Владлен Дорофеев - Сталинизм. Народная монархия
Надежде Сергеевне хотелось самостоятельности. Дела мужа ее интересовали мало. Она пыталась в них вникнуть, когда речь шла о Бухарине. Но и здесь она заранее принимала сторону Николая Ивановича. Ей казалось, что Иосиф ревнует ее к Бухарину и поэтому придирается по всяким пустякам к такому замечательному человеку. Эта мысль нравилась ей самой, и она, чтобы вызвать еще большую ревность, восторженно отзывалась о Бухарине по поводу и без повода.
Сталин представил, какую бурю возмущения в его семье вызовет решение сегодняшнего пленума, и он не ошибся…
* * *Надежда Сергеевна знала о состоявшемся пленуме и поспешила встретится с Бухариным. Дверь ей открыла жена Николая Ивановича. По ее лицу Надежда определила, что произошло самое ужасное, то, чего боялись больше всего. Сам Николай Иванович сидел за столом с недопитой чашкой чая. Он был бледен и абсолютно подавлен. Он смотрел на Надежду и не узнавал ее. На вопрос: «Что случилось?» — только махнул рукой и ничего не ответил. В комнате висела какая-то тревожно-тягостная тишина.
— Произошла гражданская казнь, — наконец произнес Николай Иванович. — Казнил меня твой муж. Казнил по всем правилам восточных владык. Я не знаю, за что он взъелся на меня? Где я ему перешел дорогу?
Надежде вдруг показалось, что она знает тайную причину конфликта, и она решила, что сможет помочь бедному и несчастному Николаю Ивановичу. Нужно только поговорить с Иосифом.
* * *Вскоре такой разговор состоялся. Вернее, больше говорила Надежда Сергеевна, но Сталин слушал ее как-то рассеянно. Она говорила, что он напрасно ее ревнует и напрасно преследует Бухарина. Что между ними ничего нет и никогда не было…
Вначале она говорила спокойно, потом сорвалась. И слова сами собой заполнили комнату. Она кричала, что он восточный деспот и ведет себя, как собака на сене, бросала и много других надуманных, обидных и несправедливых упреков.
Сталин не стал все выслушивать, повернулся и ушел в свою комнату.
— Успокоишься, — бросил он на ходу, — тогда поговорим.
Но Надежда Сергеевна не успокоилась. Приступ агрессии перешел в депрессию. Теперь она сутками молчала. Ее все раздражало: дети, муж, прислуга… Со слов няни, Светлана Иосифовна вспоминает: «К ней приехала в гости ее гимназическая подруга, они сидели и разговаривали в моей детской комнате (там всегда была «мамина гостиная»), и няня слышала, как мама все повторяла, что «все надоело», «все опостылело», «ничего не радует», а приятельница ее спрашивала: «Ну, а дети, дети? «Все, и дети», — повторяла мама».
Возможно, ей не хватало обыкновенного счастья, простых человеческих удовольствий — шумных компаний, молодых мужчин и новых впечатлений. У нее этого не было, и она злилась, впадала в депрессию, раздражалась по пустякам и отравляла жизнь себе и мужу, который больше искал в семье уюта и покоя, чем новых эмоций. А впечатлений ему с избытком хватало на службе за высокими кремлевскими стенами.
Раздражала Надежду Сергеевну и скрытность мужа. О важных событиях она узнавала от приятельниц, жен других членов Политбюро, которые пытались разузнать через нее мнение Сталина, задавая наводящие вопросы, смысл которых она не всегда понимала. Она улыбалась, пожимала плечами, делая вид, что ей все известно, но она ничего не может сказать. Одни считали ее скрытной, другие — застенчивой и скромной. Но такая игра давалась ей непросто, и дома эмоции выплескивались сами собой. Были громкие хлопанья дверьми, истеричные крики на детей и прислугу. Что касается Иосифа Виссарионовича, то она часто старалась делать вид, будто не замечает его. Это, она знала, был самый эффективный способ воздействия на мужа.
И все-таки он любил ее, любил по-своему… Возможно, он надеялся на то, что со временем все образуется, что рано или поздно прекратятся эти тягостные домашние сцены. Но он ошибался.
Великий марксист, практик, знаток общественного развития не знал собственной жены. Он не мог или не хотел глубоко погружаться в проблемы женской психологии. А ее не интересовали проблемы государственного строительства. Она видела перед собой далекого от идеала мужчину, который испортил ей жизнь. Что касается его государственных дел, то они ее интересовали лишь настолько, насколько он притеснял ее друзей, родных и близких. Она не могла простить Иосифу случай с мужем ее сестры Анны Сергеевны — Редерсом в бытность последнего главой закавказского ГПУ. Сталин до того неплохо относился к Редерсу. Как-никак свояк. Однако когда стало известно, что Редерс устроил пьяный дебош, Сталин немедленно освободил его от должности. И отчаянное заступничество Надежды Сергеевны ни к чему не привело.
— Его специально напоил Лаврентий (Лаврентий Берия был замом у Редерса) и все подстроил специально, — убеждала Надежда Сергеевна, — чтобы занять его место.
— Я не уверен в этом, — говорил Сталин, — но если все действительно так, то Редерсу все равно нет оправдания, если он клюнул на такую нехитрую приманку.
Сталин перевел Редерса в Харьков с понижением в должности. Именно к Редерсам после окончания академии и собиралась перебраться из Москвы Надежда Сергеевна, чтобы начать самостоятельную жизнь.
Еще более незаслуженно, по ее мнению, был наказан Бухарин, мягкий, добрый и обходительный человек, которого Ленин назвал «любимцем партии» и у которого душа болела за народ. Однажды он дал ей письмо за подписью десятков крестьян, которые осуждали коллективизацию, и попросил, чтобы она показала его Сталину, но только не говорила, что это письмо дал ей он, Бухарин, а сказала бы, что письмо ей вручили слушатели Промышленной академии. Бухарин таким способом проверял реакцию Сталина, для того чтобы правильно выстроить тактику своего выступления на пленуме.
Сталин на письмо отреагировал очень резко. Он сразу же догадался, откуда ветер дует. Надежда Сергеевна возразила:
— Николай Иванович не имеет никакого отношения к этому письму, — солгала она, — его мне дали слушатели академии.
— И что, все слушатели академии так думают? — спросил Сталин. — Или есть такие, которые думают иначе?
Надежда Сергеевна не ожидала подобного вопроса и стушевалась. Сталин заметил ее смущение и еще более убедился в своих подозрениях. Тем не менее, он ждал ответа.
— Нет, не все, — сказала Надежда Сергеевна, — есть и такие, кто за коллективизацию.
— Ты можешь назвать и таких? — спросил Сталин.
— Могу, — сказала Надежда Сергеевна и назвала первую пришедшую на память фамилию. — Секретарь ячейки академии Никита Хрущев.
Бухарин похвалил Надежду Сергеевну за находчивость в сложной ситуации, а Сталин впервые узнал о существовании человека с такой фамилией.
Заботы и тревоги
Рабочий день Сталина начинался с изучения новых сводок о положении дел в стране. Он знал все: знал, что капиталовложения в промышленность растут удвоенными темпами; знал, где и какие строятся новые предприятия и создаются новые отрасли народного хозяйства. Знал и радовался этим переменам. Но быстрый рост индустриализации ставил новые проблемы — кадровые. Чтобы овладеть техникой, нужны специалисты. Решение одних задач влекло за собой другие. И так без конца.
Новой и всепоглощающей его заботой становилось сельское хозяйство. Коренная ломка вековых укладов проходила с большим трудом, но плюсов все же было больше, чем минусов. Уже в начале тридцатых годов сократилось количество индивидуальных хозяйств, а количество колхозов и совхозов выросло в три раза. Увеличились посевные площади и урожайность зерновых, овощных и технических культур. Другими словами, в деревне побеждал социализм. Не оправдались бухаринское прогнозы, что крестьяне не пойдут в колхоз, а ускоренный темп развития колхозов вызовет массовое недовольство и «размычку» крестьянства с рабочим классом.
Рушились и надежды иностранного капитала, мечтающего о восстановлении в СССР «священного принципа частной собственности». Крестьяне, рассматриваемые ими как материал, унавоживающий почву для капитализма, массово переходили на рельсы коллективного ведения хозяйства — на рельсы социализма.
Однако до победы было еще далеко. Сталин понимал, что классовая борьба будет обостряться. В городах и деревнях много сторонников Троцкого и Бухарина. Они уже стали проявлять себя на производстве, где умышленно тормозят развитие индустрии, и в деревне, где убивают инициаторов колхозно-совхозного движения. Сталин пытался как-то развязать этот тугой узел…
И в этот момент пришла беда, которой он совсем не ждал. В ночь с 7 на 8 ноября 1932 года в своей комнате застрелилась Надежда Сергеевна Аллилуева.
Трагедия
Этой трагедии предшествовала небольшая ссора. Собственно, даже не ссора, а недоразумение, которое случилось на банкете по случаю XV годовщины Великого Октября, где присутствовали все члены Политбюро и правительства. За столом было весело, там шутили, смеялись, произносили тосты. Но Надежда Сергеевна не принимала участия в общем веселье и недовольно наблюдала за своим мужем. Иосиф Виссарионович был в центре внимания. В его честь произносились многочисленные тосты. Он много шутил и смеялся. Это ее раздражало и злило. Однако никто не замечал ее подавленного настроения. Никто не замечал даже, что она демонстративно не прикасалась к приборам на столе. Только Иосиф Виссарионович обратил на это внимание и шутливо бросил:
