Анатолий Вассерман - Сундук истории. Секреты денег и человеческих пороков
Похоже, если бы Рузвелт не провозгласил Новый Курс (точнее, Новую Сделку — New Deal) и не организовал — ценой инфляционного финансирования! — общественные работы, крупные инфраструктурные проекты, субсидии немалой части фермеров и прочие сомнительные с общеэкономической точки зрения меры, Соединённые Государства Америки могли пополнить число диктатур. Недаром в 1936-м — в рамках второй предвыборной кампании Рузвелта — Хэрри Синклёр Эдвинович Льюис выпустил антиутопический роман «У нас это невозможно», где описывал становление классического фашизма в цитадели демократии. Правда, прототип романного президента Бэзила Уиндрипа — губернатор Луизианы Хью Пирс Хью-Пирсович Лонг — годом ранее погиб при странных обстоятельствах, описанных в романе Робёрта Пенна Робёртовича Уоррена «Вся королевская рать» (там Лонг назван Вилли Старк). Но желающих использовать протестные настроения в качестве ступеней собственной карьерной лестницы хватает всегда и везде.
Наверное, и нынешние деяния финансовых властей ведущих стран продиктованы не столько желанием любой ценой сохранить красивую отчётность, сколько опасением социальных взрывов, способных в одночасье перекроить политическую карту мира. Понятно, особо афишировать подобные побуждения мало кому охота. Публичное сомнение в устойчивости существующего порядка само по себе способно серьёзно подорвать эту устойчивость. Тем не менее никто не вправе вовсе сбрасывать со счетов возможность катастрофы.
Итак, министры финансов в первом приближении оправданы. За их публичными деяниями, странными с чисто экономической точки зрения, стоят интересы устойчивости общества, несомненно приоритетные по сравнению с экономикой хотя бы потому, что общество к экономике не сводится.
Но первое приближение редко бывает последним. Задача, решаемая нынешним безудержным финансированием, действительно важная — но, увы, всего лишь тактическая. А стратегическая сторона дела пока остаётся за пределами внимания даже высшего руководства. Устранить последствия кризиса, сократить их воздействие на общество — дело несомненно нужное. Но несравненно важнее устранить саму причину кризиса, вернуть экономику на путь развития — пусть и не абсолютно устойчивого (сама природа рынка постоянно порождает колебания), но хотя бы открывающего новые возможности.
Причина исследована уже неплохо. Международное разделение труда — дело прогрессивное, но (как и любое разделение) чреватое перекосами. В частности, многолетний вывод трудоёмких процессов в регионы дешёвой рабочей силы оставил жителей регионов, откуда ушла промышленность, без источника реальных доходов. Отчисления авторам разработок невозможно задирать до небес: запах сверхприбыли рано или поздно сметёт любые юридические барьеры, препятствующие копированию. Пришлось наводнять развитые страны — прежде всего СГА, дальше прочих зашедшие по пути избавления от труда — фиктивными деньгами. Похоже, именно ради маскировки отдалённых последствий вывода рабочих мест отменялось регулирование финансового рынка, а ещё оставшаяся производственная деятельность — вроде печально памятной Enron, десятилетиями преуспевавшей на рынках транспортировки газа, электрогенерации, целлюлозно-бумажной промышленности — становилась необязательным приложением к строительству изощрённых схем манипулирования ценными бумагами, начисто оторванными от реальных ценностей.[112]
Устранить такую причину сложно. Хотя бы потому, что слишком многие уже привыкли к соблазнительному вкусу лёгких денег. Если бы финансовые игры продлились подольше — большинство граждан СГА постигла бы судьба обитателей некоторых тамошних негритянских кварталов, уже на протяжении нескольких поколений не имеющих иного источника дохода, кроме казённых подачек, а потому не представляющих себе, что значит регулярная работа. По счастью, процесс вроде бы зашёл ещё не так далеко, так что шансы на возрождение нормально работающей экономики есть даже за океаном.
Но чтобы поставить перед собою столь трудную цель, надо по меньшей мере понимать её необходимость. Сколь угодно блистательная тактика не заменяет элементарные навыки стратегии. Последний великий стратег Германии — Альфред граф фон Шлиффен — умер за год до Первой мировой. Немцы, несомненно превосходящие всех своих противников тактическим мастерством, обе мировые войны проиграли.
Чудеса финансовой тактики скорее всего позволят до поры до времени компенсировать последствия перекоса общей структуры мировой экономики. Соответственно перекос будет развиваться. И рано или поздно обернётся таким грандиозным развалом, что никакими ценными бумагами уже не удастся погасить хозяйственный — и порождённый им социальный — пожар.
Не зря Владимир Ильич Ульянов предостерегал: кто берётся за решение тактических задач, не управившись сперва со стратегическими, будет на каждом шагу натыкаться на последствия общих проблем, не зная даже, откуда эти последствия проистекают, и соответственно не зная, как с ними бороться.
Дефляцию деньгами не тушат[113](*)
Лет 15 назад один одесский экономист обнаружил: в развитых странах денежная масса примерно равна товарной, а карбованцы[114] покрывали менее 1/5 обращающихся в стране товаров. А ведь дефляция — сокращение денежной массы в обращении — даёт очевидные негативные последствия: бартер, разрыв хозяйственных связей, свёртывание спроса. Вывод из статистики вроде бы прост: надо срочно впрыснуть в экономику побольше денег — в данном случае хотя бы вчетверо больше, чем в ней тогда уже обращалось.
Но кроме статистики существует наука. Когда статистика советует «выплесни в костёр ведро — огонь и погаснет», наука предостерегает — «а вода в ведре или бензин?»
В ту пору на Украине бушевала инфляция похлеще российской. Карбованец, изначально (1992.01.01) равный советскому (и российскому) рублю, к моменту обмена по сто тысяч на одну гривню[115] (1996.09.01) был немногим дороже двух тогдашних — тоже обесценившихся в тысячи раз — российских копеек.
Инфляцию же порождает избыток денег (не обязательно своих — так, российскую инфляцию нынче движет приток обесценивающихся нефтедолларов). Все прочие мотивы, перечисляемые теоретиками, — в конечном счёте лишь следствие из этой первопричины.
Явный парадокс. Денег в стране слишком много — цены-то растут как на дрожжах — и в то же время слишком мало — по сравнению с товарами.
По советскому обычаю, специалисты по общественным наукам вправе этих наук не знать. В частности, этот экономист — как и его более именитые коллеги вроде Глазьева, Делягина или главы отделения экономики Российской академии наук Львова — явно не знакомился даже с азами экономики.[116] Пришлось мне в ответных статьях напоминать ему: инфляция всегда сопровождается дефляцией — и причина такой неразрывности вполне очевидна.
В начальный момент инфляции денег оказывается больше, чем товаров. Значит, цены начинают расти. Если пытаться какие-то цены фиксировать — возникает дефицит, и всё равно приходится покупать дороже (то ли переплачивать посреднику, то ли тратить на поиск товара больше времени — а ведь, как указал Бенджамен Франклин, «время — деньги»). Это, кстати, указывает: плановая экономика реагирует на инфляцию иначе по форме, нежели рыночная — но точно так же по содержанию.
Когда товаров — по сравнению с деньгами — не хватает, их ищут повсюду. В том числе и за рубежом. Поэтому особо растёт спрос на то, чем можно расплатиться даже там, где приём инфляционных фантиков не навязан силой власти. Зарубежные валюты, золото, драгоценности, прочие экспортные товары дорожают куда стремительнее, чем товарная масса в целом. Соответственно курс избыточных денег, выраженный в этих твёрдых ценностях, падает быстрее, чем работает печатный станок. И отношение денежной массы к товарной снижается. Инфляция закономерно порождает дефляцию.
Строго говоря, дефляция вызвана не столько избытком денег, сколько их перераспределением от внутренних производителей к импорту. Лауреат Нобелевской премии по экономике Фридрих Август фон Хайек показал: деньги — оптимальная форма носителя экономической информации.[117] Любые манипуляции с ними искажают информационные потоки. В частности, переориентация спроса на импорт — одно из множества искажений, вызванных избыточным предложением денег — обессмысливает едва ли не самый частый в современном мире повод к инфляции — желание подстегнуть платёжеспособный спрос и тем самым поддержать отечественного производителя.
Увы, если уж ложный сигнал подан, восстановить экономическую истину довольно сложно. Скажем, в Соединённых Государствах Америки даже президент (1977—81) от демократической партии Джеймс Эрл Картер не смог переломить тенденцию, заданную его республиканскими предшественниками: Ричард Милхауз Никсон (1969—74) ради поддержки промышленности, в свою очередь традиционно поддерживающей правых, пошёл даже на отказ от соглашений, в 1944-м — усилиями демократа Фрэнклина Делано Рузвелта (1933—45) — обеспечивших доллару роль всемирной валюты, а Джералд Рудолф Форд (1974—77) даже не пытался противодействовать уже очевидным негативным последствиям. Для выхода из тупика потребовались героические усилия Роналда Уилсона Рейгана (1981—89): он, как республиканец, смог организовать дефляционный шок без немедленной агрессивной реакции промышленников. Те встали перед жёстким выбором: перестроиться или погибнуть. Многие заводы закрылись. Но остальные нашли новые пути обеспечения конкурентоспособности — и экономика СГА ожила.[118] Не зря Рейган признан одним из лучших президентов.
