Анатолий Уткин - Месть за победу — новая война
Последние раскололи прежнее единство американской элиты, агрессивно оттесняя триумфаторов 1991 года от рычагов фантастической власти Вашингтона. Признаки этой борьбы налицо. Общеуважаемого Брента Скаукрофта при Буше–младшем не назначили даже на во многом декоративный пост главы президентского Совета по внешней разведке.
Почему? Потому что столь близкий отцу нынешнего президента Скаукрофт не желает демонстрировать стопроцентную лояльность. Он пытается сейчас объяснить причины склонности Дж. Буша–младшего к радикальным решениям: «Трансформация пришла 11 сентября. Нынешний президент — очень религиозен. Он воспринял как нечто уникальное, как поданное сверху то катастрофическое, что произошло 11 сентября, когда ему пришлось быть президентом. Он воспринял происшедшее как миссию, как его личную миссию расправиться с терроризмом». Скаукрофт замечает, что проблема в «абсолютной вере, в мотиве, столь благородном, что отныне все содеянное в отместку — O. K., поскольку речь идет о правом деле». Анализ Брента Скаукрофта однозначен: от традиционных отношений с союзниками до событий в тюрьме Абу Граиб — чем меньше моральной двусмысленности в твоем мировоззрении, тем лучше, тем спокойнее ты можешь оправдать свои действия.
Еще одна проблема, согласно взглядам Скаукрофта, проистекает из того факта, что «если вы верите в то, что ваши деяния — абсолютное благо, тогда грехом будет отходить от уже намеченного и взятого курса». Это означает, что абсолютизм либо создает опасные политические решения, либо, в противном случае, он делает Соединенные Штаты открытыми к обвинениям в лицемерии. Скаукрофт: «Например, вы выступаете в защиту тезиса об экспорте демократии, и при этом вы обнаруживаете себя в объятиях таких лидеров, о которых можно сказать что угодно, но только не то, что они привержены демократии или готовы отстаивать демократические идеалы где–либо. Абсолютные истины невозможно подвергать сомнению; невозможно одновременно практиковать прагматизм и полностью загораживаться от критики».
Это своего рода объявление войны традиционалистов трансформистам. Возникает ситуация противостояния курсов 41‑го и 43‑го президентов, отца и сына. Согласно Скаукрофту, «11 сентября позволило трансформистам утверждать, что ситуация в мире быстро ухудшается и мы должны быть смелыми. Мы знаем, что делать, и у нас для этого есть сила».
Контраст нынешнего Совета национальной безопасности и того, который возглавлял Скаукрофт, очевиден. Нынешние лидеры СНБ и не пытаются прикрыть своего отличия. Кондолиза Райc откровенно гордится своим детищем: «Я не хотела бы иметь СНБ, похожий на СНБ времен Брента — действующий в низком ключе, занимающийся координацией, а не оперативными проблемами, маленький и менее энергичный». Возглавляя СНБ, Райc требовала прежде всего безусловной лояльности, полного подчинения курсу президента, потакания всем его привычкам: «Вашей первой обязанностью является поддержка президента. Если президент желает иметь текст 12‑го размера печати, а вы подаете ему 10‑го, ваша обязанность дать нужный размер».
Традиционалисты утверждают, что Райc превратила главный штаб выработки американской внешней политики — Совет национальной безопасности в организацию, которая служит индивидуальным прихотям одного человека в ущерб лучшему служению более широко понимаемым национальным интересам. Огорченный Скаукрофт пессимистически размышляет: «Существуют две модели осуществления функций советника по национальной безопасности — снабжать президента информацией и управлять СНБ как организацией. Сложность состоит в том, чтобы решать обе задачи». Будучи советником президента по национальной безопасности, Кондолиза Райc, по мнению традиционалистов, ежеминутно была занята тем, чтобы быть на стороне президента, постоянно шепча ему что–то на ухо, становясь его alter ego в вопросах внешней политики. Это изменило роль СНБ как центра анализа, способного критично взглянуть на свой курс.
В результате государственный секретарь Колин Пауэлл, видимый миру как обладатель «голоса разума», — столь нужный рядом с импульсивным президентом, стал восприниматься президентскими лоялистами как подозрительная личность. Пауэллу приходилось не раз оправдываться перед иностранной аудиторией. Так, в Давосе в 2003 г., накануне американского наступления на Ирак, он заявил европейцам: «Вы хотите одеть меня в ваши одежды. Я не тот, за кого вы меня принимаете. Я не борюсь за ваш курс внутри американского правительства: я думаю, что президенту решать, должны мы применить военную силу или нет. Вы, ребята, должны понять, что я не являюсь выразителем европейской точки зрения в среде администрации». Отговорки, подобные вышеприведенной, не помогли: Пауэлл стал терять влияние, а затем и покинул администрацию. Его заместитель Марк Гроссман сказал: «Мы стали ненужной бюрократией». Традиционалисты в американской дипломатии уступили «демократическим империалистам» типа вице–президента Чейни и министра обороны Рамсфелда, уступили СНБ, возглавляемому Кондолизой Райc. Не зря Генри Киссинджер назвал Рамсфелда «самым безжалостным человеком», которого он когда–либо видел в американском правительстве.
Накануне 11 сентября 2001 г. вице–президент Чейни был влиятельным консервативным политиком, но изменишаяся обстановка превратила его в лидера идеологически ориентированной группы политиков, готовых на крайние действия. Рамсфелд, как казалось в первой половине 2001 г., не задержится в администрации. Сентябрьский кризис вывел его министерство и его самого на первый план творимой истории.
И теперь связка Чейни — Рамсфелд конкурирует с СНБ по степени влияния на президента. Сотрудники СНБ с завистью отмечают, что Рамсфелд может войти в Белый дом в четырех местах этого хорошо охраняемого поместья. В то же время вице–президент Ричард Чейни имеет беспрецедентно большой собственный штат исследователей и чиновников, которым руководит Льюис «Скутер» Либби, имеющий ранг «советника президента» (формально равный руководителю СНБ). Желая избежать феодальных склок, Райc называет Чейни «восхитительным мудрым умом на советах администрации». Мнение вице–президента обычно не дебатируется, всем ясно, что он — чрезвычайно влиятельный советник президента.
ДВУХПАРТИЙНАЯ ПОДДЕРЖКА
Повсюду, куда ни ступала нога англосакса, политическая система приобретала устойчивую двухпартийность. Консерватор по природе, англосакс считает, что в политическом мире существуют лишь две партии — та, что сохраняет статус–кво — существующее положение, — и та, что стремится его изменить. Второго ноября 2004 г. победила та часть политико–психологической природы американца, которая воспротивилась радикальным переменам уже принятого курса, означающего на сегодня, увы, малопривлекательный статус–кво: войну, сокращение лагеря союзников, непривлекательность внешних инвестиций в вялую американскую экономику.
В этом была своя лихость: пусть весь мир осуждает бои в Междуречье, пусть ржавеют союзные связи с первостепенными союзниками, пусть экономика топчется в ожидании циклического подъема, пусть налоги уменьшаются у главенствующего процента населения — Америка предпочла не возврат в менее амбициозное республиканское прошлое, а настойчивое самоутверждение в роли безусловного имперского лидера, железной рукой «исправляющего» наш бренный мир. Американцам нравится пример Рональда Рейгана. Ну и что из того, что он не блистал энциклопедизмом, ведь сумел же он положить на лопатки «империю зла»?
Президент Буш совершил своего рода революцию во внешнеполитической стратегии Соединенных Штатов. Он сознательно, целенаправленно и демонстративно отошел от опоры на союзные усилия, от постоянной упорной дипломатической работы к опоре на односторонние превентивные удары. Он круто изменил главному принципу своего отца–президента: «Нужно полностью погасить возникший в некоторых кругах соблазн того, что Соединенные Штаты могут каким–то образом в борьбе с терроризмом идти своим собственным односторонним путем». Сын полностью опроверг отца: «Мы можем остаться одни. Ну что ж, я это принимаю. Мы — Америка». И, считая значение 11 сентября самоочевидным, американское руководство и не пыталось убедить весь мир в своем трактовании этого события. Президент Буш–младший пообещал мировым террористам показать «американскую справедливость», как будто обещания просто справедливости было недостаточно. В результате Америка начала войну против Ирака, имея поддержку только четырех членов Совета Безопасности ООН.
Главное — не то, что Америка сегодня империя; главное, что она готова пользоваться своей мощью. Основной удар война в Ираке нанесла умеренным режимам в мусульманском мире. Президент Буш–младший сделал это возможным, когда вместо борьбы с «Аль — Кайдой» призвал к борьбе против одной из арабских стран и в поддержку доктрины «предваряющего удара» — все в одном пакете. «Многие из тех, кто противостоял «Аль — Кайде», решили, что они не хотят быть с Соединенными Штатами. Европейцы чувствуют неловкость в отношении американских претензий — вкупе с американскими сомнениями в европейской решимости это создает потенциал для долговременного и опасного разъединения». Это была война «по выбору, а не по необходимости», и большинство европейцев вовсе не разделили восприятия и чувств и логики американцев. Связав Ирак с Усамой — что было явно несправедливо, — администрация Буша стала подавать таких союзников, как французов и немцев, не просто как «несогласных», но как предателей. Это не могло не вызвать межсоюзнического кризиса. Европейцы же просто не желали очевидного слома многолетних прежних правил и замены их одиозными новыми — американскими.
