Генри Киссинджер - Мировой порядок
«Бхагавадгита», классический текст индуизма, сформулировала итог подобных «воодушевляющих испытаний» с точки зрения отношений между этикой и властью. Этот текст, фрагмент «Махабхараты» (древней эпической поэмы на санскрите, по утверждениям некоторых, ничуть не менее влиятельной, нежели Библия или гомеровский эпос), составлен как диалог между доблестным и благородным воином Арджуной и его возницей, аватарой бога Кришны. Арджуна, «обуянный страданием» накануне битвы при мысли о бедах, которые ему предстоит навлечь, задается вопросом: чем можно оправдать ужасные последствия войны. Это неправильный вопрос, отвечает Кришна. Ведь жизнь вечна и циклична, а суть вселенной неподвластна разрушению, и потому «мудрый не скорбит ни о живых, ни о мертвых. Никогда не было так, чтобы не существовал я или ты, или все эти цари, и в будущем мы никогда не прекратим существование». Искупление достигается через исполнение установленного долга – и через осознание того, что все внешние проявления иллюзорны, ибо «у несовершенного нет бытия; бытие заключается в вечности». Воину Арджуне выпала война, к которой он не стремился. Он должен хладнокровно принять обстоятельства и выполнить свой долг с честью, должен убивать и побеждать – но ему «не стоит скорбеть».
Призыв Кришны к долгу возобладал над чувствами, и Арджуна избавился от сомнений, но катаклизмы войны – подробно описанные в остальных книгах эпоса, – как бы «оттеняют» угрызения совести воина. Этот основной труд индийской мысли воплощает в себе одновременно упоение битвой и важность морали: не столько избегать сражений, сколько «подниматься» над ними. Этика вовсе не отвергается, но в той или иной ситуации значение имеют конкретные действия, а вечность предоставляет «исцеляющую» перспективу. Кое-кто из читателей увидел в тексте хвалу бесстрашию в бою, а Ганди прославлял этот текст как «источник духовности».
Когда религия проповедует вечные истины и «неуловимость» любой мирской деятельности, светские правители получают широкие полномочия для практических шагов. Пионером подобного подхода был министр Каутилья (четвертый век до нашей эры), которому приписывают активное участие в воцарении династии Маурьев, изгнавшей преемников Александра Великого из Северной Индии и впервые объединившей субконтинент в одно государство.
Каутилья писал об Индии, сравнимой по бедственному состоянию с Европой до Вестфальского мира. Он перечислял множество государств, потенциально вовлеченных в постоянные конфликты друг с другом. Подобно Макиавелли, он анализировал тот мир, который видел вокруг, и предлагал практическое, а не нормативное руководство к действию. Этическая основа трактата Каутильи идентична мыслям Ришелье, жившего двумя тысячами лет позже: государство – хрупкое образование, и государственный муж не вправе рисковать его выживанием во имя этических принципов.
Традиция гласит, что то ли в ходе, то ли по завершении своих практических трудов Каутилья составил свод наставлений в области стратегии и внешней политики на основании наблюдений за событиями; этот свод известен как «Артхашастра». Данный трактат излагает, бескомпромиссно и четко, представление о том, как создать и сохранить государство, нейтрализуя, умиротворяя и (когда возникают подходящие условия) завоевывая соседей. «Артхашастра» рассказывает о практике государственного управления, а не о теории, обсуждаемой на философских диспутах. Для Каутильи власть являлась доминирующей реальностью. Она многомерна, и ее составляющие взаимозависимы. Все элементы той или иной ситуации актуальны, вычисляемы и пригодны для манипуляций со стороны лидера для достижения стратегических целей. География, финансы, военная сила, дипломатия, шпионаж, право, сельское хозяйство, культурные традиции, мораль и общественное мнение, слухи и легенды, пороки и слабости людей – все это мудрому правителю следует знать и использовать, дабы укрепить и расширить свою власть; так в современных оркестрах дирижер подчиняет исполнителей своей воле ради единства мелодики. Словом, налицо комбинация идей Макиавелли и Клаузевица.
За тысячелетия до того, как европейские мыслители сумели сложить из разрозненных фактов теорию баланса сил, «Артхашастра» предлагала аналогичную, даже более комплексную систему под названием «круг государств». Политические курсы соседствующих государств, согласно анализу Каутильи, существуют в состоянии латентной вражды. Сколько бы показной дружбы ни демонстрировал правитель, он, когда его могущество значительно возрастет, в конце концов обнаружит, что в его интересах приступить к регулярному ослаблению соседей. Это, если угодно, динамическое самосохранение, к которому мораль не имеет никакого отношения. Во многом опередив Фридриха Великого, действовавшего две тысячи лет спустя, Каутилья пришел к выводу, что безжалостная логика конкуренции не допускает никаких отклонений: «Победителю надлежит [всегда] стремиться укреплять собственную власть и добиваться собственного счастья». Императив очевиден: «Если… завоеватель побеждает, тогда следует воевать; в противном случае война бесполезна»[85].
Европейские теоретики провозгласили баланс сил высшим идеалом внешней политики и предложили мировой порядок, основанный на «равновесии» государств. По «Артхашастре» цель стратегии состоит в покорении всех прочих государств и преодолении того равновесия, которое стоит на пути к победе. В этом отношении Каутилья более сопоставим с Наполеоном и Цинь Ши-хуанди (императором, который объединил Китай), чем с Макиавелли.
С точки зрения Каутильи, государства обязаны отстаивать свои интересы, это даже важнее, чем слава. Мудрый правитель будет искать союзников среди соседей своих соседей. Цель такого поведения – создание системы альянсов с победителем в центре: «Государь, желающий победить, должен воображать круг государств в виде колеса – сам он в центре, а его союзники по ободу, соединенные с ним осями, пусть и разделенные спорными территориями. Противник, сколь бы силен он ни был, становится уязвимым, когда его помещают между завоевателем и союзниками последнего». Никакой союз при этом не считается постоянным. Даже в собственной системе альянсов государю следует «вести дела так, чтобы увеличивать свою власть», и маневрировать, дабы укрепить позиции своего государства и помешать соседям злоумышлять против него.
Подобно китайскому стратегу Сунь-Цзы, Каутилья утверждал, что наименее прямой курс зачастую самый мудрый: для разжигания розни между соседями или потенциальными союзниками, чтобы «заставить одного соседнего государя бороться с другим и таким образом предотвратить попытки соседей объединиться – а затем захватить территорию врага». Стратегические усилия не имеют предела. Когда стратегия побеждает, владения государя расширяются, границы перекраиваются, и круг государств необходимо «калибровать» заново – и провести новые исчисления могущества: «Отныне некоторые бывшие союзники становятся врагами, и наоборот».
Разведывательные операции, которые в наше время именуются тайными, в «Артхашастре» признаются важным инструментом политики. Действуя во «всех государствах круга» (то есть на территории друзей и врагов) и привлекая в свои ряды «святых подвижников, странствующих монахов, фокусников, бродячих певцов возниц, бродяг [и] гадалок», агенты разведки должны распространять слухи для разжигания розни внутри государств и между ними, деморализовывать вражеские войска и «уничтожать» противников своего государя, когда представится такая возможность.
Надо отметить, что Каутилья видел цель беспощадной политики в построении гармоничной универсальной империи, приверженной дхарме – вневременному этическому порядку, принципы которого установлены богами[86]. Но обращение к морали и религии производилось больше во имя практических, оперативных целей, чем во имя соблюдения принципов как таковых; это элементы стратегии и тактики завоевателя, а не императивы объединяющего порядка. «Артхашастра» советовала вести себя сдержанно и человеколюбиво – что в большинстве случаев стратегически полезно: государь, изводящий своих подданных, может лишиться их поддержки и будет уязвим перед восстанием или вторжением; завоеватель же, который из прихоти надругался над обычаями и моралью покоренного народа, рискует спровоцировать этот народ на мятеж.
Исчерпывающий и бесстрастный «каталог» необходимых условий успеха, перечисляемых в «Артхашастре», побудил уважаемого политического теоретика двадцатого столетия Макса Вебера высказать мнение, что «Артхашастра» является примером «радикального макиавеллизма…по сравнению с которым «Государь» Макиавелли безвреден». В отличие от Макиавелли Каутилья нисколько не ностальгирует по добродетелям «золотого века». Единственный критерий добродетели, для него приемлемый, – это насколько точен его анализ пути к победе. Но описывает ли он политику, которая проводилась в действительности? По Каутилье, равновесие, если такое вообще достигалось, есть временный результат взаимодействия небескорыстных мотивов; это не стратегическая цель внешней политики (как в случае европейских концепций послевестфальского мира). «Артхашастра» – руководство по завоеваниям, а не пособие по строительству международного порядка.
