Валентин Варенников - Дело ГКЧП
Очень прошу о создании комиссии.
С уважением Варенников.
29.6.92 г.».Аналогичное (и не единственное) обращение весной-летом 1992 года было сделано и в адрес Президента РФ, но там была, кроме того, такая фраза: «Конечно, в ходе политического расследования обязательно «всплывет» Горбачев. Но, учитывая, что им пока еще дорожит Запад как лицом, которое сделало сказочные услуги, комиссия ставить его в сложное положение, возможно, и не будет (во имя государственных интересов)».
Такие же письма были направлены в адрес Генерального прокурора РФ, которые кончались словами: «В связи с этим ходатайствую и прошу Вас поддержать мое предложение о создании указанной комиссии или принять меня лично для беседы».
Что касается прокуратуры, то она периодически мне отвечала одно и то же (цитирую): «Такие комиссии от Верховных Советов СССР и РФ создавались. Они получили необходимые материалы от Генеральной прокуратуры России и свою работу закончили».
Но я не из тех, кто бросает начатое дело на полпути. Я продолжал настаивать на создании парламентской комиссии и проведении ею работы с подследственными. Требовал, чтобы были вскрыты причинно-следственные связи по факту событий. Подчеркивал, что не мог появиться ГКЧП, если бы страна не катилась к катастрофе, а президент принимал бы необходимые меры по пресечению негативных явлений в обществе. Даже по факту события в Тбилиси (апрель 1989 г.) была назначена парламентская комиссия, которая всесторонне изучала все, что было связано с трагедией. Комиссия многократно опросила сотни свидетелей. Сделала письменный доклад Верховному Совету СССР. Председатель парламентской комиссии А. Собчак докладывал результаты на съезде народных депутатов СССР. Все было показано по телевидению и представлено в прессе. Но ведь это событие касалось только одной республики нашей страны, точнее, только одного города Тбилиси. В нашем же случае проблема охватила весь Советский Союз, а комиссии фактически не было. И то, что она якобы работала и т. д., так это не только не убедительно, но и странно — ни с одним из обвиняемых никто из членов комиссии ни разу не побеседовал.
Понимая, что наличие в материалах дела заключения и политической оценки событий со стороны парламентской комиссии значительно упростит судебное разбирательство и поможет суду определить истину, я до последнего дня нахождения в следственном изоляторе продолжал настаивать на создании такой комиссии.
Но всем было ясно, что ее работа означала бы обязательное разоблачение допущенных Генеральной прокуратурой РФ нарушений, поэтому последняя сделала все, чтобы решение по этому поводу не состоялось.
В этом я усматриваю то, что мое законное конституционное право было умышленно бюрократически затерто. Поэтому ходатайствую перед Военной коллегией Верховного Суда РФ провести разбирательство этого противозаконного действия.
Второй факт. О задержании Генеральной прокуратурой РФ моих ходатайств, направленных из следственного изолятора через Генеральную прокуратуру в различные официальные инстанции.
Если на письма и ходатайства, направляемые мной в адрес Генеральной прокуратуры РФ, я почти всегда получал хоть и формально-бюрократические, но ответы, то ни на одно ходатайство, ни на одну жалобу, ни на одно письмо, направленные в другие инстанции через Генеральную прокуратуру, я не получил ни одного ответа.
У меня, естественно, появились сомнения в добропорядочности аппарата Генеральной прокуратуры РФ, да и самого Генерального прокурора лично. Потом некоторые письма, касающиеся общегосударственных проблем, а не меня лично и не имеющих никакого отношения к делу по ГКЧП, я начал передавать через адвоката (в частности, в МО свои взгляды на некоторые насущные проблемы строительства ВС России).
К сожалению, мои сомнения в отношении Генеральной прокуратуры оправдались. Приведу лишь один пример.
В 1992 году, накануне Дня Победы, я, учитывая, что мною дело было уже изучено (статья 201 УПК подписана) направил в Верховный Суд РФ ходатайство о пересмотре меры пресечения. Но к этому времени было принято дополнение к УПК РФ, в котором определено, что ходатайство такого рода рассматривается в судах по месту заключения. В связи с этим мое ходатайство переправляется в Куйбышевский районный суд г. Москвы, о чем меня уведомляют. Зная «объективность» именно этого районного суда и не желая лишний раз быть униженным, я направляю председателю Куйбышевского районного суда просьбу вернуть мое ходатайство мне, заявив при этом, что я отказываюсь от своих ходатайств. Что и было сделано. Но каково же было мое удивление, когда я получаю одновременно и документ из Генеральной прокуратуры РФ от 13.7.92 г. за номером 34-П-55292/6214-91 (копия имеется). Зачитываю текст:
«Председателю Куйбышевского районного суда г. Москвы Купцову А. Ф. Начальнику Учреждения ИЗ-48/4 ГУВД Панчуку В. Н. (для ознакомления подследственного Варенникова).
В связи с рассмотрением в суде жалобы Варенникова направляется его заявление о незаконном содержании под стражей, адресованное Президенту РФ.
Начальник отдела по надзору за расследованием особо важных дел старший советник юстиции А. Ф. Козусев».Что это фактически означает? Во-первых, направление такого документа и с такой препроводительной из Генеральной прокуратуры уже не что иное, как прямое указание, как надо поступать суду (довольно прозрачно намекается: президент, мол, не стал рассматривать этот вопрос и вам вроде велел поступать соответственно).
Во-вторых, характер документа, подписанного ответственным работником Генеральной прокуратуры, свидетельствует о том, что вообще заведен стабильный «порядок» прокурорского надзора — невзирая на закон, право, свободы и т. п., держать подследственных, как и в прошлом, в «ежовых рукавицах».
В-третьих, в этом обращении к президенту мною фактически выражалась главная мысль о назначении парламентской комиссии для определения политических оценок по событиям, о чем не говорится в документе Генеральной прокуратуры РФ.
В-четвертых, письмо к Президенту РФ, написанное мною и направленное через Генеральную прокуратуру РФ еще в мае 1992 года, никуда дальше канцелярии прокуратуры не ушло. И лишь в конце июля было переправлено председателю Куйбышевского районного суда г. Москвы, а не адресату, т. е. не президенту.
В-пятых, факт направления копии документа в следственный изолятор для моего ознакомления говорит или об ограниченности работников Генпрокуратуры (уж если мои ходатайства дальше ее стен не уходят, так хоть молчали бы об этом), или же это — наглый цинизм и издевка — вот, мол, знай: куда бы ты ни писал и о чем бы ни просил, все находится у меня, Козусева, и я что захочу, то и сделаю.
Это тоже ущемление моих прав и требует должной оценки судом действий прокуратуры.
Третий факт. Об игнорировании моих просьб встретиться с Генеральным прокурором Российской Федерации.
Учитывая сложившуюся вокруг меня обстановку, я начал настаивать на личной встрече с Генеральным прокурором РФ, тем более что никто из руководства следственной группы за год ни разу со мной не встретился.
Однако мои ходатайства и на этот раз не были удовлетворены. Тогда я иду на крайнюю меру — пишу Степанкову письмо уже как народному депутату России и прошу принять меня буквально на 20–30 минут. Ответ получаю 5.8.92 г. за подписью старшего прокурора по надзору за расследованием особо важных дел младшего советника юстиции Павлова А. следующего содержания (копия имеется):
«По поручению Генерального прокурора РФ сообщаю, что по вопросам, изложенным в Ваших заявлениях от 27.2.92 г. и 25.7.92 г., состоится личная встреча с Вами при очередной проверке следственного изолятора».
Но встречи и на этот раз не было, хотя Степанков в тюрьме неоднократно бывал. Как же так? Ведь необычное дело! Месяцами прошу встретиться. Я вправе просить о такой встрече?
Все это — единая система психологического пресса. И, конечно, она дает свои результаты — губительно сказывается на здоровье. И в этом случае я так же прошу соответствующего разбирательства.
Четвертый факт. О встрече с народными депутатами Российской Федерации.
Летом 1992 года внезапно была проведена встреча в здании следственного изолятора с народными депутатами РФ Исаковым, Павловым и Саенко. Характерно, что встреча проводилась в присутствии Генерального прокурора Степанкова. Цель встречи — выяснить, не допускаются ли к нам противозаконные действия, и на месте установить возможность и целесообразность изменения меры пресечения.
Я высказал всю правду о грубых нарушениях законности, принципа презумпции невиновности лично Генеральным прокурором РФ, его заместителями. Степанков в ходе моего сообщения бросил несколько реплик, которые сводились к тому, что надо, мол, в своем докладе опираться не на сообщения средств массовой информации, а на его личные заявления. Но, во-первых, находясь в тюрьме, мы не имели возможности слышать и видеть его лично. Во-вторых, если бы все это была ложь и подтасовка прессы или телевидения, то Степанков мог заявить опровержение. Однако такового не последовало. Мои высказывания, возможно, были резкими, но правдивыми.
