Стивен Коен - Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России
Единственный способ, которым Соединённые Штаты могут содействовать установлению длительной стабильности в России, является помощь в оздоровлении её экономики и общества. Это, однако, предполагает не только новые экономические подходы, но и политическую реабилитацию идеи американо-российского сотрудничества, которая подверглась дискредитации и была по сути оставлена. Несмотря на бесконечные разговоры о партнёрстве, на деле администрация Клинтона почти с самого начала никак не сотрудничала с Кремлем. Вместо этого она полагалась на псевдодипломатические ритуалы, целью которых было вынудить Россию к выполнению американских решений и условий. С российской стороны это породило растущее чувство негодования, унижения и недоверия к исходящим от Америки предложениям: от контроля над вооружениями до соглашений по финансовым вопросам. Создав эти настроения в Москве, Вашингтону предстоит теперь их устранять.
Но новый тип руководства необходим и России. В центр внимания должно быть поставлено экономическое восстановление страны и благосостояние её граждан, а не «экспроприация экспроприаторов»; должно быть объявлено, как когда-то сделала Рузвельт, что «идеалы Республики не могут вечно мириться ни с незаслуженной бедностью, ни с самодостаточным богатством». Американские учёные и политики, которые сейчас внезапно пришли к выводу, что Россия не в состоянии выдвинуть таких лидеров, всего лишь перешли от одной ложной посылки к другой. Как указывал один из кандидатов на пост президента России: «Все западные газеты писали, что все русские заняты проведением реформ. Теперь с тем же энтузиазмом пишут о том, что все они занимались воровством. Это не было правдой тогда, это неправда и теперь»{240}.
Господствующее в Америке воззрение продиктовано незнанием истории и даже чувством своего рода национального превосходства. В двадцатом веке правительствам России приходилось не раз заниматься восстановлением экономики. Предметом гордости служит восстановление страны после разрушений Второй мировой войны. При этом социальная справедливость относится к числу наиболее древних и прочных убеждений русского народа. Необходимость иметь «честных и ответственных людей» во власти является постоянной темой разговоров российской элиты, а таких потенциальных лидеров, по моим собственным наблюдениям, можно встретить на самых разных участках политического спектра. В 1998–1999 гг. многие россияне связывали перспективу достойного руководства с усилиями (впоследствии сведёнными Ельциным на нет), которые предпринимал тогдашний премьер-министр Примаков, желая сломить сопротивление расхищающих страну олигархов и наладить «реальную экономику»{241}.
Менее уверенным можно быть в том, что экономическое выздоровление России ещё возможно в хоть сколько-нибудь демократических условиях. Сами русские зачастую усматривают в этой ситуации своего рода выбор между Пиночетом, с одной стороны, и Рузвельтом или де Голлем, с другой. Хотя и поставленное в трудное положение событиями 90-х гг., дело демократии не является безнадёжным. Так, поддерживающие Путина олигархи стремятся получить преторианского Пиночета, который защитит их самих и их богатства, тогда как миллионы русских надеются, что он станет новым Рузвельтом или де Голлем{242}.
В этой связи ясными представляются две возможности. Как и во время холодной войны, жесткий курс и вмешательство в дела Москвы увеличивают политические шансы её собственных ястребов, непримиримых противников демократизации и западной ориентации в целом. Растущие признаки возрождения в 90-е гг. этой враждебной миру оси между американскими и российскими сторонниками «холодной войны» являются ещё одним пусть непреднамеренным, но опасным наследием клинтоновской администрации, которое нужно как можно скорее преодолеть{243}.
Всё ещё есть надежда, что вторая из названных возможностей не выйдет из области гипотетических. Но если демократия окажется неизбежной ценой стабильности в России, то Соединённым Штатам придется принять новый режим, надеясь на то, что он не будет существовать слишком долго и не примет формы дестабилизирующего ситуацию крайнего авторитаризма. Сторонники американской миссионерской политики, деятельность которых в огромной степени способствовала возникновению этой опасности, продолжают настаивать на том, что «демократия в России является необходимым условием сотрудничества»{244}. Но при отсутствии сотрудничества тот или иной вид ядерной катастрофы становится всё более вероятным, а радиация не различает демократов и деспотов и оставляет после себя землю, на которой вряд ли взойдет хоть какая-нибудь демократия.
Поставит ли посткоммунистическая Россия мир перед таким страшным выбором, зависит от нескольких факторов. Но самым важным представляется то, смогут ли Соединённые Штаты проводить более мудрую политику по отношению к этой, играющей судьбоносную роль стране. Недостаток мудрости, как правило, определяется неверными исходными представлениями. В нашем случае следует отказаться от четырёх ложных посылок, которые обусловили провал крестового похода 90-х гг.
Одна из этих идеологических посылок заключается в том, что в результате проведения действительно настоящих реформ у России не будет крупных национальных интересов, отличных от интересов Америки. На деле же, у любого российского правительства неизбежно будут свои особые интересы, принимая во внимание хотя бы географию и историю страны. В качестве очевидных примеров достаточно назвать Балканы, страны Балтии, Украину, Центральную Азию, Кавказ и Китай. Если не руководствоваться чистой идеологией, то непонятно, почему эти законные интересы должны рассматриваться как угроза или как лакмусовая бумажка для отношений США и России. Как и в отношениях с другими великими державами, задачей дипломатии должно быть примирение и согласование этих интересов с американскими.
Во многом по этой же причине пришло время, чтобы создатели американской политики, журналисты и учёные перестали считать, что «настоящие» российские реформаторы — это только те, кто «оказывает услугу Соединённым Штатам» и кто поэтому должен рассматриваться как «ценнейшее приобретение Соединённых Штатов»{245}. Любой российский лидер, которого так воспринимают в своей стране, никогда не будет чувствовать себя уверенно, а только вызывать недоверие, как это вскоре и случилось с Ельциным и его реформаторами. Руководство, которое надеется стабилизировать страну, должно находить поддержку в собственной стране, а не в Соединённых Штатах, и его политика должна делаться в Москве, а не Вашингтоне.
В этом отношении крайняя зависимость — психологическая, политическая и финансовая — руководства Ельцина от Запада и в особенности Соединённых Штатов выглядит аберрацией на фоне российской истории. Вряд ли когда-либо вновь на этом посту появится столь же уступчивый и нуждающийся в поддержке лидер. Как это стало ясно с приходом к власти Путина, любой следующий руководитель будет настроен гораздо более националистически. По крайней мере, он поведёт себя так же как большинство правительств в мире, вне зависимости от их идеологии: прямо и с гордостью поставит на первое место интересы России как внутри страны, так и за рубежом. И к этому также следует относиться не как к угрозе, а как к возможности пересмотреть и начать заново отношения США с посткоммунистической Россией.
Вторая ложная посылка заключалась в том, что «рыночные», или «неолиберальные» экономические реформы, на проведении которых на протяжении всех 90-х гг. настаивали Соединённые Штаты, найдут широкую поддержку в народе, помогут сформироваться новому поколению лидеров и, тем самым, определят будущее России после Ельцина. В действительности, как уже указывалось выше, в России эти характерные для Америки идеи сами по себе никогда не пользовались массовой поддержкой, что особенно верно теперь, после всех причинённых страданий. Согласно практически всем опросам общественного мнения, проводившимся с конца 80-х гг., большинство россиян хочет политических и экономических свобод, но одновременно и тех многочисленных социальных благ, которыми пользовались советские люди буквально с рождения до смерти и которые также соответствуют их традиционным ценностям{246}.
Но в противовес всем американским заявлениям об отсутствии у России какого-либо «третьего пути», это не означает, что альтернативой станет возвращение к коммунистическому прошлому. Демонтаж советского коммунизма был начат Горбачёвым более десяти лет назад. Сам коммунизм был продуктом особых исторических обстоятельств и потому не может быть воскрешён вновь. И вряд ли русские, даже большинство коммунистов, захотят этого. Ни одно серьёзное политическое движение больше не верит, к примеру, в государственно-монополистическую командную экономику. Все они, включая нынешнюю коммунистическую партию, понимают, что интересы процветания России требуют установления того или иного типа рыночной экономики, а также существования большого частного сектора{247}.
