Тимофей Бордачёв - Новый стратегический союз. Россия и Европа перед вызовами XXI века: возможности «большой сделки»
«Достаточно давно мы пришли к заключению, что, если мы не добьемся признания растущей роли развивающихся экономик, МВФ во многом утратит свою значимость и мы все от этого потеряем».[100]
Одновременно, как замечает Дрезнер, администрация Буша предприняла шаги по расширению сотрудничества с набирающими силу державами и в других областях, особенно в том, что касается энергетики, охраны окружающей среды и нераспространения ядерного оружия. Все это потребует увеличения влияния новых растущих центров силы в международных институтах или, что пока рассматривается как экстремальный подход, создания новых с их участием:
«Не отвлекаясь на узкие проблемы двусторонних отношений, следует попытаться перейти на непосредственное партнерство с Китаем, дабы обеспечить совместное управление мировой экономикой. Только такой подход, который можно обозначить как базирующийся на взаимодействии „Большой двойки“ (G2), учитывает новую роль Китая как глобальной экономической державы, его способность на законном основании управлять мировой экономикой и быть ее архитектором... Новые правила, кодексы либо нормы зачастую целесообразно вводить через уже существующие организации, такие, например, как МВФ и ВТО. Однако некоторые из них будут работать более эффективно в рамках совершенно новых всемирных организаций, которые еще могли бы быть созданы в целях решения возникающих проблем».[101]
К шагам в этом направлении, собственно, и подталкивает США принятая Китаем практика воздерживаться при обсуждении наиболее острых вопросов международных отношений. Лидеры Поднебесной вполне вправе считать: если Вашингтон не дает им равного с его собственным по весу слова, то и говорить им пока не о чем. На этом фоне складывается впечатление, что рано или поздно, но собственные интересы заставят США перейти к более решительным шагам в плане уравновешивания своих новых партнеров с собой и старыми союзниками, которые весьма напряженно следят за этими маневрами:
«Было бы трудно обосновать включение в число постоянных членов СБ ООН других неевропейских стран, кроме США, России и Китая. Действительно, к примеру, Япония остается второй экономической державой мира, но до сих пор она либо не захотела, либо не сумела стать независимой в политическом отношении».[102]
Такая настороженность со стороны европейцев вполне объяснима. Как справедливо замечает американский наблюдатель, переписывание правил функционирования существующих институтов – дело рискованное. Влияние – это «игра с нулевой суммой», поэтому любая попытка повысить престиж Китая, Индии и других восходящих государств в международных организациях будет означать частичную утрату авторитета другими их участниками.
Более конкретно высокую вероятность и даже неизбежность такого невыгодного для Европы сценария обрисовывает Ричард Хаас:
«Может показаться странным, что Соединенные Штаты сегодня стремятся лишить голоса своих давних союзников в Европе, с тем чтобы придать больше веса правительствам, программы которых зачастую отличаются от их собственной. Но альтернатива обескураживает еще больше: оставление этих стран вне интеграции, возможно, подвигнет их на самостоятельные действия и создание международных организаций вразрез с интересами США».[103]
Судьба Европы
Параллельно с разворачиванием основных векторов политики и экономики в направлении Азиатско-Тихоокеанского региона США качественным образом меняют свою роль в европейской системе безопасности. В результате того, что Европа не занимает уже место мирового центра, ее роль в реализации глобальной стратегии США становится второстепенной. Евразийское пространство рассматривается Вашингтоном как один из периферийных театров, и его стабильность не является необходимым условием американского могущества.
Спору нет, страны ЕС рассматриваются в Вашингтоне как наиболее проверенные и надежные союзники. В их стратегической приверженности единым с Америкой ценностям никто не испытывает ни малейших сомнений. Более того, Соединенные Штаты по-прежнему возлагают на ЕС основные надежды в плане поддержки в идеологическом обеспечении своей глобальной политики. Указывая на приоритеты отношений США с партнерами на мировой арене, Дэниел Дрезнер определяет место Европы следующим образом:
«Европейские страны остаются главными союзниками США. По таким проблемам, как защита прав человека и продвижение демократии, голос Европы звучит мощно и убедительно».[104]
Отношение США к Европе основано на известном тезисе Збигнева Бжезинского, охарактеризовавшего ЕС как «безопасную гавань американского доминирования». Если исключить наиболее радикальные взгляды американских неоконсерваторов, утверждавших, что трансатлантический раскол вокруг проблемы Ирака в 2002–2003 годах вызван принципиальными ценностными различиями между «шерифом и содержателем салуна», все серьезные представители элиты США стоят на позициях уверенности в надежности своих европейских партнеров. Однако сейчас эта уверенность подвергается все большему испытанию.
Во-первых, угрозу для трансатлантического единства представляют собой изменившиеся приоритеты политики США. Все большее число практических шагов Вашингтона ведет к явному ущемлению прав Европы, и поддержание в таких условиях даже видимости искренних союзнических отношений потребует от европейских грандов поистине британской выдержки во всех смыслах этого понятия. В этой связи патриарх российской внешней политики Евгений Примаков откровенно указывает:
«Размещение ПРО в Восточной Европе вызвано главным образом, повторяю, главным образом, даже не военными, а политическими причинами, связанными с американо-европейскими отношениями. Во время холодной войны Соединенным Штатам удавалось подчинять Европу „блоковой дисциплине“... очевидно, США понадобилось, во-первых, увеличить сферу своего влияния в Европе за счет расширения НАТО... и, во-вторых, попытаться вновь „защитить“ Европу. Иными словами, вновь вернуть ее к тому положению, когда она должна соизмерять свои национальные интересы с необходимостью быть более послушной».[105]
Во-вторых, речь должна идти о поведении самих европейцев, обеспокоенных снижением собственной роли в мире и стремящихся его компенсировать. Практические шаги, предпринимаемые на этом поприще европейскими столицами, могут спровоцировать столкновение интересов между ЕС и Соединенными Штатами и создать у американских элит ощущение, что доминирование в этой безопасной гавани уже не является таким безусловным. И реакция на это будет основана на принципах американской политической культуры и, что весьма вероятно, окажется несколько более резкой, чем рассчитывают в Париже или Берлине.
Однако, что наиболее важно в долгосрочном контексте, постепенно размываются культурные барьеры, отделяющие «безопасную гавань» Европы от России – второй составляющей европейского пространства от Атлантики до Владивостока. Несмотря на отсутствие формальных признаков собственной европеизации, по меньшей мере в том смысле, в каком это понятие является общепринятым сейчас на официальном уровне ЕС, Россия с каждым днем становится все большим инсайдером европейской культурной, политической и экономической жизни.
Россию и пространство ЕС связывают много веков общей истории, культура, традиции и экономическая взаимозависимость. Дополнительный вклад в «европейскость» России внесли 70 лет социалистического эксперимента, привившие россиянам стойкую приверженность идее социальной справедливости и поддержки слабых индивидуумов со стороны государства и общества. Другими словами, современная Россия гораздо ближе к старому Орлеану, чем к Новому Орлеану.
В результате возникает некоторый разрыв между двумя составляющими структуры отношений в международной системе: связями между политическими организациями – государствами и связями между культурами в широком смысле этого слова. Причина этого разрыва в том, что военно-политическая организация Европы как наиболее связанный с государственной функцией распределения общественных благ элемент по-прежнему основана на блоке НАТО, который в свою очередь исключает Россию, скрыто враждебен ей и находится под безусловным доминированием США, культурное единство которых с Европой никогда не считалось бесспорным.
Вместе с тем европейское культурное и экономическое пространство все более сливается с российским. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить принципы, на которых осуществляется государственное администрирование и взаимодействие государства с бизнесом и неправительственными организациями в России, Германии, Италии или Франции, с одной стороны, и в США – с другой. При том что европейская управленческая практика, особенно на низовом уровне, полностью избавлена от характерных для России массовых злоупотреблений и коррупции, идеология патернализма и прямого государственного участия в жизни бизнеса и общественных организаций у континентальных стран Европы совершенно общая, и она принципиально отличается от англосаксонской традиции, принятой в США.
