Иван Стародубцев - Россия – Турция: 500 лет беспокойного соседства
Вот уже не первый год руководство Турции присматривается к возможности «шунтирования» пролива Босфор параллельным каналом, который получил официальное название канал «Стамбул». Между собой турки называют его «безумным проектом». Вот интересно, как бы назвали турки наш «Беломорканал» протяженностью почти в пять раз больше, чем предполагаемый «канал Стамбул»?
Как бы то ни было, канал длиной 35–40 километров без использования условно бесплатного труда заключенных недешево обойдется иностранным инвесторам. Интерес во всем мире к этому проекту наметился достаточно серьезный, даже невзирая на солидную сумму необходимых капитальных вложений (по предварительным оценкам, около 13 миллиардов долларов). Турки вовсю заинтересовались международным опытом реализации подобных проектов, заключив в июне 2016 года соответствующее соглашение с Панамским правительством.
В рабочих руках в Турции дефицита нет. Турецкие строители, мечтающие о новых мегастройках, готовы приступать хоть завтра. Тем более, что намечается сооружение не просто канала как такового, со всей сопутствующей технической инфраструктурой, но и создание по его берегам рекреационных зон. Уже сейчас цены на будущую недвижимость в том районе взлетели до небес.
Экономические выгоды для турок от реализации проекта просматриваются прямые, немалые и, что самое главное, непрерывные. Как непрерывен судоходный транзит из Черного моря через Мраморное в Эгейское и обратно.
А главная загвоздка заключается в том, что турками должна быть как-то решена непростая задача переключения судоходного трафика с условно бесплатного (за исключением лоцманских услуг) пролива Босфор на использование альтернативного платного маршрута. Понятно, что ни у кого в здравом уме и трезвой памяти не может вызвать восторга перспектива завтра начать платить за то, что сегодня пока еще является бесплатным.
Рис. 12. Один из вариантов концепции канала «Стамбул». Глубина – 25 метров, ширина – 200 метров, протяженность канала – около 35–40 километров.
Однако рычаги у турецкого правительства, кровно заинтересованного в новом источнике «пассивного» дохода, все же имеются.
С одной стороны, природоохранные соображения по предотвращению экологических катастроф в уникальном памятнике природы, коим является Босфор. Судоходный трафик по этому узкому и непростому для судоходства проливу неизменно высок – по данным 2015 года через пролив прошло 43,5 тысячи судов, перевезя в общей сложности 565 миллионов тонн различных грузов, включая опасные и токсичные. Надо ли говорить о том, что аварии, допустим, нефтеналивных танкеров в проливах, невзирая на все предпринимаемые меры предосторожности, нет-нет да и случаются.
Впрочем, сама по себе ненулевая вероятность подобных инцидентов не способна убедить перевозчиков переключиться на платный канал «Стамбул» при наличии действующей Конвенции Монтре, гарантирующей бесплатный проход через Босфор. Следовательно, экология представляет собой не слишком надежную основу для технико-экономического обоснования будущих инвестиций.
Другое дело, что между словами «время» и «деньги» стоит жирный знак равенства. Вот за заметное упрощение процедур, а также за сокращение суммарного времени прохождения всех необходимых формальностей, ожидания в очереди и дальнейшего следования через пролив, доплата со стороны судовладельцев может стать не только возможной, но и целесообразной. Собственно, это и есть то единственное направление, в котором может интенсивно работать турецкая мысль.
Однако с каналом «Стамбул» связан существенный нюанс, можно даже сказать – фундаментальный. С возникновением на географической карте еще одного маршрута, альтернативного Босфору, в юридическом смысле формально возникает правовая пустота, не урегулированная положениями Конвенции Монтре. Ну не написано в Монтре ничего ни про какие каналы. Но почему «формально»? Да потому что по идее на режим прохода в акваторию Черного моря и нахождения там военных судов возникновение новой точки входа повлиять не должно.
Однако юридический повод для созыва международной конференции «Монтре-2», безусловно, появляется. А когда возникают дискуссии подобного рода, никогда не знаешь, к чему они в итоге «вырулят».
Причем, что характерно, проблемы здесь возникают не только для России, но и со стороны Североатлантического альянса, который с учетом ситуации вокруг Украины обязательно заведет речь о новых рисках и «угрозах миру во всем мире», возникших в бассейне Черного моря, исходящих от неназванного государства…
Новое прочтение документа может привести к абсолютно нежелательным последствиям и для самого инициатора проекта, то есть для Турции. С постановкой вопроса о снижении турецкого суверенитета над Дарданеллами, Босфором и, разумеется, каналом «Стамбул». Нынешние неровные отношения Эрдогана с Европейским союзом и Соединенными Штатами неизбежно наведут последних на подобные мысли.
Так что практическая реализация «безумного проекта», когда и если до нее дойдет дело, может опять усадить российских и турецких руководителей «в одну лодку», как это уже было в 1936 году, когда совместными советско-турецкими усилиями режим проливов был выведен из-под контроля специальной международной комиссии, учрежденной согласно Лозаннскому договору, и заменен на ныне действующий.
Вообще человеку свойственно рассматривать мир в качестве чего-то устоявшегося и незыблемого. Это успокаивает и дает иллюзию наличия под ногами точки опоры. Но лишь только для того, чтобы в один прекрасный день поразиться до глубины души вопросами «Куда все катится?» и, спустя какое-то время, «Куда, черт возьми, все подевалось?».
Так же и с Организацией Объединенных Наций, Советом Безопасности и, в конце концов, с Конвенцией Монтре… Все это – наследие итогов Второй мировой войны и мироустройства времен существования Советского Союза. Тот факт, что после распада СССР оно до сих пор сохраняется в прежнем виде, отнюдь не означает, что не ведется постоянная «подрывная» работа в попытках добиться его пересмотра, и не обещает ему вечной жизни.
Сколько призывов со многих трибун в мире постоянно раздается о необходимости радикальной реформы ООН с пересмотром института пяти постоянных членов Совета Безопасности с их правом вето?
Кстати, а сколько стран хотело бы его сохранить в неприкосновенности? Ответ простой: пять. И это – в самом лучшем случае, поскольку все же не исключает конкуренции внутри самой пятерки и желания что-то «подправить» и «улучшить». А то «путаются тут под ногами» отдельные члены, резолюции спокойно принимать не дают… Ну, а остальные страны только и говорят о том, что пора приводить международные институты в соответствие современным реалиям.
И здесь – самое время закадровому голосу зловещим тоном произнести: «Мир изменился!» А точнее, многократно усложнился. Сегодня политик без умения вести сеансы одновременной шахматной игры на многих досках – никудышный политик. Кроме того, и фигуры нынче пошли совсем другие: во-первых, они перестали быть двухцветными, черными или белыми, заиграв всеми цветами радуги, а во-вторых, и сам цвет уже может перемениться в ходе партии буквально на глазах у изумленной публики.
То же самое – но выраженное на простом и конкретном примере из российско-турецких отношений:
Был «Эрдоган – наш»? – Был.
Стал «Эрдоган – совсем не наш»? – Стал.
Вернулся «Эрдоган» в прежнее состояние – «наш»? – Вернулся…
И заметим, что все это – менее чем за один год. Что приводит к третьему выводу – о многократном ускорении динамики международных процессов, когда просто некогда заниматься многолетними выяснениями отношений.
На наших глазах разыгрывается множество длинных партий и блицев, в том числе и на южных рубежах России. Трансформирующаяся и укрепляющая свое положение Турция за время правления Партии справедливости и развития прочно вошла в ряд самых серьезных игроков под руководством президента страны Реджепа Тайипа Эрдогана, политика, чью харизму, влияние и амбиции ни в коей мере нельзя недооценивать.
Как будут складываться дальнейшие отношения между Российской Федерацией и Турецкой Республикой после примирения? Думается, что такая постановка вопроса сама по себе больше пристала сторонним наблюдателям процесса и некорректна для страны-участницы. Правильнее будет задаться вопросом, начинающимся с оборота – «а как надо, чтобы складывались…» и далее по тексту.
Разумеется, мы – «за мир во всем мире» и «за все хорошее – против всего плохого». Короче, «пусть всегда будет солнце», и в Анталии в том числе. Ну а все-таки: если конкретнее?
Иными словами, в чем может заключаться национальный интерес у России к своему южному соседу в ближайшей, среднесрочной и долгосрочной перспективе? На чем он будет основываться? Как он мог бы встраиваться в общую систему международных отношений России? Какими методами и средствами стал бы реализовываться? Какие для этого потребуются ресурсы, человеческие и материальные? Каковы риски и угрозы интересам России и каким образом они могут быть минимизированы?
