Владимир Брюханов - Учитель и Ученик: суперагенты Альфред Редль и Адольф Гитлер
Вот Марченко и приходилось вертеться среди массы желающих сделаться русскими шпионами!
В результате же в 1912 году ГУГШ выработал инструкцию к военным атташе, уже не предписывающую им работу с секретными агентами, но и не запрещающую ее.[412]
На самом финише своей венской деятельности Рооп провернул мощную разведывательную операцию, механизм которой конкретно не разъяснялся. Рооп добыл и представил в июне 1905 года в Российский Главный штаб «копии с журнала секретного совещания австро-венгерской комиссии под председательством начальника Генерального штаба по выработке проекта укрепления страны на предстоящее десятилетие (1905–1914 гг.) и с секретной резолюцией австро-венгерского военного министерства по этому вопросу, имеющихся в моем распоряжении непродолжительное время».[413]
При этом Рооп, что очень существенно, заклинал начальство «не отказать в распоряжении в сохранении представляемых сведений в глубокой тайне, так как таковые, будучи крайне секретными, известны в Австро-Венгрии только ограниченному числу лиц и огласка их могла бы повести за собой крайне нежелательные последствия».[414]
Если судить по датам, то данные материалы Рооп самолично привез в Петербург, окончательно покидая Вену.
Запомним этот многозначительный эпизод!
«Марченко была передана негласная агентура его предшественника В.Х. Роопа, которая освещала ход оснащения австро-венгерских войск современной полевой артиллерией» — и в результате до ноября 1906 года Марченко передал в Петербург копии «20 тетрадей с соответствующими чертежами /…/, которыми исчерпывается перевооружение австро-венгерской полевой артиллерии».[415]
Ниже мы узнаем о том, как тот самый ценнейший источник, сведения от которого Рооп привез с собой в Петербург, был передан им не полковнику Марченко и даже не непосредственному начальству в Главном Штабе, а хорошо знакомому ему коллеге, которому Рооп имел основания больше доверять, нежели всем прочим сослуживцам.
Вот как о начале деятельности Марченко рассказывает уже цитировавшийся Мильштейн:
«Летом 1905 года в столицу Австрии Вену прибыл новый русский военный атташе или, как тогда он назывался, военный агент полковник Марченко. Это был деятельный, отлично подготовленный офицер. С первых же дней своего пребывания в Австрии Марченко стал много путешествовать, при этом устанавливал выгодные знакомства, изучал литературу.
Однако необычная его активность не встречала поддержки со стороны тех кругов, которые его послали. В сентябре 1906 года Марченко пишет генерал-квартирмейстеру генерального штаба: «Считаю, однако, нравственным долгом доложить, что я лишен почти совершенно орудий действий». В этом же письме он жалуется: «Я осенью прошлого года докладывал о желании одного, крайне ценного лица, у источника дел стоящего, за определенную месячную сумму открыть тайны оперативных секретов Австро-Венгрии. Это предложение было отклонено. Лицо это, по моим сведениям, теперь работает за счет Италии».
В Вене Марченко познакомился с Редлем. Это знакомство произошло не случайно. По характеру своей служебной деятельности Марченко должен был быть представленным в разведывательном бюро австрийского генерального штаба, и все его поездки санкционировались разведывательным бюро. Марченко понимал, что Редль — контрразведчик, и поэтому держался с ним осторожно и в то же время приглядывался к нему, не исключая возможности использовать его в своих интересах.
В октябре 1907 года Марченко послал в Петербург следующую характеристику на Редля: «Альфред Редль, майор генштаба, 2-й помощник начальника разведывательного бюро генерального штаба. В чине с 1 ноября 1905 года. Был начальником штаба 13-й ландверной дивизии в Вене. Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдающимися скулами, улыбающимися, вкрадчивыми серыми глазами. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив, любит повеселиться».»[416]
Оборвем цитату на полуслове — ниже мы вернемся к ее продолжению.
После Мильштейна этот отзыв Марченко о Редле неоднократно цитировался — с самыми разнообразными вариациями, полученными, очевидно, путем неоднократного перевода с одного языка на другой, но и не только поэтому — кое-что произвольно добавлялось. Например: «Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдавшимися скулами, улыбающимися вкрадчивыми глазами, вся наружность слащавая. Речь гладкая, мягкая, угодливая, движения расчетливые, медленные. Более хитер и фальшив, нежели умен и талантлив. Циник. Женолюбив… Глубоко презирает славян»[417] — последняя фраза полностью отсутствует в оригинале, приведенном Мильштейном, и не имеет там никаких смысловых аналогов.
Очень типично и разнообразие дат, к которым относят этот отзыв Марченко, составленный, что совершенно понятно, лишь один раз: 1 ноября 1905 года,[418] октябрь 1907 года[419] (как указал и Мильштейн), 9 июля 1909 года![420] Понятно, что это не совсем случайные даты: первая упомянута в донесении Марченко как момент вступления Редля в указанную должность, а вот последнюю нам так и не удалось идентифицировать…
Это характерно для всего, публикующегося о Редле: информация интенсивно циркулирует с постоянным нарастанием искажений!..
Отзыв Марченко о Редле, казалось бы, исключает какую-либо симпатию, возникшую между ними. Едва ли он может соответствовать и официально высказываемому (а донесение военного атташе из Вены в Петербург — это официальный документ, рассчитанный на внимание самого высокого начальства!) мнению атташе о завербованном им агенте — что бы на самом деле ни ощущал Марченко по отношению к Редлю в глубине собственной души! Нет никаких указаний на то, что и позднее мнение Марченко о Редле как-то измененилось.
Однако (мы продолжаем цитату из публикации Мильштейна прямо с того места, на котором прервали ее) Мильштейн (как ни в чем не бывало!) рассказывает далее о том, как Марченко завербовал Редля (об этом и упоминал процитированный выше Петё, ссылавшийся на русские источники):
«Марченко продолжал встречаться с Редлем, давал ему в долг деньги и в конце концов в 1907 году сумел привлечь его к работе в пользу русской разведки. Не было, пожалуй, ни одного секрета, интересующего Россию, к которому бы не имел доступа Редль. Он искусно владел фотографией и уже в то время фотографировал многие важные сверхсекретные документы и передавал их Марченко.
Марченко понимал, какую большую ценность представлял Редль для русской разведки. Продолжая встречаться с Редлем официально, Марченко не требовал каждый раз материалов, получал от него данные редко, всего три-четыре раза в год, но зато вполне исчерпывающие и по всем интересующим русский генеральный штаб вопросам. Достаточно сказать, что Редль передал русской разведке план развертывания австро-венгерской армии против России. На основе этого плана в Киевском военном округе была даже проведена военная игра, где в качестве противника и его плана действий была принята австро-венгерская армия и ее реальные планы действий против России. Он передал также все основные данные по мобилизационному плану, перевозкам, перегруппировкам войск и т. п.»[421]
Вот так — очень просто: Марченко встречался с Редлем на официальных приемах, давал ему деньги взаймы — и, наконец, завербовал. И никакого шантажа гомосексуализмом, о котором (в отношении Редля) действительно нет ни малейших упоминаний в архивах российской разведки!
Интересно, имел ли сам Мильштейн (в бытность его одним из руководителей ГРУ) какое-либо отношение к инструктажу советских военных атташе? А если имел, то вменял ли им в обязанность при прибытии в страну пребывания знакомиться с руководителем местной контрразведки, давать ему деньги взаймы, а затем вербовать?
Если на последний вопрос можно дать положительный ответ, то тогда понятно, почему Мильштейна выгнали из действующей разведки; понятны и последствия таких вербовок, если их пытались предпринимать!
На этом мы пока оставим «исследование», предпринятое Мильштейном, чтобы позднее вернуться к нему.
По завершении Боснийского кризиса обыденная жизнь разведчиков и контрразведчиков в какой-то степени вернулась к традиционному ритму — и по-прежнему многочисленные авантюристы задавали тон всему происходящему.
