Михаил Полятыкин - Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?
— Давайте теперь вспомним, — говорил Ю. Лужков в 1996 году, — что было пять-семь лет назад. Это ведь было не так давно, но это надо вспомнить. Надо вспомнить, чтобы увидеть результаты усилий на данном направлении, прежде всего в организации и решении экономических проблем; чтобы знать, почему город может сегодня спокойно жить и работать в условиях завозных кампаний, которые раньше буквально разваливали на два с лишним месяца нормальную работу организаций и предприятий столицы, — заметил он.
Итак, действительно, давайте вспомним, как это было. Заместитель председателя шефской комиссии Краснопресненского райкома партии Борис Бабанин целый день «сидел на телефоне» — звонил во все организации, шефствующие над Волоколамским районом, и просил срочно отчитаться за сделанное во второй декаде октября. Отчеты все получались на одно лицо: выделено на уборку картофеля и овощей столько-то, на разгрузку вагонов столько-то и т. д. Показатели у всех были примерно одинаковые, стабильные на протяжении полутора месяцев, в течение которых продолжалась страда по завозу и закладке на зимнее хранение плодоовощей, хотя пик ее настал только теперь, когда созрел урожай в Подмосковье.
Много лет занимается Б. Бабанин этой работой. Знает, сколько поставляет продукции не только район, который он ведет, но и все Подмосковье. Конечно, год на год не приходится, но количество завозимого, например, картофеля превышает 500 тысяч тонн, овощей — 700 тысяч тонн и т. д. Город ждет, город требует, город помогает.
«Перевезти эту массу, заложить, сохранить — ох какая нелегкая задача», — думал Борис, глядя на колонки цифр перед глазами, и поднялся, чтобы отнести сводку в штаб.
Через некоторое время в научно-исследовательских институтах, проектно-конструкторских бюро, конторах и магазинах зазвонили телефоны — количество людей, выделенных на завтра для работы на овощных базах, должно быть удвоено.
Зазвонил телефон на моем столе.
— Михаил Александрович, — сказал в трубку кадровик, пытаясь придать голосу твердость и уверенность, поскольку реакцию на свои слова уже знал, — назавтра не 7 человек на базу, а 15. Из них — 5 мужчин в ночь, с ноля часов.
А я, как только понял, что говорят из отдела кадров, сразу догадался, о чем пойдет речь, но в такой промежуток времени, как телефонный разговор, найти убедительную причину, по которой можно не дать людей, очень трудно. То есть не давать людей вообще нельзя. Тут пришьют и «непонимание момента», и «срыв реализации продовольственной программы», и все что угодно. Можно попытаться отбиться только от какой-то части задания — послать, допустим, не 15, а 10 человек, но коль эта цифра будет названа, надо стоять насмерть. Уступишь один раз — и провал. С каждым звонком цифра будет возрастать, а желание бороться против этого уменьшаться.
Я не давал без боя ни одного человека. Ни на строительство коттеджа для министра товарища Видьманова, ни на покос, ни на пахоту, ни на овощную базу. И кадровик знал это. Именно поэтому он решил придать твердость своему голосу, но я-то отлично прослышал в нем оттенок неуверенности и поэтому, не успел он договорить, резко бросил в трубку:
— Нет у меня людей, Николай Тимофеевич, нету!
Он к такому обороту дела был тоже готов.
— Посмотри свой табель. У тебя по штату 40 человек!
— Не 40, а 38.
— Все равно. Уж 15 человек найти можешь.
Я понял, что битва будет долгой, махнул рукой людям, которые были в этот момент в кабинете, устроился поудобнее в кресле и решил потянуть резину. Если не удастся отбиться сразу, то потом это сделать гораздо труднее. Кроме того, я надеялся, что ему надоест препираться, поскольку обзвонить-то надо все отделы. Быстро оценив все, я даже изменил голос и тон — из непримиримого он стал просительно-извинительным.
— Ну, Тимофеич, ты же знаешь, что я никогда не отказывался. И сам хожу со своими людьми. Вспомни — в прошлом году, когда мы ездили вместе с тобой на свеклу, — подбирал я ключи к неумолимому стражу по части соблюдения начальственных указаний. Но кадровик был тверд:
— Пятнадцать человек — и ни одним меньше. Иначе я буду докладывать директору, — пригрозил он, и я понял, как здорово их там всех прижали сверху.
Делать было нечего. Я вызвал табельщицу, так как опыт подсказывал, что в этом щепетильном деле надеяться на память нельзя. У табельщицы не только список всех сотрудников со всеми болезнями и справками, но и график выходов на стройки, базы и пр. При внимательном его анализе можно было сделать вывод, что ровно третью часть рабочего времени каждый из нас проводит не на своей основной работе, а на полях, стройках и базах.
За работу в выходной день надо давать потом два дня отгула — неофициально, конечно, иначе никто не пойдет. Задания руководства по основной деятельности отдела нужно выполнять либо задерживаясь допоздна, либо в выходные — и снова за отгулы, так как ИТР не положена никакая доплата. Разорвать этот замкнутый порочный круг нет никаких сил, и остается только воевать с кадровиками. Но и тут не все удается.
— Ну что там у нас с людьми? — спросил я Галю, как только она вошла с табелем, хотя отлично знал «что».
Из 38 сотрудников 8 имели справки, что им нельзя работать физически, хотя некоторых из них я встречал в дачных поездах с прямо-таки неподъемными рюкзаками, мешками, баулами, сумками, вязанками и еще черт знает с чем. Но справка — это документ, и никому не имеешь права сказать, что она липовая. Человек обидится. Три сотрудника были больны, двое — в отпуске, из двух групп отдела брать людей было никак нельзя — срочное задание. Словом, куда ни кинь — всюду клин. А выделять надо.
— Давай по «головам», — сказал я без всякой надежды на успех, взял «собачку» и написал первой свою фамилию — может, это вдохновит подчиненных. Потом были долгие переговоры с каждым в отдельности, обещания, угрозы, слова о долге, лесть, комплименты, посулы, а в результате набралось только 12 человек. Остальных троих, что наотрез отказались, я все равно записал и передал список в отдел кадров, не сказав, что полностью разнарядку не выполнил.
Пришлось потом для видимости ждать их у проходной базы, клясться тому же Тимофеичу, который был старшим, что вот-вот подойдут. Он поклялся, в свою очередь, уполномоченному райкома партии — и нас пропустили на территорию. Тимофеич умудрился втиснуть в общий счет троих отсутствующих, и теперь главной задачей было получить справку о том, что отработали столько-то человек.
— Женщины — налево, мужчины — направо, — скомандовала встретившая нас вся окольцованная золотом заведующая складом и повела к хранилищу.
Длинный ряд машин с капустой тянулся через всю территорию до ворот, прерывался и начинался снова за воротами. Бранились шоферы, которым никак не удавалось разгрузиться, на них никто не обращал внимания. Толпами ходили представители народного контроля всех уровней — от собственной группы овощной базы до городского комитета, сновали туда-обратно уполномоченные райкома партии и райисполкома и даже, говорят, только что уехал сам первый секретарь. Кроме них были секретари или их заместители каждой организации, которая принимала участие в работах.
А нашей «тете Элеоноре», как я почему-то сразу окрестил заведующую, было все равно. Она довольно быстро шла впереди нашей пестрой и уже успевшей порядком растянуться толпы и наконец пришла к складу — огромной многоэтажной железобетонной махине, похожей скорее на зрелищное предприятие, чем на хранилище.
— Вот тут будете работать, — бросила Элеонора и ушла. Мы вспомнили вереницу машин у ворот и загорелись желанием немедленно приступить к разгрузке, но не тут-то было. Машин у склада не видно, спросить, что делать, оказалось не у кого, так как бригадирша тоже ушла в помещение вместе с женщинами.
— Кури, ребята! — предложил наш главный художник, располагаясь на поддоне.
Мимо нас шли и шли люди. Много людей. Немало времени утекло, прежде чем поток их прекратился, и примерно столько же еще, прежде чем появилась наша начальница. Возле нее уже вились несколько человек — старшие групп зондировали «насчет справочек». Элеонора не обращала на них ни малейшего внимания, на что они, конечно же, нисколько не обижались — привыкли.
— Будете разгружать вагоны с картошкой, — сказала она. — Ждите, когда подадут.
— А скоро? — спросил художник.
— Не знаю. Сказано — ждать.
— А домой когда? — не удержался мой подчиненный, который недавно женился.
Народ заулыбался, а кладовщица не удостоила его ответом.
— Может, нам пока на капусту? — неуверенно предложил я, зная, что любое безделье разлагает и уничтожает личность вдвое, впятеро быстрее, чем самый тяжелый труд. — Вот там хвост какой…
— Это не ко мне, — ответила хозяйка. — У меня картофель.
Прошло часа полтора, приближалось время обеда, и начались разговоры о том, что и где к этому часу открылось. Вокруг оказалось немало интересных торговых точек, и не успел я моргнуть глазом, как двое моих ребят исчезли. На вопрос к остальным «куда» последовал дружный ответ — «сейчас придут».
