Владимир Брюханов - Заговор против мира. Кто развязал Первую мировую войну
Еще раньше на турецкой территории стали происходить события, потребовавшие усиленного внимания российских дипломатов.
Все тот же рост враждебности, постоянно нагнетаемый демографическими процессами, привел к кровавым столкновениям турок и армян – это началось (в очередной раз!) уже в августе 1894 года. Тогда, летом и осенью 1894 года, в связи с болезнью и смертью Александра III и практической невозможностью резких дипломатических шагов в первые месяцы правления его преемника, Россия уклонилась от решительного вмешательства.
Но бесчинства армянских террористов (как и всяких прочих террористов) и значительно более массовые и жестокие расправы турок затянулись надолго – вплоть до 1897 года – и стоили жизней до 300 тысяч армян[321].
Настроения и в России, и в Европе, по обыкновению, распалились: общественность требовала вмешательства от собственных правительств; не стали исключением в этом отношении и англичане.
«Особый артиллерийский запас», созданный еще в 1885 году по инициативе Обручева и состоявший из тяжелых артиллерийских орудий, предназначенных для укрепления Босфора сразу после высадки там русского десанта, хранился с тех пор в Одессе. Летом же 1895 года его погрузили на корабли: снова, на этот раз не совсем прямо по инициативе русских военных, встал вопрос о немедленной десантной операции[322].
Но вновь дело уперлось в дипломатическое обоснование этой акции, тем более, что внимание России уже усиленно обращалось на Дальний Восток: в Корее вовсю развернулась закулисная, но жесткая борьба с японцами.
В октябре 1895 произошел прояпонский переворот в Корее, а в январе 1896 корейский князь бежал из плена, укрылся в русской миссии и санкционировал прорусский переворот[323].
Словом, российской дипломатии скучать не приходилось.
Последующие события разворачивались уже после коронации Николая II в мае 1896 года.
Коронационные торжества происходили в Москве с 6 по 26 мая 1896 года[324] и стали знамениты Ходынской катастрофой. Подробности этой жуткой истории по сей день широко не обнародованы, поэтому мы уделим несколько строк этому сюжету.
Первоисточник, которым мы воспользовались, принадлежит перу одного из заглавных героев политической борьбы в России первого десятилетия ХХ века, во время событий 1896 года служившего товарищем прокурора Московской судебной палаты – А.А.Лопухину; он расследовал причины катастрофы по свежим следам[325].
На 18/30 мая была назначена на Ходынском поле церемония раздачи населению памятных подарков – кружек с соответствующей надписью и прочих мелочей; молва, возникшая вокруг этого мероприятия, заведомо преувеличила ценность сувениров.
Подарков было заготовлено достаточное количество, но никто не предусмотрел числа россиян, пожелавших обогатиться на халяву и потому загодя прибывших к раздаче обещанного.
Уже с вечера 17 мая на Ходынском поле стала собираться публика – москвичи и крестьяне окрестных деревень. Первые ряды – у палаток с заготовленными подарками – были сразу заняты людьми, твердо вознамерившимися не уступать собственного места; остальные скапливались за их спинами, сзади и с боков напирая на стоявших. К утру 18 мая на пространстве в 1 кв. версту собралось до полутора миллионов человек!
Стояла теплая и тихая ночь, типичная для майской Москвы. Над скопившейся толпой людей образовалось облако пара и выдыхаемого углекислого газа – в центре становилось нечем дышать. Постоянное концентрическое давление людских тел сдавливало середину толпы – там начались обмороки и смертельные приступы, но деваться было некуда.
Спаслось некоторое количество детей, которых родители подняли наверх, а потом они были переданы над головами собравшихся к краю толпы; остальным выбраться было невозможно.
Шли часы, но сторонние наблюдатели – включая представителей власти – не сумели адекватно прореагировать и вмешаться в ситуацию. Исход произошел около 6 часов утра: кто-то у первых рядов взмахнул платком, что толпа восприняла как сигнал к началу движения, и все множество людей неудержимо хлынуло в проходы между палатками, оставив лежавшими на поле 1389 трупов умерших к тому моменту или затоптанных при этом завершающем движении (всякий, не удержавшийся на ногах, был обречен на смерть; число же раненых и искалеченных, но выживших было невелико)[326] – т.е. порядка 0,1 % собравшихся – теоретически очень немного!
Дальнейшая процедура выдачи подарков вообще никем не описана, но она как-то производилась, и розданные сувениры затем хранились на память миллионами людей – только это была не такая память, на которую рассчитывали инициаторы этой акции.
Катастрофа, таким образом, никем не была целенаправленно организована, но случилась-таки при полнейшем бездействии властей: «Ходынская катастрофа явилась естественным последствием исконного убеждения русской администрации в том, что она призвана нести заботу не о благе народа, а об охране власти от народа»[327], – заключил свой рассказ Лопухин, не слишком удалившись в данном случае от истины.
Весь характер этой истории наглядно предрек все последующие российские бедствия, происшедшие, по существу, по сходным мотивам – добавим мы.
Никаких официальных сообщений о трагедии вовсе не было, но сохранить происшедшее в секрете удалось от широкой публики лишь ненадолго – до завершения коронации никаких возмущений еще не выражалось. Зато потом, путем привычного для России распространения слухов, весть о трагедии стала постепенно достоянием всей страны. Народ, с присущим ему отношением к знакам, исходящим свыше, предрек печальный конец данному царствованию, в чем ни чуточки не ошибся!..
На публику произвело тяжелейшее впечатление то, что ход дальнейших торжеств не был приостановлен буквально ни на минуту; столь вопиющее равнодушие к происшедшей трагедии со стороны всех официальных властей и самих царя и царицы было расценено надлежащим образом.
По слухам, проистекавшим из московских дворцов, виновниками отсутствия официальной реакции на катастрофу оказались великие князья, уговорившие якобы молодого царя не обращать внимание на подобные «мелочи». Главным виновником молва называла Сергея Александровича, имевшего в Москве всю полноту власти, не распространявшейся лишь на монарших особ.
Инцидент имел тяжелейшие последствия: царь приобрел знаменитое прозвище «Николай Кровавый» (что нисколько не смущает современных почитателей этого святого!), которое всячески старались напоминать и муссировать оппозиционные пропагандисты (особенно после новой трагедии – 9 января 1905 года), а Сергей Александрович – издевательский титул «князя Ходынского»; лозунги с этим «титулом» попадались уже среди толп народа, встречавшего осенью 1896 года возвращение Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны в Москву из летней резиденции – все того же Ильинского.
Насколько великая княгиня была виновна в столь неподобающем поведении высшей власти – молва умалчивала. Но это уже само по себе является тяжелейшим свидетельством: учитывая влияние, которое Елизавета Федоровна имела и на молодого царя, и на собственного супруга, нужно считать, что едва ли они вели бы себя подобным образом, если бы она решительно возражала против этого.
А в результате оба они оказались публично вмазаны лицом в грязь – это случилось в первый, но не в последний раз!..
В ноябре 1896 на Ваганьковском кладбище, где были похоронены жертвы Ходынки, состоялась массовая студенческая демонстрация в связи с полугодом после прошедшей трагедии. Эта демонстрация явилась своеобразным переломом в политической жизни пока что одной только Москвы: «Впервые студенческая демонстрация произошла по поводу, понятному и популярному для широкой массы. Это нашло отклик и среди тюремной стражи, которая подавала нам сочувственные реплики, когда привели в тюрьму арестованных демонстрантов»[328], – свидетельствует С.И.Мицкевич – один из первых российских социал-демократов, сидевший тогда под следствием в Таганской тюрьме.
Как бы ни делилась вина между царем и его ближайшими родственниками за такое нелепое, неэтичное и неуклюжее отношение к происшедшему, но черствое равнодушие к массовым несчастьям и народным бедствиям практически в это же самое время проявилось и во внешнеполитических решениях царя, к чему конклав великих князей уже не мог иметь постоянного непосредственного отношения.
Вообще практиковавшаяся этика в международной политике была совершенно различной при Александре II, Александре III и Николае II.
