Давид Бранденбергер - Д. Л. Бранденбергер Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)
Хотя подобные недостатки системы образования явно не способствовали успехам школьников в учебе, педагогическое руководство больше заботилось об их политическом воспитании. Так, в одном из отчетов 1941 году по Московской области высказывалось замечание, что низкий уровень подготовки среди учителей часто не позволяет им проводить исторические аналогии, связывающие прошлое с настоящим. В другом отчете подвергалась критике некая учительница Матова из города Павлов Посад, провинившаяся в том, что, рассказывая ученикам о средневековых набегах немцев на страны Восточной Европы, не удосужилась подчеркнуть, что «современные немецкие фашисты ведут истребительную войну, подобную той, которую вели немецкие рыцари в IX—XII вв., применяя выселение славян с земли, передачу земли немецким колонистам, охоту за славянами как за дикими зверьми и другие приемы истребительной войны, которые стремятся "усовершенствовать" современные мерзавцы фашисты» [543]. Сообщения об аналогичных педагогических просчетах и упущенных возможностях поступали даже из таких отдаленных районов, как Алтайский край [544].
Не меньшую тревогу чиновников Наркомпроса вызвала работа некоей учительницы Лошаковой из Московской области, которая намеревалась «воспитывать любовь к Родине» — что, естественно, было похвально, однако «как именно будет воспитывать любовь к Родине, т. Лошакова не продумала» [545]. Осознав, что такие чувства, как патриотизм, невозможно усвоить механическим запоминанием, различные организации, — начиная с Наркомпроса и Агитпропа и кончая Академией наук, не жалели времени и сил, чтобы обеспечить плохо подготовленных учителей материалами, которые помогли бы им в их стремлении повысить свою квалификацию [546]. Известный специалист И. А. Каиров высказал в 1944 году мнение что исторические сценки и притчи абсолютно необходимы в учебном процессе: «Нельзя воспитывать абстрактное, инстинктивное чувство любви к Родине, построенное на интуиции. Любовь к Родине в сознании человека всегда связывается с конкретными фактами, и обобщающий характер этого чувства рождается из частных отдельных моментов» [547]. Тезис Каирова позволяет понять, почему номенклатура так ревностно следила за тем, чтобы такие исторические фигуры, как Александр Невский и Дмитрий Донской, Сусанин и Суворов были представлены в самом выгодном свете: предполагалось, что школьники будут не только учиться на примере этих полулегендарных деятелей, но и начнут идентифицировать себя с ними. Подобные чувства считались очень важными для формирования осознанного патриотизма.
Стремясь избавиться от возникших во время войны трудностей в преподавании истории, чиновники Наркомпроса решили несколько сократить капитальные учебники Шестакова и Панкратовой или заменить их более простыми, излагающими материал прямолинейнее и доходчивее [548]. Понятно, что это решение вызвало горячие дискуссии в рядах профессиональных историков. Одни утверждали, что учебники должны открыто пропагандировать руссоцентризм, другие выступали за опору на пролетарский интернационализм и исторический материализм [549]. Однако в целом в общей стратегии преподавания истории в школах страны мало что изменилось. Пособия Шестакова были переизданы, и героические фигуры, в особенности русские, по-прежнему стояли во главе линейного исторического нарратива, отстаивая принципы государственности с помощью популистских лозунгов. В начале 1940-х годов школьники, как и в конце 1930-х, не отличались блестящими знаниями, но усваивали по крайней мере минимум материала, позволявший им правильно отвечать на ключевые вопросы. Порой успеваемость достигала достаточно высокого уровня [550]. Беспокойство у руководства вызывали лишь отдельные случаи, когда учителя или их ученики не понимали событий, имевших большое значение для формирования патриотического самосознания [551].
Параллельно агитационной работе в школах, задачу мобилизации населения в ходе войны решала также система партучебы [552]. Эта деятельность, как указывалось в одном распоряжении для внутреннего пользования, имела целью «воспитание советского патриотизма и ненависти к врагу». История играла фундаментальную роль в выполнении этой задачи, включая современную ситуацию в привычный контекст. В том же документе подчеркивалось, что агитаторы на местах должны заниматься «освещением патриотического подъема масс, героизма советских воинов, а также героического прошлого нашего народа» [553].
Под «нашим народом» логично было бы понимать все многонациональное советское общество, однако конкретные шаги по мобилизации народных масс показывают, что это понятие трактовалось более узко. Так, на московском заводе «Красный Октябрь» «оживленно прошли собеседования по темам: "Образование русского национального государства", "Иван Грозный" и "Петр Первый"». В дискуссиях, проводившихся в Московской области, чередовались такие темы, как «Образование и расширение русского национального государства», «Героическое прошлое русского народа» и «О советском патриотизме и национальной гордости советского народа» [554]. Иначе говоря, в системе партийного просвещения советский патриотизм постоянно смешивался с русским национальным самосознанием, а прочие национальности Советского Союза, как и важность классового самосознания, почти не упоминались.
Однако порой было непросто вести эту популистскую пропаганду так прямолинейно. Особенно большие трудности вызывала нестыковка, таившаяся в самой сердцевине идеологической конструкции и вынуждавшая агитаторов то восхвалять правителей, создававших Российскую империю, то превозносить революционеров, сбросивших их. Они мучительно пытались увязать усиленно пропагандировавшуюся идею руссоцентристского государства с догматами марксистско-ленинского интернационализма [555]. В растерянности агитаторы обращались за разъяснением в местные партийные организации, демонстрируя невозможность согласовать задачи пропаганды с реальностью современной жизни. «Как подать слушателям материал о русской культуре?» — спрашивал один из них. «Как разрешить вопрос о том, что большевики являются наследниками русской национальной культуры?» — недоумевал другой [556]. Иногда партийным организациям, конечно, удавалось дать своим агитаторам полезный совет относительно того, каким образом обойти противоречие между русскими национальными традициями и значением СССР как революционного государства рабочих и крестьян. Однако чаще всего интересующихся отсылали к классическим источникам вроде работы Ленина «О национальной гордости великороссов», где они могли найти разве что шаблонные и общеизвестные «истины», регулярно печатавшиеся в партийной прессе [557].
Подобная эквилибристика давалась агитаторам нелегко еще и потому, что образовательный уровень членов партии был чрезвычайно низок, и это немало беспокоило высшее партийное руководство [558]. К примеру, почти 50% коммунистов Пролетарского района Москвы имели лишь четырехклассное начальное образование, и еще 25% окончили семь классов. Из членов партии с высшим образованием, составлявших 13% от общего числа, большинство были выпускниками технических учебных заведений, где политграмоте не уделялось большого внимания [559]. Подобная статистика в сочетании с неумелым руководством и нехваткой средств снижала эффективность усилий партии повысить уровень политической сознательности как городского, так и сельского населения [560].
Тем не менее, многие местные парторганизации устраивали регулярные лекции и семинары по истории. Зачастую они проводились в ура-патриотическом тоне — как, например, цикл лекций «Где и когда русский народ бил немецких захватчиков», организованный Московской партийной организацией в 1944 году [561]. Русифицирующим духом пронизаны инструкции, касающиеся таких, казалось бы, не подходящих для этого предметов, как культ личности Сталина. Это наглядно видно, например, в тематическом плане по изучению сталинского сборника речей и выступлений в печати в 1941-1945 годы, озаглавленного «О Великой Отечественной войне». Лишь официозным руссоцентризмом можно объяснить, почему статьи этого сборника привязывались к таким темам, как «Мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова [и участников] Отечественной войны против немецких оккупантов в 1918 году [sic]» [562]. Насколько все было пронизано руссоцентризмом, видно также по тому, что местные партийные организации запрашивали у вышестоящих материалы для проведения дискуссий на такие темы, как «Наши великие предки-полководцы» или «Как русские прусских всегда бивали» [563]. Разумеется, «Краткий курс истории ВКП (б)» также использовался пропагандистами, но содержащиеся в нем бесконечные описания внутрипартийных схваток часто заставляли их предпочитать работы Шестакова, где основное внимание уделялось эпическим битвам с иноземными врагами в далеком прошлом. Эти материалы были доступны, недвусмысленны и легко воспринимались на массовом уровне в это тревожное время.
