В Барышников - Вступление Финляндии во вторую мировую войну 1940-1941 гг.
В финском военном архиве в данной связи удалось обнаружить лишь лаконичные телеграммы финляндского военного атташе из Берлина. 9 и 17 декабря в них был один и тот же текст: «Ставка. Маршалу. Хельсинки. Генерал Талвела действует»,[743] но не более того. Вместе с тем посланец маршала не счел возможным приоткрыть в своих мемуарах суть происходившего на встречах и переговорах с представителями германского командования. Переговоры, кстати, проходили уже совместно с прибывшим тогда в Берлин бывшим командующим финскими войсками на Карельском перешейке в «зимнюю войну» генералом Хуго Эстерманом. «Переговоры Талвела и Эстермана, — заметил X. Сеппяля, — наверняка могли бы заинтересовать нас, как и оставшиеся неизвестными беседы в ресторане, но, увы!»[744]
При всем том, надо полагать, самыми важными были встречи Талвела с Гальдером. В памятной записке, которую составил финский генерал по случаю произошедших переговоров имеется весьма лаконичная запись: «Обсудили дело, о котором ген. — полк. Г. (генерал-полковник Гальдер. — В. Б.) не захотел делать письменных заметок и о котором разрешил сообщить только финскому генштабу».[745] На том этапе тогда в руководстве вермахта впервые рассматривались уже чисто оперативные вопросы, связанные с проблемой боеготовности финской армии и планами проведения Финляндией мобилизации, а также временем, необходимым для скрытой подготовки к наступлению ее войск в юго-восточном направлении.[746] Причем, как справедливо заметил немецкий историк М. Менгер, все эти проблемы как раз «могли иметь значение только при неожиданном нападении» на СССР.[747]
В ходе той встречи Гальдера особо интересовали районы финского Заполярья, где должны были размещаться немецкие войска. В этой связи Талвела в своих мемуарах писал: «Взяв карту Финляндии, Гальдер отметил, что мы правильно делаем, заботясь об этом направлении… Он поинтересовался, как мы сами оцениваем нынешнюю границу, проходящую по Карельскому перешейку».[748] Таким образом, германское руководство уже обстоятельно изучало вопросы, связанные с осуществлением нападения на СССР с территории Финляндии. И, судя по всему, позиция финского политического и военного руководства, изложенная Талвела в германском генштабе, была учтена при окончательном определении места Финляндии в ходе разработки оперативного плана похода на Восток.
Через день после этой беседы, 18 декабря, Гитлер подписал уже известную директиву № 21, содержавшую общий замысел и исходные указания об агрессии против СССР (ей было дано условное наименование — план «Барбаросса»). «На флангах нашей операции, — говорилось в этом плане, — мы можем рассчитывать на активное участие Румынии и Финляндии в войне против Советской России… Основным силам финской армии будет поставлена задача, в соответствии с успехами немецкого северного фланга, сковать как можно больше русских сил путем нападения западнее или по обе стороны Ладожского озера, а также овладеть Ханко».[749]
С завершением визита Талвела у финляндского руководства уже не возникало особых сомнений относительно перспектив будущей германской политики. Как отметил О. Маннинен, предположение о возможности войны Германии против «России, не могло получить иного истолкования у Талвела, поскольку немцы хотели иметь сведения для своих военных планов».[750]
Следовательно, можно предполагать, что после поездки Талвела в Германию в ноябре в финской ставке и в генштабе только еще пытались согласовывать намечавшиеся составителями плана «Барбаросса» перспективы участия Финляндии в войне, а уже в декабре, перед подписанием Гитлером директивы № 21, о согласии финского руководства, с определенными уточнениями, было доложено в Берлин. Иными словами, по мнению профессора Мауно Ёкипии, между Финляндией и Германией была все-таки достигнута принципиальная договоренность. Эту точку зрения он высказал в мае 1977 г. на семинаре в Хельсинки, проводившемся совместно с немецкими историками из Грейфсвальдского университета. Затем свою позицию М. Ёкипии подтвердил в обстоятельном исследовании «Рождение войны-продолжения». В обосновании сделанного им вывода в качестве источника он приводил телеграмму фельдмаршала В. Кейтеля от 15 июня 1941 г., адресованную находившемуся в Финляндии начальнику штаба немецкой армии «Норвегия» полковнику Эриху Бушенхагену, которого уполномачивали сообщить, «что выдвинутые Финляндией требования и условия предстоящих мероприятий следует рассматривать как выполненные».[751]
Более того, в ходе своей последней поездки в Германию Талвела получил возможность дважды встретиться с Герингом. Это произошло 18 и 19 декабря. Наиболее примечательной при этом была первая предоставленная ему аудиенция. Тогда во время часовой беседы Талвела зачитал заранее подготовленный текст, одобренный до этого К. Г. Маннергеймом. В нем значительное место отводилось необходимости военного сотрудничества Финляндии с Германией и ряду конкретных оперативных вопросов. «…У Германии в конфликте с Россией, — сказал он, — едва ли есть более естественный союзник, чем Финляндия… Стратегическое положение Финляндии является также таким, что в ходе крупной войны с севера можно нанести серьезный удар по жизненным коммуникациям Северной России. В этой связи следует помнить, что уже в последней войне с Россией Финляндия сковала 45 русских дивизий…»[752]
В ответ на это Геринг заверил в твердой позиции рейха осуществлять военное взаимодействие с Финляндией. После того, как «Финляндия оказалась в сфере интересов Германии», — заявил он, — «Вы можете, генерал, сказать маршалу, что Финляндии больше нечего бояться». В заключение Геринг особо подчеркнул, что Финляндии «надо идти вместе с Германией последовательно и неколебимо» и когда «она одержит победу, то также победит и Финляндия».[753]
На следующий день Геринг счел необходимым вновь встретиться с Талвела. Эта беседа была важной в том отношении, что в ходе ее рейхсминистр упомянул, что сам Гитлер получил информацию об этих неофициальных переговорах.[754] Тем самым он уведомил финляндское руководство, что их «вопросом» уже занимались в рейхе на самом верху.
Позднее, возвратившись в Финляндию, Талвела сделал в своем дневнике довольно красноречивую запись: «Надеюсь, что в наступающем году мы вместе с Германией разобьем рюсся (презрительная кличка русских. — В. Б.) и тогда осуществится моя давняя мечта о Карелии».[755] Действительно, в 1920-е годы он неоднократно высказывал вожделенную мечту о присоединении к Финляндии Советской Карелии. Следовательно, его замыслы были далеко не только об одном реванше.
Рассматривая события и факты, связанные с выполнявшейся миссией в Германии доверенным лицом Маннергейма, уместно поставить вопрос: имелись ли у Финляндии первоначальные сведения относительно плана «Барбаросса»? На это пока трудно ответить. Известно, что Гитлер проявил большую осторожность при сохранении в глубокой тайне директивы № 21. Из девяти изготовленных ее экземпляров три были вручены главнокомандующим видами вооруженных сил, а шесть закрыли в сейфе верховного главнокомандования.[756]
Вместе с тем вряд ли для финляндского руководства оставалось секретом, что в возможном плане германского нападения на СССР уже должна была фигурировать Финляндия. Как по этому поводу отметил О. Маннинен, тогда «фактически Финляндия обладала достоверными данными о том, что в ОКВ (Высшем военном командовании. — В. Б.) составлялся план нападения на Советский Союз».[757] Посланник в Берлине Кивимяки при своих встречах с немецкими дипломатами этого вовсе не скрывал. Так, 31 декабря 1940 г. он прямо сказал статс-секретарю Э. Вайцзеккеру, что «на его родине люди теперь успокоились, так как они знают, что в следующем конфликте с Россией они не будут одни».[758]
Наивно бы было сомневаться в том, что финское руководство, согласовав через Талвела вопрос об участии Финляндии в агрессии против СССР, не представляло себе, как могли развиваться дальнейшие события. По этому поводу, безусловно, имел даже сведения и финляндский посланник в Берлине Тойво Кивимяки. В январе 1941 г. он сообщил в Хельсинки: «Что касается перспектив войны с Россией, то, по-видимому, имеется уже замысел операции, которая, весьма возможно, будет осуществляться в этом году…»[759] Очевидно, что определенную ориентацию в отношении срока начала войны против Советского Союза получала и финская сторона. Не случайно Талвела называет 1941 г. в качестве времени вероятного «разгрома рюсся».
