Максим Федоренко - Русский гамбит генерала Казанцева
Словом, три года «независимости» привели республику к катастрофе. Более 80 процентов трудоспособного населения не имели постоянной работы. Треть голодали, 65 процентов едва сводили концы с концами. Для Чечни были характерны, с одной стороны, нищета большей части населения, с другой — невиданное доселе обогащение лидеров режима, «новых чеченцев» — главарей вооруженных банд.
Налицо было материальное, физическое и моральное истощение народа. Практически прекратилось снабжение населения. В больницах и поликлиниках, кроме тех, что обслуживали бандитов, отсутствовали необходимое оборудование и медикаменты, зачастую больным нечем было оказать даже первую медицинскую помощь. Ни пенсии, ни пособия на детей не выплачивались (последний раз пенсионеры получали деньги в июле — августе 1997 года). Школы были закрыты (с 1995 года учителя не получали зарплату). Дети оказались предоставленными сами себе. И без того бедственное положение населения усугублялось нехваткой электроэнергии и газа (раньше они поставлялись в Чечню из Дагестана и Ставропольского края).
Политическая, экономическая и социальная безысходность стали питательной средой для роста преступности. В период между двумя военными кампаниями «Ичкерия» превратилась в криминальный анклав на Юге России. На ее территории действовали около 160 вооруженных банд, терроризирующих население и поделивших между собой все сферы преступного бизнеса. Убийства и грабежи, наркомания и проституция в «правоверной мусульманской» республике стали обыденными явлениями. Обычной практикой был захват заложников — как для получения выкупа, так и в целях работорговли. Чечня превратилась в крупный международный центр распространения наркотиков, печатания фальшивых денег, незаконной торговли оружием, источник терроризма. В криминальную среду вовлекались подростки, даже дети.
Увы, тогдашним «властям» Грозного в тот период нечем было ответить на вызов, брошенный им преступными элементами.
«В начале первой войны все мы хотели независимости, — говорил заместитель военного коменданта Чечни Руслан Ямадаев, которому в свое время дудаевский режим присвоил звание бригадного генерала. — Думали, что без России построим богатое и справедливое государство. Но после окончания первой войны стало ясно, какое государство мы построили. Всюду правило беззаконие. Я думаю, что если бы войска снова не вошли в Чечню, то жертв было бы еще больше. Все шло к войне, к междоусобной войне. Народ увидел, какой бывает «независимость». Это независимость группы людей, которым позволено фактически все — грабить, убивать. Остальные — в рабстве, они не получают от государства ничего: ни средств от продажи нефти, ни пенсий, ни пособий…»
Отсутствие работы, тяжелые социальные и бытовые условия, как следствие неработающей экономики, конечно, стали главными причинами миграции населения. Но не только это. Дело было и в том, что в самопровозглашенной «Ичкерии» ошалевшие от вседозволенности сепаратисты избрали для себя мишенью так называемых инородцев (в первую очередь — русских). Силой оружия за три года они освободили для себя более 100 тысяч жилых домов и квартир, ранее принадлежавших «русскоязычным». Без суда и следствия в процессе репрессий были умерщвлены свыше двух тысяч русских.
Преступления против «инородцев» стали в «Ичкерии» обычным делом. Зверски был убит, например, атаман станицы Сунженской Подколзин, отрублены головы всем казачьим старейшинам в Червленной, публично растерзан в Урус-Мартане настоятель православной церкви отец Анатолий. Тысячи русских в «Ичкерии» были подвергнуты избиениям и изнасилованию. Еженедельно все русские общины обязаны были отдавать бандитам по две коровы. В казачьих станицах, сопротивлявшихся новым порядкам, проводились этнические чистки. По официальным данным Миннаца, после первой войны в Чечне были казнены более 21 тысячи русских.
А уж с русскими женщинами что бандиты творили! В станице Ищерской четверо неизвестных схватили у самого дома 20-летнюю Марию Алексеевну С., вывезли ее за пределы станицы и изнасиловали. В станице Наурской некий А. Мудаев с двумя дружками изнасиловали несовершеннолетнюю школьницу Анну Викторовну М. В станице Николаевской то же совершили шестеро чеченцев с 17-летней Ольгой К.… Причем в совершении преступлений нередко принимали участие и сотрудники чеченских «силовых» структур. В Чернокозово работники службы безопасности похитили 20-летнюю Марию Николаевну З., потребовав от ее матери выкуп. В течение суток девушку насиловали, издевались над ней. Только убедившись, что у ее родственников денег нет, Марию отпустили. А сотрудник Наурского РОВД Лечи Исраилов просто… задушил Елену Борисову.
Наряду с массовым геноцидом и убийствами славянского населения Чечни обыденным и ежедневным явлением стали «обычные» уголовные преступления со стороны представителей титульной нации.
Анализ совершаемых в те годы чеченскими бандитами преступлений подтверждал, что в отношении славянского или «русскоязычного» населения Чечни их было особенно много. Так, например в станице Микенской двое чеченцев совершили разбойное нападение на Анну Дежину, та была ранена в ногу, получила ушиб грудной клетки и гематому левого глаза. В станице Ищерской из пистолета через окно были ночью ранены супруги Поповы. У престарелой жительницы (1922 года рождения!) станицы Наурской Анастасии Котовой разбойники отобрали телевизор, два ковра и обручальное кольцо, к тому же еще и избили ее. В Микенской пятеро бандитов с автоматами под угрозой изнасилования жены отняли у Василия Васильева две автомашины. В селе Алпатово мужчина-чеченец избил Татьяну Пипия и Ольгу Романову. Такие факты можно приводить без счета!
В результате к началу контртеррористической операции в ряде населенных пунктов над Тереком, где изначально проживали потомки казаков, а заселение чеченцами до 1990 года практически только начиналось, русских не осталось.
Ведущие позиции в экономике «Ичкерии» занял такой промысел, как похищение людей и торговля ими с целью получения выкупа или обращения в рабов. Он обеспечивался 157 (!) бандформированиями, у которых «в обороте» постоянно находились от 3,5 тысяч до 10 тысяч заложников из Чечни и других регионов России, в том числе и жителей соседних с Чечней Северо-Кавказских республик — Дагестана, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии и даже близкой чеченцам по этнографическим признакам Ингушетии. Примерно тысяча несчастных пленников были казнены за то, что за них некому было заплатить выкуп. В обеспечении такой «индустриальной деятельности» участвовали, по некоторым оценкам, до 25 тысяч жителей Чечни. Учитывая, что к началу контртеррористической операции в Чечне проживали около 300 тысяч человек, можно сказать, что фактически каждый десятый из них прямо или косвенно был причастен к работорговле.
Даже законы Шариата, предусматривающие за подобные преступления смертную казнь, не остановили волну похищений. Впрочем, и не могли остановить. Это становится ясно, когда обращаешься к истории Чечни. Она свидетельствует: то, что для многих сегодня считается преступлением, для чеченцев конца XIX века было «обыкновенным … ремеслом дикого народа». Похищение людей с целью выкупа или обращения их в рабство, угон скота, воровство хлеба — это в те годы являлось для чеченцев и производством, и распределением, и накоплением благ одновременно! Сто с лишним лет — слишком маленький исторический период, чтобы всерьез можно было говорить об изменении архетипа народа. Как только «ичкерийские» идеологи и власть предержащие заговорили о возвращении самобытности чеченцев, сразу же всплыл рецидив старой болезни. Этому во многом поспособствовало и то, что в результате первой чеченской кампании в руках боевиков оказалось немало российских военнопленных. Безнаказанно измываясь над ними, зарабатывая легкие деньги на освобождении, извлекая доходы от принудительного труда, вскоре бандиты вошли во вкус такого прибыльного бизнеса. Ведь за все время, прошедшее после вывода федеральных войск из Чечни, ни один преступник из похитивших людей на территории России в «Ичкерии» так и не был серьезно наказан.
В самом центре Грозного, в районе так называемой площади Трех богатырей, работал крупнейший на Северном Кавказе невольничий рынок. Категория «живого товара» зависела от его прежнего социального статуса и материального положения. Самые низкие цены были установлены на рынке на российских военнослужащих, особенно срочной службы. Чуть выше ценились гражданские специалисты (их «вылавливали» в соседних республиках — Ингушетии, Дагестане, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии). Под самые высшие мерки подходили иностранцы, известные журналисты и политики, за которых можно было получить огромные суммы денег.
