Рауль Ванейгем - Трактат об умении жить для молодых поколений (Революция повседневной жизни)
b) Обострённого сознания распадающегося движения истории в буржуазную эпоху жестоким образом не хватало лучшим практикам этой истории. Маркс отказывался от анализа романтизма и художественного феномена в общем. Ленин систематически игнорировал значимость повседневной жизни, футуристов, Маяковского и дадаистов.
Сознание нигилистического прилива и сознание исторического становления кажутся странным образом смещёнными. В интервале, оставленном этим смещением появляется толпа пассивных ликвидаторов, сбрасывающих силой своей тупости те самые ценности ради которых она появилась. Бюрократы, коммунисты, фашистские громилы, идеологи, политиканы, писатели подражающие Джойсу, нео—дадаистские мыслители, попы фрагментарности, все работают на великое Ничто во имя семейного, административного, морального, национального, революционно—кибернетического (!) порядка. Если бы история не зашла слишком далеко, возможно нигилизм смог бы перейти на положение общеизвестной истины, банальности. Сегодня, история зашла далеко. Нигилизм является свой собственной материей, путём от огня к золе. Овеществление заполняет пустоту в повседневной реальности. Подпитываемая под старой этикеткой современности интенсивная фабрикация потребительных и «футуризованных» ценностей, прошлое разрушенных сегодня древних ценностей неизбежно толкает нас к настоящему, которое должно быть построено, к преодолению нигилизма. В отчаянном сознании юного поколения, движение разрушения и движение реализации истории медленно примиряются. Нигилизм и преодоление объединяются, вот почему преодоление будет тотальным. Вот в чём, несомненно, заключается единственное богатство общества изобилия.
Когда человек негодующий осознаёт ту невосстановимую утрату, к которой его приводит обязанность зарабатывать себе на выживание, он становится нигилистом. Осознание невозможности жизни приходит к нему на смертельном для самого выживания уровне. Нигилистическая тоска не способна жить, открывается абсолютная пустота. Вихрь прошлого—будущего встречается с настоящим на нулевой точке. На этой мёртвой точке появляются два пути для нигилизма, то, что я буду называть активным и пассивным нигилизмом.
***Пассивный нигилизм объединяет под своим знаком компромисса и равнодушия сознание упразднённых ценностей и их сознательный выбор, часто заинтересованный, в той или иной из этих демонетаризованных ценностей, которые предполагается защищать несмотря ни на что и против всех, «бесплатно», ради искусства. Ничто не является истинным, значит какие—то действия могут обладать честью. Порхающие ультраправые интеллектуалы, патафизики, националисты, эстеты бесплатного действия, шпионы, ОАС, поп—артисты, весь этот симпатичный мир выдаёт свою версию принципа credo quia absurdum: можно и не верить, но всё равно делать это. Пассивный нигилизм является переходом к конформизму.
В конце концов, нигилизм никогда не был чем—либо кроме перехода, узла двойственности, колебания между двумя полюсами, от услужливой покорности до перманентного повстанчества. Между ними двумя, пролегает ничейная территория, туманная земля самоубийства и убийцы—одиночки, этого преступника, которого Беттина так сильно и точно описывал как живое преступление против государства. Джек Потрошитель недостижим для всей вечности. Он недостижим для механизмов иерархической власти, недостижим для революционной воли. Он вращается вокруг нулевой точки, на которой разрушение, переставая продлевать разрушение со стороны власти, одолевает её, превосходит её, ускоряя её вплоть до состояния сумасшествия пыточной машины из Исправительной колонии. Бытие Мальдорора обладает функцией доведения общественной организации до её пароксизма; до её саморазрушения. Абсолютное отрицание общества индивидом становится реакцией на абсолютное отрицание обществом индивида. Разве это не зафиксированная точка эквилибриума обращения перспективы, на которой не существует ни движение, ни диалектика, ни время? Полдень и вечность великого отрицания. А затем, погромы; по ту сторону их, новая невинность. Кровь евреев или кровь ментов.
***Активный нигилизм присоединяет к сознанию распада желание обличать его причины и этим ускорять его движение. Провокация беспорядков является лишь отражением беспорядка правящего миром. Активный нигилизм является предреволюционным; пассивный нигилизм — контрреволюционным. И часто случается так, что человеческое общество оказывается между тем и другим, в вечном колебании, в вальсе—сомнении заодно драматичном и шутовском. Как тот красный солдат, о котором писал советский автор Виктор Шловский, беспрестанно кричавший, «Да здравствует Царь!». Но обстоятельства рано или поздно должны сложиться так, что они оказываются у барьера и должны занять ту или другую сторону.
***Из—за противодействия со стороны официального мира всегда приходится учиться танцевать самому. Надо также всегда идти до конца в своих требованиях, не оставляя их радикальности при первом же препятствии. Лихорадочное обновление мотиваций к которому приговорён курс на потребление удачно получает прибыль от всего необычного, причудливого и шокирующего. Чёрный юмор и гнев проступают сквозь рекламный салат. Определённые способы танцев с нонконформизмом занимают своё место в ряду господствующих ценностей. Сознание разложения ценностей находит себе место в стратегии продаж. Разложение — тоже товарная стоимость. Шумно распродаётся одобренное ничтожество; идёт ли речь об идеях или о предметах. Солонка в виде Кеннеди, с дырочками в виде смертельных пулевых ранений демонстрирует с какой лёгкостью шутка, которое в своё время доставила бы удовольствие Эмилю Понже и его Отцу Пейнару, сегодня подпитывает рентабельность.
Дадаистское движение выразило сознание разложения в наивысшей степени. Дадаизм на деле содержал в себе семена преодоления нигилизма, но он оставил их гнить в свою очередь. Вся сюрреалистическая многозначность происходит с другой стороны из справедливой критики, выраженной в неудачный момент. Что это значит? Итак: сюрреализм с весьма полным правом критикует дадаизм, давший осечку в преодолении, но когда он в свою очередь предпринял попытку преодоления дадаизма, он сделал это не отрываясь от изначального нигилизма, не принимая в качестве основы принцип Дада—против—Дада, не подходя к нему исторически. И как история была кошмаром, от которого сюрреалисты, разоружённые коммунистическими партиями, застигнутые врасплох войной в Испании, так никогда и не очнулись, потоянно ворча, но следуя за левыми в качестве верных собак!
Некоторые аспекты романтизма, уже доказали, без малейшего вмешательства со стороны Маркса и Энгельса, что искусство, т. е. пульс культуры и общества, обнажает в первую очередь состояние упадка ценностей. Век спустя, когда Ленин решил, что это фривольный вопрос, дадаисты увидели в артистическом абсцессе симптом обобщённого рака, болезни целого общества. Неприятное в искусстве не отражает ничего кроме искусства неприятности, установленного повсюду в качестве закона власти. Вот, что дадаисты 1916–го установили с такой ясностью. По ту сторону подобного анализа находится лишь вооружённая борьба. Неодадаистские куколки Поп Арта, размножающиеся сегодня в навозной куче потребления нашли себе больше употребления.
Работая с большей последовательностью, чем Фрейд, над самоизлечением и над излечением своих современников от отвращения к жизни, дадаисты возвели первую лабораторию по оздоровлению повседневной жизни. Их действия вышли далеко за пределы мысли. «Что имеет значение», сказал художник Грос, «так это работа, так сказать, в самой кромешной темноте. Мы не знали, что мы делали». Дадаистская группа была воронкой, в которую засасывались бесчисленные банальности, огромное количество незначительных вещей этого мира. С другой стороны, всё было преобразованным, оригинальным, новым. Существа и предметы оставались теми же, но всё же, они приобретали новое значение. В магии вновь обретённой реальной жизни началось обращение перпективы вспять. Подрывная деятельность, т. е. тактика обращения перспективы, подточила незыблемые рамки старого мира. Поэзия, творимая всеми обрела в этом уничтожении свой истинный смысл, далёкая от всякой литературности, которой жалким образом в конце концов подчинились сюрреалисты.
Изначальную слабость дадаизма лучше всего искать в его невероятной скромности. Говорят, что Тцара, этот клоун, серьёзный, как папа римский, который каждое утро повторял фразу Декарта: «Я даже не хочу знать были ли до меня люди», этот Тцара презрел таких людей как Равашоль, Бонно и махновцы, присоединившись к стадам Сталина. Если дадаистское движение развалилось перед невозможностью преодоления, так это из—за того, что они не догадались поискать опыт возможного преодоления, или моменты, когда бунтующие массы брали в свои руки свою судьбу, в истории.
