity – это всегда шанс кого-то (личности или группы) в ущерб кому-то другому. На то и существует диспозитив мобильности, чтобы, сподвигнув субъекта попасть в нужное место в нужное время, получить преимущества перед другими. В свою очередь то, что создается этикой дружбы, не принадлежит никому конкретно – оно открыто для тех, кто связан дружеской сетевой связью, и тех, кто потенциально может в эту сеть включиться. Дружеское сообщество, в отличие от корпорации, это открытая система. Дружба раскрывается не в частном или публичном, а в общем.
Будучи примененными к кураторской практике, все эти соображения в наиболее программной форме проявляются в жанре лабораторной (экспериментальной) выставки, то есть в процессуальных и диалогических проектах. Как мы уже отмечали, для кураторства этот выставочный жанр остается неким принципиальным ориентиром, поскольку именно в нем раскрываются базовые основы данной практики. Я сам пришел к теоретизации дружбы из анализа диалогической кураторской практики 1990-х годов – как собственной, так и целого ряда других кураторов и художников. Впрочем, некоторые художники, активно работавшие тогда в процессуальных формах, позднее изменили этому направлению, увлекшись производством артефактов, иногда граничащих со станковыми работами. Утратив связь с предшествующей работой, с установкой на создание некоего общего эстетического продукта, отныне они связывают свою авторскую индивидуальность с предельно персонализированной объектной продукцией, а общее – с авторством лишь одного субъекта, куратора. Куратор, будучи инициатором проекта и задавая его формат и принцип работы, может претендовать на приоритетное авторство лабораторной выставки. И все же в современном контексте обращение художника к созданию объектных форм не предполагает непременного разрыва с нематериальным производством. Ведь нематериальный труд – это не просто отказ от производства овеществленного продукта, а режим, который управляет большей частью производственной деятельности, включая ту, что имеет материальные формы. Поэтому важным для художника должна быть целостность кураторского проекта, понимание им его связи с теми ценностями и установками, которые определили его работу и получили развитие на новом этапе. Это же имеет отношение и к работе куратора, которая также может реализовываться в разных выставочных формах и жанрах, не все из которых тематизируют нематериальный труд и его общий результат. Ценность диалогической работы и создаваемого им общего эстетического и этического поля может рассматриваться как некое событие, верность которому остается важным этическим ориентиром. Как известно, именно с «верностью событию» Ален Бадью связывает свое понимание этики.
Удерживание связи с тем, что когда-то существовало, но в полной мере не присутствует в настоящем, есть, несомненно, важная составляющая этики дружбы, помогающая ей в противостоянии оппортунистическому диспозитиву. Как мы говорили, дружба – это сериальная общность, то есть она непостоянна, прерывиста, и этим подтверждает свою связь с диспозитивом оппортунизма. Однако, с другой стороны, дружба вечно возобновляется, сохраняя верность связывающей друзей общности. Встречаясь, друзья быстро забывают о пережитой разлуке, и им начинает казаться, что они не расставались вовсе. Именно это переживание чуждо оппортунистической установке на вечный поиск нового, иного, уникального, не имевшего прецедента в прошлом. Оппортунизм не может руководствоваться верностью тому, что было в прошлом, поскольку оно не сулит ему незамедлительной отдачи в настоящем. И потому верность событию может быть надежным ориентиром, а главное – совершенно очевидным критерием для поиска ответа на вопрос, нужно ли соглашаться на все приглашения, принимать все идущие в руки opportunities. Верность событию подскажет вывод: зачем тратить время на то, что не приведет тебя к созданию нового сообщества и к приобретению нового этического опыта? Таким образом, оппортунистической гибкости будет противопоставлена этическая твердость.
Этика любви и дружбы несовместима и с диспозитивом мобильности. «Курировать с любовью» – это и есть императив кураторства. Curare, проявлять заботу и внимание невозможно впопыхах и на бегу. И потому ответственный проект не может делаться в суете, лишь путем схватывания витающей в воздухе «хорошей идеи» или отыскания нового материала и бездумного вываливания его в выставочное пространство. Концепция должна быть ответственно продумана, ее основания выстроены, драматургия просчитана, в то время как новый материал неизменно нуждается в освоении, осмыслении, проживании. Разумеется, это замедляет темп работы, понижает оперативность, лишает шансов на новые opportunities, но только так можно прийти к содержательным измерениям, что лежат по ту сторону череды новых возможностей. Диспозитиву мобильности этика дружбы противопоставляет сознательную иммобильность.
Именно по этой причине кураторские проекты столь часто замедляют свою скорость, делая ставку на нарочито тягучее или же просто недетерминированное сроками разворачивание. Так, мой проект «Мастерская визуальной антропологии» длился год, а потом в течение нескольких лет продолжался в формах коллективной работы над публикацией его материалов. Кураторское исследование в таких проектах становится частью самого проекта, то есть предметом репрезентации становится уже не столько конечный результат, сколько процесс движения к нему. В кураторской практике настаивать на исследовательском усилии значит противостоять диспозитиву цинизма. Несомненно, разворачивать эту деятельность в череде проектов, каждый из которых создает свой конструкт реальности, означает косвенно признаваться в том, что универсальных конвенций отныне не существует. И все же растянутые во времени вложения в работу невольно противостоят циничному признанию относительности создаваемой куратором реальности. Затягивание работы, настаивание на ее избыточной временной продолжительности – это форма признания ценности создаваемой в ходе работы реальности, проявление воли к ее сохранению, а не к ее торопливой замене на другой конструкт. Важна, наконец, и скрепляющая разные проекты верность событию. Именно это гарантирует, что вопреки своим несомненным отличиям данные проекты останутся в рамках единого ценностного горизонта. Наконец, иммобильность, замедление темпа предполагает и сужение пространства. Верность событию (то есть неким внутренним темам, идеям) обозначает не только поисковые, но и пространственно-временные горизонты. Имея заданную цель и ценностные ориентиры, не трудно остаться равнодушным к суетливым порывам «быть в нужное время в нужном месте». Естественнее находиться там, где это действительно нужно – в месте, где присутствие оправдано обретением смыслов, а не мифических opportunities.
