Михаил Елисеев - Великий Александр Македонский. Бремя власти
А у моря грохотали персидские барабаны, и панцирная кавалерия державы Ахеменидов начинала атаку. Персидская и мидийская знать, лучшие витязи империи постепенно разгоняли своих боевых коней, готовясь атаковать левое крыло армии Александра. Люди и кони были здесь закованы в чешуйчатые доспехи, и казалось, нет такой силы, которая сможет остановить этот живой таран. Лошади взяли в галоп, и стена персидской кавалерии покатилась вдоль морского берега на македонские ряды; навстречу с боевым кличем ринулась фессалийская и пелопоннесская конница. С грохотом, который сотряс долину, сшиблись две конные лавы, и закипела страшная круговерть кавалерийского боя. Метнув свои копья, персидские и мидийские витязи пустили в ход ударное оружие: булавы, палицы и боевые топоры обрушились на всадников Пармениона – их вышибали из седел, валили на землю вместе с конями, страшными ударами ломали кости и разбивали головы. Союзники не выдержали бешеного натиска и стали отступать, внося смятение в ряды собственной пехоты.
* * *Александр не стал увлекаться преследованием разгромленного левого крыла персов, Македонец прекрасно понимал, что его тяжелой пехоте требуется помощь. Развернув свою победоносную конницу, он двинул ее на незащищенный левый фланг греческих наемников. Страшный удар сомкнутого строя гетайров заставил греков откатиться от берега – сариссофоры наконец вскарабкались наверх, образовали подобие боевого строя и ощетинились лесом пик. И тут македонский царь увидел Дария! Он возвышался в своей колеснице над сражающимися и метал дротики в оказавшихся поблизости врагов. Александр указал на него копьем и повел кавалерийский клин в атаку на Царя царей. Но брат персидского царя Оксатр увидел опасность, грозившую повелителю, и с 1000 отборных всадников преградил путь неистовому Македонцу. Произошла страшная свалка, оба отряда смешались, Оксатр боевым топором крушил всех подступавших к нему, оставаясь неуязвимым благодаря крепким доспехам и высочайшему умению владеть оружием. Но македонцы напирали, персидские латники один за другим падали на землю, несколько их полководцев было убито и наконец они дрогнули, а гетайры прорвались к колеснице. И тут Дарий увидел своего врага. Залитый своей и чужой кровью, рубя кривой махайрой направо и налево, он приближался к персидскому царю. Владыка Азии посмотрел в безумные глаза македонского царя, спрыгнул с колесницы, подбежал к стоявшему рядом коню, вскочил в седло и помчался прочь. Увидев, что Царь царей бежал, побежали и те, кто был рядом, – паника, словно приливная волна, захлестывала персидскую армию, пока не захлестнула всю. Сначала маленькими ручейками, а потом могучим, неудержимым потоком толпы беглецов хлынули прочь с поля боя. Персидская армия обратилась в бегство.
* * *А на правом фланге персы торжествовали победу. Часть фессалийской конницы была рассеяна, другие продолжали отбиваться от наседавших вражеских всадников, а старик Парменион носился вдоль рядов, удерживая свои отряды от беспорядочного бегства. Но словно молния, пронеслась по рядам персов и мидийцев весть, что Царь царей бежал, наемники покидают поле боя, а вся персидская армия превратилась в стадо бегущих овец. Кто-то стал разворачивать коней и уходить с места битвы, кто-то продолжал вести сражение, но в настроении воинов произошел надлом, и противник этим воспользовался. Отступившие фессалийцы сомкнули ряды и вновь атаковали врага, ощетинившиеся пиками пехотинцы двинулись вперед, и прославленная кавалерия персидского царя начала отступать. Однако покрытые доспехами кони, истомленные яростным сражением и весом сидящих на них панцирных всадников, не могли быстро передвигаться по заваленной телами павших долине. А потому фессалийцы легко окружали и брали в плен знатных витязей, которые, видя, что сопротивление бесполезно, предпочитали сдаться и сохранить себе жизнь. Узнав, что враг разбит и на правом фланге, а опасность его армии больше не угрожает, царь Александр бросился в погоню за Дарием. Толпы беглецов запрудили все горные тропы и дороги, македонские всадники устали рубить бегущих, но еще больше персов погибло в давке и сорвалось со скал, стараясь как можно быстрее покинуть это проклятое место. Македонец гнался за персидским царем до самой темноты – поняв, что того ему все равно не догнать, он повернул назад и поехал в сторону персидского лагеря, откуда доносились радостные крики победителей и отчаянные вопли побежденных.
* * *Битва была ожесточенной, но, судя по всему, не особенно долгой, большая часть времени ушла на преследование разбитого врага. Потери персов источники единодушно объявляют как 100 000 погибших пехотинцев и 10 000 кавалеристов. Здесь хотелось бы обратить внимание вот на что: в Древнем мире основные потери на поле боя армии несли не во время сражения, а во время бегства. А здесь бегство было массовым, пути отступления проходили в горной местности, где не каждый сможет правильно себя повести, а потому их количество не должно удивлять. Например, персидской кавалерии удирать по горным тропам было практически невозможно, да и необходимым знанием окрестностей они вряд ли обладали. Античные историки прямо называют причину таких громадных потерь – условия местности « так как многотысячной толпе пришлось бежать в теснинах, то вся окрестность наполнилась трупами » (Диодор). Ему вторит Арриан: « Птолемей, сын Лага, следовавший тогда за Александром, рассказывает, что когда они, преследуя Дария, оказались у какой-то пропасти, то перешли через нее по трупам ». Да и наступившая темнота явно не помогла тем, кто блуждал в горах, наоборот, стало еще опасней, ибо шанс не заметить пропасть и сорваться туда возрастал многократно. А вот по поводу македонских потерь меня терзают смутные сомнения – такие же сомнения посещали меня во время изучения Римско-Македонских войн. И так как элемент пропаганды налицо, историю пишут победители, и не стоит удивляться, когда потери победившей стороны исчисляются десятками людей, а проигравших – многими тысячами. По Диодору, погибло: «у македонцев около 300 пехотинцев и человек полтораста всадников». Вот так, не больше и не меньше. А как же быть с жесточайшим сражением между фалангой и наемниками, ведь есть свидетельство Арриана, что: «пал Птолемей, сын Селевка, человек большой доблести, и около 120 непоследних македонцев». А ведь этот Птолемей был одним из командиров подразделений фаланги, о чем ранее указывает тот же Арриан, а эти «120 непоследних македонцев» явно были представителями младшего командного состава. Что же тогда говорить о простых бойцах, их явно было больше! Да и тяжелая персидская конница, атакуя войска Пармениона, явно наносила в рукопашной удары не по воздуху, не просто так часть фессалийской кавалерии разбежалась. В дальнейшем римские и проримски настроенные историки возьмут на вооружение этот элемент пропаганды и обратят его против самих же македонцев – когда Римская республика и Македонское царство схлестнутся в смертельной борьбе, то потери римлян всегда будут в несколько раз меньше, чем у их врагов. В итоге ситуация дойдет до абсурда – в битве при Пидне на 20 000 убитых македонцев придется 100 римлян, но все равно найдутся люди, которые в эти байки будут верить и с увлечением их повторять. Словом, применительно к македонцам можно сказать – как аукнулось, так и откликнулось! А что касается непосредственно царя Александра, то « он был ранен в бедро кинжалом, но что ранение не было опасным » (Плутарх).
* * *Битва закончена, враг разбит, и торжествующая толпа македонской солдатни хлынула во вражеский лагерь. И Курций Руф, и Диодор оставили красочное описание того погрома, который там учинили победители. « Македонцы прекратили преследование и занялись грабежом: больше всего в царских палатах, где было много богатства. Из царской сокровищницы расхищено было много серебра, немало золота, огромное количество роскошных одежд. Награблено было немало богатства также у царских друзей, родных и прочих военачальников » (Диодор). Досталось и женщинам, которых в персидском лагере оказалось полным-полно: « По древнему персидскому обычаю, за армией на колесницах, обитых золотыми пластинками, следовали женщины не только из царской семьи, но из семей родственных и дружественных царю… Одни солдаты тащили несчастных за волосы; другие, сорвав одежды, хватали обнаженных, ударяли их тупым концом копья и, пользуясь случаем, попирали то, что составляло их честь и славу » (Диодор). Лишь возвращение Александра из погони приостановило развернувшуюся вакханалию, мало ли как он мог посмотреть на такое безобразие, а своего царя македонцы явно побаивались. Об отношении царя к подобным вещам можно прочесть у Плутарха: « Узнав, что два македонянина, служившие под началом Пармениона, – Дамон и Тимофей, обесчестили жен каких-то наемников, царь письменно приказал Пармениону в случае, если это будет доказано, убить их, как диких зверей, сотворенных на пагубу людям ». Семью же Дария спасло лишь то, что слуги македонского царя проявили завидную прыть и первыми захватили шатер Царя царей и всех, кто там находился. Сразу принялись за дело – навели относительный порядок и приготовили ванну и обед к прибытию своего повелителя. Плутарх приводит интереснейшее свидетельство того, как царь Македонии, страны, где и царский двор не отличался особым блеском, впервые столкнулся с роскошью восточных владык. « Когда Александр увидел всякого рода сосуды – кувшины, тазы, флаконы для притираний, все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал удивительный запах душистых трав и других благовоний, когда наконец он прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и столов, – царь посмотрел на своих друзей и сказал: «Вот это, по-видимому, и значит царствовать !» Изумление царя понять можно, в суровой и далекой Македонии царский двор тоже не бедствовал, его предшественники уделяли этому много внимания, но все это не шло ни в какое сравнение с тем блеском Азии, с каким молодой человек впервые столкнулся. И самое главное, что принадлежит это все теперь Александру, и распоряжаться всем этим он может по своему усмотрению. « Затем Александр осмотрел богатства и сокровища Дария, попавшие в его руки, и был охвачен изумлением при виде всего этого. Тогда-то он начал впервые устраивать пышные трапезы и великолепные пиры » (Юстин). Наверное, именно с этого момента и стал проникать в царскую душу яд Востока, сначала маленькими каплями, а потом и более крупными дозами, незаметно меняя его отношение к окружающему его миру. Но до этого было пока далеко, а сейчас Македонец позволил себе сделать широкий жест – его отношение к семье побежденного врага, восхвалялось на протяжении веков. Он не только ни в чем их не ущемил, но оставил все так, как было при Дарии. Даже отрицательно настроенные по отношению к нему историки не могут здесь его упрекнуть – в этот момент Александр был безупречен. Замечательно высказался по этому поводу Диодор: « Я же вообще думаю, что среди множества прекрасных деяний, совершенных Александром, нет ни одного большего и более достойного памяти историка. Осады городов, сражения и прочие воинские деяния удачно заканчиваются благодаря счастливому случаю или доблести, но только мудрый почувствует жалость к тем, кто целиком оказался в его власти ».
