Феликс Чуев - Так говорил Каганович
– Да, считают, что вы, большевики, разрушили русскую культуру. В России была культура, а вы вывозили на Запад, громили церкви…
– Церковь – это и культура, но церковь была и темнотой. Она распространяла и темноту. Что тут говорить! Церковь была опорой кулачества в деревне. Это же факт, этого отрицать нельзя.
– Николая Второго объявили святым. И мы молчим. Никто не воюет. Никто не борется! – возмущается Каганович. s
– Не дадут сказать ни слова. Пресса вся в одну сторону работает. Попробуйте напечатать то, что вы говорите сейчас!
– Вот и надо, чтобы какие-то люди начинали это дело.
– Да, да, так что нужен хотя бы пяток людей, – гнет свое Каганович. – Полная беспомощность такая… Бывший директор ИМЭЛа Егоров, что он делает сейчас? Сколько он прежде писал… Все теперь молчат… Печенье возьмите. Молотовцы, где они? Не видно их совершенно.
ПЛУТОКРАТИЯ РЫНКА
– Рыжкова вышибли. Кабинет министров совершенно перешерстили. Госплан упразднили.
– План им не нужен, – замечаю я.
– Рынок будет планировать, – говорит Каганович, – Смехота!
– Да, рынок нам напланирует.
– Напланирует. У меня есть книга старинная, она у меня много лет, о плутократии. Американский экономист критикует плутократию рынка. Очень интересная, я ее найду потом и вам покажу. Читать я ее сейчас не могу, к сожалению… Яковлев – главный советник?
– Он делал доклад по пакту Молотов – Риббентроп. Подлинников протоколов не нашли. Молотов секретный договор отрицал.
– Не было, не было, – подтверждает Каганович.
– Могли же подделать?
– Могли. Что угодно могли.
– И Яковлев, не имея в руках документа, выступает и докладывает.
– Так этот Яковлев вместе с Шеварднадзе и другими подписался под обращением? Целая компания. Собчак, Шеварднадзе…
– Это буржуазная компания, – утверждает Каганович. – Это кадетская партия. Кадетская. Главный советник президента. Значит, создана сила, которая дает центризму возможность качаться вокруг Коммунистической партии. Шеварднадзе тоже будет играть роль. А как Шеварднадзе попал в такую компанию? А что с Грузией происходит – кошмар!
– Грузинам нужна торговля напрямую с Западом. Конечно, простой народ от этого ничего иметь не будет.
– То, что Мдивани требовал при Ленине. И они хотят уйти от нас.
– Но абхазцы не хотят.
– Абхазцы не грузины. А как вы думаете, кончится вся эта история с молдаванами, грузинами, прибалтами?
– Я думаю, что будет в конце концов конец этому безобразию.
– Не являются ли югославские события нечто вроде репетиции?
– Я думаю, что и югославские события – следствие нашей перестройки.
– Да, да, – соглашается Каганович. – Нечто вроде репетиции?
ДЕНЬГИ С КАМВОЛЬНОГО
– Может быть, чайку вам приготовить? – спрашивает дочь.
– Хорошо бы чайку, – соглашается Каганович. – Извините… Я к сожалению, сейчас довольно бедно живу. Прислали мне из камвольного комбината Киргизской ССР телеграмму: они поставили пятьсот рублей в месяц давать мне на существование. Я им ответил большой телеграммой, что очень благодарен за внимание, за заботу, но я прошу отменить это ваше решение, я не приму ваше вспомоществование, я обхожусь, я получаю пенсию уже не сто двадцать рублей, а большую, и поэтому прошу вас категорически. Принимать не буду. Послал им телеграмму. И ничего не получаю, ни копейки не получаю. А вот в газетах опять появляется, и двадцать девятого по телевидению передавали, что Каганович…
– Я принес вам «Аргументы и факты», газету на эту тему: «Л. М. Каганович, бывший нарком страны, сподвижник Сталина, как-то посетовал, что существует на пенсию в сто двадцать рублей Прочитав эту заметку, совет трудового коллектива киргизского камвольно-суконного комбината постановил ежемесячно из фонда социального развития перечислять ветерану партии триста рублей». А вы говорите – пятьсот?
– Ну, было вначале пятьсот.
– «Но Лазарь Моисеевич, в ответ на послание, поблагодарив камвольщиков, отказался от материальной помощи, заметив, что ни в чем не нуждается. Однако, забота камвольщиков о старце взяла верх. Директор комбината подписал приказ об отправке первого трехсотрублевого перевода в Москву». Это я вам даю на память.
– Это когда напечатано?
– Это «Аргументы», последний номер.
– Интересно. Я напечатаю в этой газете и пошлю еще раз им – я ни копейки не возьму.
– А здесь пишут, как будто вам уже прислали.
– А зачем? К чему? Никакого отношения я к этому камвольному комбинату не имею, не имел. И не знаю его совершенно.
ВОТ СТАЛИН ДЛЯ МЕНЯ
– Вы говорили, Сталин был разным в разные периоды?
– Он был разный, но он был один. Теперь говорят, что у него артист был, двойник.
– Я у Молотова спрашивал, был ли двойник, он ответил: – Ерунда!
– Сволочи, конечно, насочиняли, – соглашается Каганович. – Сталин был один. Это был железный, твердый, спокойный, я бы сказал. Внутренне выдержанный, мобилизованный всегда человек. Он никогда не выпустит слова изо рта, не обдумав его. Вот Сталин для меня. Я всегда его видел думающим. Он разговаривает с тобой, но в это время думает. И целеустремленный. Целеустремленный. Это было у него всегда, все периоды. Разные периоды, – Каганович говорит медленно, взвешенно. – Но в зависимости от условий, от обстоятельств у него были разные и настроения, и отношения, и действия. Для меня, например, самым приятным, ну, таким любовным периодом отношений был период моей работы с 1922-го по 1925-й годы. В этот период я у него часто бывал, часто захаживал. Он занимался организаторской работой очень усиленно. Я был его рукой, так сказать, это описано у меня в воспоминаниях очень подробно.
Это был период, когда мы работали сначала на Воздвиженке, а потом переехали на Старую площадь, засиживались до двенадцати, до полпервого, до часу, потом идем пешком в Кремль по Ильинке. Иду я, Молотов, Куйбышев, еще кто-то. Идем по улице, помню, зимой, он в шапке-ушанке, уши трепались… Хохочем, смеемся, что-то он говорит, мы говорим, шутки бросаем друг другу, – так сказать, вольница. Посмотрели бы со стороны, сказали: что это за компания? Охраны почти не было. Совсем мало было. Ну, один-два человека шли, все. Даже охраны мало было. Этот период такой был. Веселый период жизни. И Сталин был в хорошем настроении. Мы засиживались иногда в застолье…
– Это еще Ленин живой был – в двадцать втором году.
– Ленин живой был. Ну, при Ленине у него были тяжелые неприятности. Мне Сталин однажды сказал по поводу письма Ленина: «А что я тут могу сделать? Мне Политбюро поручило следить за тем, чтоб его не загружать, чтоб выполнять указания врачей, не давать ему бумаги, не давать ему газет, а что я мог – нарушить решение Политбюро? Я же не мог! А на меня нападают». Это он с большой горечью говорил мне лично, с большой горечью. С сердечной такой горечью.
Он к Ленину относился с большой любовью. Я это видел, я это знал. Я видел, когда умер Ленин, каким Сталин выглядел и как он себя чувствовал. И вранье все, когда говорят о том, что он к Ленину относился, так сказать, ну, неблагородно. Неправда.
Я должен сказать, во-первых, что Сталин не кричал никогда, нет. Я сказал бы, что у Молотова сказано о Сталине мало. Кроме сильных слов, которые он сказал о нем, что наше счастье, что он… Но это и Черчилль сказал. Так оно и есть. Видимо, сказалось у Молотова и личное с женой. Сказалось.
ГЛАВНЫЕ ПРЕТЕНДЕНТЫ
– Но все равно он его называет великим. И в книге об этом говорится.
– Великим – верно, – соглашается Каганович.
– «Я не знаю, что с нами было бы, если бы не Сталин». Он всегда его высоко ценил.
– Верно, верно.
– «После Ленина ему равного в партии не было».
– И я так считаю. Это безусловно так, – утверждает Каганович. – Говорят об альтернативе. Почему Ленин выбрал Сталина. Были, альтернативы, дескать, другие. Например, Бухарин… Это глупость все, идиотизм. Я это высмеял бы все, если бы я писал или диктовал, потому что Бухарин две нитки связать не мог! Он был приятный, хороший теоретик, очень любезный человек, только вот неискренний.
Рудзутак – это смешно даже говорить об этом! Рудзутак стал вообще известен только, когда Ленин, чтобы противопоставить троцкистам платформу профсоюзов, сказал: «Что вы ищете? Вот Рудзутак, секретарь ВЦСПС, написал по-простому документ о профсоюзах – возьмите его! Вот это и есть фактическая платформа!» С тех пор Рудзутак стал известен как человек. А так он был небольшой такой работник. Солидный, хороший, серьезный большевик, уважаемый, но…
Кто еще там выставляется? Глупость.
Мог претендовать Молотов, – повышает голос Каганович. – Он же был секретарем ЦК до Сталина. Но не первым и не генеральным. Видимо, Ленин, почувствовав собственную боль, что он болен, решил, что Троцкий овладеет партией случайно. Троцкий ведь по платформе о профсоюзах получил половину ЦК. Ленин – половину, и все. Дзержинский голосовал за Троцкого, Андреев голосовал за Троцкого… И Ленин видел это. Для него Троцкий был главный враг большевизма. Поэтому он и написал «небольшевизм Троцкого». Искал он, кого в преемники… И решил, что конечно, надо укрепить, какую-то новую должность в ЦК. И найти крепкого антитроцкиста. И решил Сталина выдвинуть.
