Игорь Овсяный - 1939: последние недели мира.
В Лондоне в узком кругу посвященных в тот день царило приподнятое настроение. «Последние данные свидетельствуют, – отметил в служебной записке ответственный сотрудник Форин оффиса И. Киркпатрик, – что у нас неожиданно имеется хорошая игра».
Слухи о подготовке нового Мюнхена были восприняты на Западе как ветерок облегчения: молодец, добрый старый Невиль!
Гендерсон опять «проговаривается»
Сэр Невиль Гендерсон садится в машину, и она не спеша трогается. От посольства Великобритании до рейхсканцелярии 300—400 метров, но поездка занимает больше времени, чем обычно: из-за учебной тревоги Вильгельмштрассе погружена в темноту. Не была ли тревога специально приурочена ко времени визита английского посла?
Два дня назад Гендерсон срочно вылетел в Лондон, чтобы передать Чемберлену неожиданное предложение германского рейхсканцлера. Сейчас, 28 августа, только что вернувшись из поездки, он направляется к Гитлеру для вручения официального ответа английского правительства. Пока Гендерсон находился в пути, текст ответа был передан по телеграфу, и сотрудники посольства поспешили подготовить перевод ноты на немецкий язык.
Советник Форбс, встречавший Гендерсона на аэродроме, сообщил, что Гитлер готов его принять в 22 часа. Гендерсон попросил отсрочить визит на полчаса – хотел проверить перевод. Была и другая причина, о которой он не сказал. Дело в том, что кроме вручения официального текста ему было поручено сделать устное заявление, в чем и заключался главный смысл его миссии. Все то, что Чемберлен не рискнул доверить бумаге, посол должен был передать Гитлеру в беседе с глазу на глаз (переводчик, естественно, не в счет). Поручение содержало немало деликатных моментов, тонких намеков и заранее согласованных формул, и от того, насколько успешно сумеет он довести их до сознания Гитлера, в огромной мере – так во всяком случае полагали в Лондоне и думал сам Гендерсон – зависел исход кризиса и возможность заключения англо-германского соглашения по широкому кругу вопросов. Несмотря на то, что в Лондоне совместно с Галифаксом и Кадоганом заранее было все продумано и предусмотрены возможные варианты развития беседы, вернувшись в посольство, Гендерсон хотел немного побыть наедине и собраться с мыслями. Предстоявшая встреча должна стать своего рода итогом его двухлетнего пребывания в Берлине в качестве посла Великобритании, и он рассматривал ее как самую важную и ответственную за всю свою карьеру.
После легкого ужина, подкрепившись шампанским, посол направился в рейхсканцелярию. Петлицу лацкана украсил, как обычно, свежей гвоздикой – догадается ли Гитлер, что он хотел тем самым дать понять, что полон оптимизма?
Машина въезжает во внутренний двор рейхсканцелярии. Здесь сэра Невиля ожидает сюрприз: встречают с почестями, полагающимися в соответствии с дипломатическим протоколом лишь главам государств. Раздается раскатистый гром барабанов. Не намек ли это на то, что Гитлер всерьез намерен договариваться с Англией? Или лишь эхо того «салюта», которым был встречен Чемберлен, когда после подписания позорного мюнхенского соглашения вышел из «фюрер-хауза» и садился в машину?
На беседе присутствует Риббентроп. Гендерсон вручает «фюреру» немецкий перевод ноты, тот же документ на английском языке – министру иностранных дел. Он внимательно следит за чтением текста Гитлером, и как только тот окончил, просит разрешения на несколько устных дополнений «на основе заметок, сделанных при беседе с премьер-министром и государственным секретарем правительства его величества по иностранным делам». Теперь собеседникам станет ясно: все, о чем он скажет дальше, исходит непосредственно от Чемберлена и Галифакса. Главная задача посла – дать понять «фюреру», что Англия готова пойти на сделку за счет Польши, однако осуществить ее надо чрезвычайно осторожно, поскольку общественное мнение крайне возбуждено и каждый шаг премьера находится под контролем. Высказать это соображение надо в такой форме, чтобы оно не выглядело угрозой и не вызвало у Гитлера раздражения. Гендерсон заранее придумал, как преодолеть возникшую трудность: сослаться на одну из немецких книг, посвященных истории наполеоновских войн, и процитировать сказанное Блюхером накануне битвы под Ватерлоо о верности своему слову…
– Было бы глубоко ошибочным, если бы германское правительство полагало, что политика Великобритании имеет целью сокрушить Германию. Не менее странным было бы полагать, что Англия не выступит в поддержку Польши, если окажутся под угрозой ее независимость или жизненные интересы. (Эта формула была очень удобна: оставляла возможность договориться о любой перекройке территории Польши, потому так заботливо и была отшлифована британской дипломатией!)
– Английский народ искренне стремится к договоренности с Германией, – продолжал Гендерсон, – и никто не желает этого больше, чем премьер-министр.
– Господин Чемберлен однажды даже заметил, – вставил Риббентроп, – что это было его самым большим желанием!
– Премьер-министр готов продолжать политику, направленную на взаимопонимание, но для этого необходимо, чтобы господин Гитлер проявил желание к сотрудничеству, – продолжал посол.
– Согласна ли Англия заключить союз (курсив мой. – Авт. ) с Германией? – спросил «фюрер».
Гендерсону, как отмечалось выше, было разрешено «нечаянно проговариваться». Он мог, таким образом, высказывать те мысли британского премьера, которые тот не рисковал изложить на бумаге.
– Я лично не исключаю такой возможности, – ответил Гендерсон.
Видимо, желая проверить, как далеко английское правительство готово пойти в вопросе о Польше, Гитлер вдруг заявил, что его уже не удовлетворяют Данциг и коридор, необходимо «исправить» границу в районе Силезии. Когда Гендерсон возразил, что «неумеренные требования» лишат возможности достичь решения мирным путем, «фюрер» произнес фразу, которая до сих пор звучит как пощечина «умиротворителям» всех мастей:
– Вспомните, что к рейху я присоединил Рейнскую зону, Австрию и Судетскую область без единого выстрела! Вы сами были очень довольны, что я избавил вас от этих проблем, разрешить которые вы не были в состоянии!
В заключение рейхсканцлер сказал, что не замедлит дать письменный ответ на врученное ему послание британского премьера.
– Я с удовольствием подожду… – начал Гендерсон.
– Ждать уже больше абсолютно нет времени, – возразил Гитлер.
Молчаливо согласованный «гигантский сценарий»
…Робер Кулондр, посол Франции в Берлине, слегка наклонившись вперед, жадно вслушивался в каждое слово информатора. Наконец-то перед ним раскрывалась картина закулисных событий в рейхе в эти полные тревоги и ожидания дни! Его собеседник, немец по происхождению, уже давно находился «в контакте» с посольством и в секретных депешах в Париж именовался «надежным источником». Отпустив его, Кулондр стал размышлять: сообщать ли полученные сведения, как того требовал служебный долг, министру иностранных дел Бонне?
Роль, выпавшую на долю Кулондра, нельзя назвать завидной. Будучи послом Франции в Москве (с ноября 1936 г. по октябрь 1938 г.), он заверял советских руководителей в стремлении французского правительства к сближению с СССР, хотя знал, что в действительности это не так. «Тем не менее, – пишет он в своих мемуарах, – я считал своим долгом делать все, чтобы добиться сближения и вести себя так, как если бы Париж стремился к этому». Откровенное признание. В переводе с языка дипломатического оно означало, что посол систематически вводил в заблуждение Советское правительство. Затем на Кэ д’Орсэ решили, что его познания, приобретенные в период пребывания в нашей стране, могут быть с большой пользой применены иначе – Кулондра направили в Берлин для достижения «сближения» Франции с рейхом, – против СССР. Умный и опытный дипломат не мог не понимать трагического для Франции значения капитуляции в Мюнхене. «Звон колоколов не убивает больного, – отметил Кулондр в связи с этим в своих записках, – а извещает о его смерти. Мюнхен не вызвал крушения Франции: он его зарегистрировал». Казалось, это должно было как-то проявиться во время его деятельности в Берлине. Но нет: как признает сам, прибыв туда, он руководствовался убеждением, что следует разрешить Германии «ревизию» границ на востоке и дать возможность Гитлеру «обеспечить мир в Европе». Явно антисоветский курс Франции неизбежно привел ее к катастрофе 1940 г.
Не рискнув доверить полученную информацию Бонне, Кулондр 30 августа адресует письмо непосредственно французскому премьеру и отправляет с надежным человеком, поручая передать лично Даладье.
«Проба сил оборачивается в нашу пользу, – пишет он. – Из надежного источника мне стало известно, что на протяжении пяти дней г. Гитлер проявляет нерешительность, имеются колебания внутри партии…
