Иван Майский - Кто помогал Гитлеру. Из воспоминаний советского посла
— Его превосходительство советский посол Иван Майский!
Точно порыв ледяного ветра пронесся по залу. Все сразу смолко Я тронулся по красной дорожке Ни звука! Ни одного хлопка!. Кругом мертвое, настороженно-враждебное молчание. Блестящая толпа, теснящаяся по обе стороны дорожки, провожает меня любопытно-колючими взглядами. Шикарно разодетые дамы показывают на меня лорнетами, ехидно шушукаются, смеются. В атмосфере этого кричащего безмолвия я медленно и твердо, с высоко поднятой головой, прошел всю дорожку и, как полагается по ритуалу, пожал руку лорд-мэру и его жене.
Да, демонстрация чувств правящей Англии к Советскому Союзу была яркая и законченная»..
А вот еще один эпизод. Недели через две после банкета лорд-мэра происходило открытие новой сессии парламента. Это тоже очень пышная и красочная церемония, в которой слышится голос веков.
Открытие парламента происходит в зале заседаний палаты лордов. Присутствуют лорды в своих красных с горностаями мантиях, их жены в роскошных туалетах с драгоценностями, нотабли государства и дипломатический корпус Король и королева сидят на возвышении у стены Члены палаты общин — древняя традиция — не допускаются в зал. Немногочисленная группа их представителей стоит (именно стоит, а не сидит!) за особым барьером, закрывающим выход из зала заседаний верхней палаты. «Лорд-чемберлен» с глубоким поклоном подает королю текст тронной речи. Король встает и читает ее. Потом король и королева, сделав поклон всем присутствующим, удаляются, и сессия парламента считается открытой.
Мы были с женой на открытии новой сессии палат 1932–1933 годов, сессии, которой суждено было стать столь драматической в истории англо-советских отношений (об этом ниже). Я, как полагалось по этикету, сидел вместе с другими послами справа от трона, а моя жена вместе с другими женами послов слева от трона. По этикету также полагается, что самое почетное место тут отводится женам послов, а уже за ними идут придворные дамы самого высшего ранга. Моя жена в тот момент была самой младшей из жен послов[5], и поэтому рядом с ней оказалась самая старшая из представительниц английской аристократии. То была герцогиня Соммерсет. Она была стара, как Мафусаил, и уродлива, как смертный грех, однако вся сияла шелками и бриллиантами. Перед открытием церемонии герцогиня заговорила с моей женой и, увидев перед собой иностранку, спросила:
— А какую страну вы представляете?
Жена спокойно ответила:
— Я представляю Советский Союз.
Эффект этих слов был потрясающий. Герцогиня внезапно изменилась в лице, точно наступила на ядовитую змею. Она безобразно покраснела, на тощей шее вздулись жилы, в глазах загорелись колючие огоньки. Герцогиня резко отшатнулась от моей жены и злобно воскликнула:
— А вы знаете… Я ненавижу Советы!
Куда девались английская выдержка, самая обыкновенная светская вежливость!..
Моя жена не растерялась и, в свою очередь, резко ответила:
— В таком случае я очень сожалею, что вы оказались моей соседкой[6].
Этот маленький, но такой характерный инцидент был прекрасным дополнением к тому, что произошло на банкете лорд-мэра.
И, наконец, еще одно последнее воспоминание из первых недель моей работы в Лондоне в качестве советского посла.
В числе официальных визитов, которые я сделал после вручения верительных грамот королю, был также и визит к тогдашнему министру финансов и фактическому лидеру консервативной партии Невилю Чемберлену. Во время нашей беседы Чемберлен стал жаловаться, что СССР много продает в Англии, но мало здесь покупает, а полученную в Лондоне выручку тратит на размещение больших заказов в Германии. Видно было, что сердце министра финансов скорбит и вопиет к небу по случаю такой «несправедливости». Я спокойно возразил:
— Чему вы удивляетесь, господин министр? Советское правительство поступает так, как поступил бы всякий хороший купец: продает, где более выгодно, покупает, где более выгодно.
— Но почему вы считаете, что вам выгоднее заказывать в Германии, а не в Англии? — спросил Чемберлен.
— По очень простой причине, — ответил я. — Немцы дают нам кредиты до пяти лет, а вы не даете…
Едва я успел произнести эти слова, как лицо Чемберлена приняло ледяное выражение, он круто повернулся в своем кресле и каким-то зловещим голосом с расстановкой сказал:
— Что же, вы хотите, чтобы мы давали долгосрочные кредиты своим врагам? Нет, уж лучше мы используем наши деньги в других направлениях.
Да, в этих словах был настоящий Чемберлен, подлинный, без всяких румян.
В тон Чемберлену я ответил:
— Я ровно ничего не хочу, мистер Чемберлен, я вовсе не пришел к вам за кредитами… Вы спросили у меня, почему Советский Союз помещает заказы предпочтительно в Германии. Я вам объяснил, и только. Все остальное уже ваше дело.
Какой вывод я мог сделать из этих первых и беглых контактов моих с правящей Англией тех дней? Вывод мог быть только один: правящая Англия не только не стремится к установлению дружеских отношений и сотрудничества с Советской страной, но, наоборот, открыто выражает свою вражду к ней, забывая подчас даже о самых элементарных правилах вежливости и дипломатического такта.
Борьба за торговое соглашение
Последующие и более глубокие контакты с правящей Англией еще больше усугубили во мне подобные настроения.
Моей первой крупной «дипломатической операцией» в Лондоне были переговоры о новом торговом соглашении, которое должно было заменить денонсированное консервативным правительством соглашение 1930 года, Я без колебаний называю правительство, которое стояло у власти в 1932 году, консервативным, несмотря на то что официально оно именовалось «национальным» и включало в свой состав консерваторов, национал-либералов во главе с Саймоном и национал-лейбористов во главе с Макдональдом. Я без колебаний говорю так, ибо из 520 депутатов парламента, входивших в правящую коалицию, 471 был консерватор. Формальным премьером этого правительства был Макдональд, но реальным премьером являлся его заместитель Болдуин.
Переговоры о новом торговом соглашении, которые пришлось вести в Лондоне мне и нашему тогдашнему торгпреду в Англии А. В. Озерскому, человеку умному и гибкому, оказались очень трудными и продолжались целых 15 месяцев. Почему? Потому ли, что самый предмет переговоров был слишком сложен? Потому ли, что противоречия между СССР и Англией в области торговли были чрезвычайно остры? Нет, не поэтому. Переговоры оказались трудными и потребовали много времени потому, что британское правительство все время стремилось приводить в отношении Советской страны политику враждебной дискриминации. В этом была суть. Именно отсюда вырастали все главные споры и конфликты, которые подчас принимали даже драматический характер.
В самом деле, каков был ход событий? Я не собираюсь здесь излагать его подробно (это сделано мной в другой книге[7]), но об основных моментах переговоров я должен сейчас хотя бы кратко упомянуть.
Начну с самого начала. Советское правительство прекрасно понимало, что после Оттавской имперской конференции (осенью 1932 г.) и перехода Англии от свободной торговли к протекционизму неизбежен пересмотр прежних торговых договоров между Великобританией и другими странами. Такой пересмотр действительно шаг за шагом и был осуществлен. Но как это обычно производилось? Обычно английское правительство, не денонсируя старый договор, предлагало соответственному правительству вступить в переговоры для внесения в этот договор тех или иных изменений, ставших необходимыми в связи с коренным поворотом в торговой политике Англии. Такой метод действий был вполне разумен и законен, ибо сводил к минимуму трудности, с которыми было связано приспособление английской торговли с данной страной к новым условиям.
А как поступило британское правительство в отношении СССР? Совсем иначе!
16 октября 1932 г. британский министр иностранных дел Джон Саймон совершенно неожиданно прислал советскому полпредству в Лондоне не очень вежливую ноту, в которой сообщал, что английское правительство односторонним актом денонсирует англо-советское торговое соглашение 1930 года. Для нас это был удар грома среди ясного неба. Советское правительство было поставлено перед совершившимся фактом, и притом весьма недружественного характера. Такой характер его еще больше подчеркивался тем, что в своей ноте Саймон даже не предлагал нам открыть переговоры в целях заключения нового торгового соглашения, а лишь выражал готовность «вступить в обсуждение ситуации, созданной денонсированием» прежнего торгового соглашения.
Здесь была налицо явная дискриминация в отношении СССР, дискриминация № 1.
