Василий Ставицкий - Игра на чужом поле
Получив новых зрителей в лицах Грейма и Райч, Гитлер с оживлением произносил полные пафоса речи об историческом моменте и своей роли в нем. По воспоминаниям Райч, оставаясь в Берлине; он надеялся, что все войска «совершат сверхчеловеческие усилия», чтобы спасти своего фюрера. Разочаровавшись в своих сподвижниках и столкнувшись с фактами предательства, он принял решение умереть. Умереть с ним согласились практически все обитатели бункера, которым были розданы ампулы с ядом (при этом супруги Геббельс приняли решение об убийстве своих шестерых детей). Грейм и Райч, на которых угнетающая моральная обстановка подземного убежища и бред Гитлера произвели свое впечатление, также получили по порции цианистого калия.
В ночь с 26 на 27 апреля начался первый тяжелый артиллерийский обстрел рейхсканцелярии. По свидетельству Ганса Раттенхубера, с этого времени поступки Гитлера, Геббельса, Бормана и других находившихся в бункере лиц походили на поведение умалишенных в сумасшедшем доме.
27 апреля обнаружили исчезновение из бункера генерал-лейтенанта войск СС Германа Фегеляйна, который являлся офицером связи между Гиммлером и Гитлером. Взбешенный фюрер приказал разыскать и доставить к нему беглеца, который был женат на сестре Евы Браун Грете и пользовался до этого безграничным доверием Гитлера. После получения известия о попытке Гиммлера вступить в переговоры с западными союзниками СССР, арестованный эсэсовцами Фегеляйн был расстрелян во дворе рейхсканцелярии.
О том, как Гитлер узнал об измене Гиммлера, позднее рассказывал советским контрразведчикам очевидец события Гельмут Вейдлинг. В 22 часа 27 апреля в кабинете Гитлера проходило обсуждение обстановки в Берлине. Во время доклада Вейдлинга в кабинет ворвался государственный секретарь Науман и в большом возбуждении доложил: «Мой фюрер, стокгольмский радиопередатчик сообщил, что Гиммлер сделал предложение англичанам и американцам о капитуляции Германии и получил от них ответ, что они только тогда будут согласны вести переговоры, если к этому привлекут третьего партнера — Россию». Последовавшую реакцию на сообщение Вейдлинг описывает следующим образом: «Воцарилась тишина. Гитлер стучал своими тремя карандашами по столу. Его лицо исказилось, в глазах был виден страх и испуг. Беззвучным голосом он сказал что-то Геббельсу, похожее на слово «предатель».
Утром 28 апреля Вейдлинг с другими офицерами разработал план прорыва из Берлина, который предполагалось осуществить тремя волнами с двух сторон через мосты южнее Шпандау. В третьей волне должен был находиться Гитлер со своим штабом. На совещании в 22 часа того же дня Кребс поддержал предложение о прорыве. Далее снова процитируем Вейдлинга: «Гитлер долго раздумывал, затем усталым, безнадежным голосом сказал: «Чем может помочь этот прорыв? Мы из одного котла попадем в другой. Нужно ли мне скитаться где-нибудь по окрестностям и ждать своего конца в крестьянском доме или другом месте. Уж лучше я останусь здесь».
В ночь на 29 апреля поступила информация, что советские танки вышли на Потсдамер платц. Гитлер вспомнил вдруг, что у него в бункере находится командующий военно-воздушными силами, и приказал Грейму и Райч возвратиться на базу и организовать авиаподдержку наступления танковой армии Венка (в затуманенном мозгу Гитлера разгромленная к этому времени армия представлялась ему боеспособным подразделением). Вторым приказом Грейму было — найти и арестовать Гиммлера. В 2 часа ночи учебный самолет подобрал Грейма и Райч на Шарлоттенбургер шоссе. Сам Гитлер, совершенно подавленный изменой самого близкого своего соратника Генриха Гиммлера, даже не пытался воспользоваться возможностью бежать из Берлина. К слову, и Грейм с Райч не хотели покидать бункер, убежденные, что на этот раз в воздухе их ждет неминуемая гибель.
Ночью 29 апреля по настоянию Евы Браун, которая мечтала о «славной смерти» вместе с фюрером в качестве его законной жены, состоялась церемония их женитьбы с Гитлером, более похожая на похороны. По показаниям свидетелей, атмосфера была настолько угнетающая, что напоминала свадьбу мертвецов. Сразу после регистрации брака молодожены начали обсуждать детали предстоящего самоубийства. Гитлер постарался заручиться обещаниями своего окружения, что их с Евой трупы сожгут дотла.
Свое завещание, подписанное в 04.00 29 апреля 1945 года, Гитлер начинал словами: «Так как я в годы борьбы полагал, что не могу взять на себя ответственность вступления в брак, я решился перед окончанием земного существования взять в жены ту девушку, которая после долгих лет верной дружбы по доброй воле прибыла в почти уже осажденный город, чтобы разделить свою судьбу с моей. Она по своему желанию умирает со мной как моя супруга. Смерть заменит нам то, чего лишила нас обоих моя работа на службу моему народу».
В «политическом завещании» Гитлер оправдывался: «Неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотели войны в 1939 году. Ее хотели и поджигали те международные государственные деятели, которые были или еврейского происхождения или работали в интересах евреев». Оказывается, Гитлер был чем-то вроде голубя мира, а «виновником этой убийственной борьбы» было все то же «еврейство». Уверовав в свою исключительность и историческую роль, Гитлер без стеснения диктовал секретарю: «Далее, я не оставлял неясностей в том, что на этот раз не только миллионы европейских детей арийских народов будут умирать с голода, не только миллионы взрослых людей погибнут и не только сотни тысяч женщин и детей будут сожжены в городах и погибнут под бомбами, но и собственно виновник, хотя и путем более гуманных средств, должен будет искупить свою вину».
Во второй части «политического завещания» Гитлер лишал всех прав и снимал со всех должностей Геринга и Гиммлера за «тайные переговоры с врагом» и «неверность по отношению к моей личности». На посты рейхспрезидента, военного министра и главнокомандующего военно-морскими силами Гитлер назначал гросс-адмирала Карла Деница, на пост рейхсканцлера — Йозефа Геббельса, на пост партайминистра — Мартина Бормана. Так дряхлый фюрер последний раз отретушировал себя перед историей и стал готовиться к смерти.
Подготовка эта представляла собой сцены прощания с обитателями бункера, которым должны были запомниться последние минуты жизни «великого человека». Гитлер настолько упивался разыгрываемой им драматической ролью, что после прощаний со своим ближайшим окружением и офицерами охраны приказал собрать вечером в центральном коридоре бункера обслуживающий персонал: эсэсовцев, медицинских сестер, поваров и уборщиц. Традиционным жестом, вытянув вперед руку, он приветствовал собравшихся, а затем обошел весь ряд, пожимая руку каждому. Одна из медсестер, заливаясь слезами, истерически закричала, что она верит в фюрера и в победу Германии. Гитлер заметно смутился и сказал: «Мы или победим, или умрем», после чего поспешил удалиться в свой кабинет.
Вернувшись к себе, Гитлер вызвал врача Хаазе, передал ему стеклянную ампулу с ядом и спросил, как можно проверить его действие. Хаазе ответил, что яд можно испытать на животном. На это Гитлер приказал дать содержимое ампулы своей недавно ощенившейся овчарке Блонди. Увидев быстрое действие цианистого калия, Гитлер был удовлетворен, поскольку опасался, что из-за огромного количества лекарств, которыми в течение девяти лет пичкал его Морелль, яд может на него не подействовать.
Позднее выяснилось, что Гитлер решил все же подстраховаться, чтобы не попасть живым в руки советских солдат. Как рассказывал нашим контрразведчикам начальник личной охраны Гитлера Раттенхубер, перед смертью тот приказал своему слуге Линге выйти на десять минут из комнаты, затем войти, подождать еще десять минут, после чего продублировать действие яда выстрелом в голову. Подтвердив Раттенхуберу смерть Гитлера, Линге сказал, что ему пришлось выполнить самый тяжелый приказ фюрера в своей жизни.
Одним из последних, кто говорил с Гитлером перед смертью, был вице-адмирал Фосс. Примечательны слова, которые, по воспоминаниям Фосса, сказал ему Гитлер во время беседы, закончившейся в 15 часов 30 апреля 1945 года: «Я понял, какую непоправимую ошибку я совершил, напав на Советский Союз. Я никогда не думал, что так сильно свои идеи Сталин мог привить своему народу. Нужно быть гениальным человеком и в политике, и в стратегии, чтобы организовать свой народ в столь невыгодных условиях и беспримерной борьбе, которую русские показали в боях за свою родину, и особенно в боях за Сталинград, Москву и Ленинград, и таким человеком оказался Сталин». Гибель десятков миллионов людей в результате развязанной Гитлером грандиозной войны не имела для него никакого значения. Величайшую в истории человечества трагедию народов мира Гитлер воспринимал как схватку интеллектов двух «гениев», стоящих над человечеством и над законом.
