Доминик Ливен - АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
Но хотя Демидовым угрожало банкротство, а Строгановы в 1910 г. решили закрыть свои предприятия, будущее уральской металлургии, несмотря на всю тяжесть ее положения, было отнюдь не безнадежно. Завершение в 1906 г. строительства железнодорожной магистрали С.-Петербург — Вятка — Пермь способствовало преодолению изоляции уральского региона. Урал располагал намного более крупными месторождениями железной руды, чем Украина, а в Западной Сибири находились богатые угольные месторождения. На помощь пришла финансовая поддержка Петербурга, направленная на реорганизацию уральских заводов и основание картеля по сбыту «Кровля», который должен был составить конкуренцию гигантской украинской монополии «Продамет». Однако на тот момент могущество «Продамета» оказалось необоримым, и картель «Кровля», среди основателей которого были Демидовы, Строгановы и Шуваловы, мог рассчитывать лишь на доминирующие позиции на рынках Урала, Сибири и Центральной Азии. Тем не менее, с течением времени принадлежавшие дворянам огромные уральские рудники, заводы и леса вполне могли снова оказаться весьма прибыльными[201].
Но пока лидерство в области металлургии и добычи угля оставалось за Украиной. До 1880-х годов большая часть минеральных ресурсов Южной Украины находилась в руках дворян, но «к началу 1890-х они были уже не в состоянии сохранять контроль над принадлежавшими им месторождениями. Крупные землевладельцы, которые сами разрабатывали находившиеся на их земле полезные ископаемые, как например, И. Г. Иловайский, Г. В. Депрерадович, Я. И. Древицкий, П. А. Карпов, В. Н. Рутченко, П. П. Рыковский и М. Щербатов, после освобождения крестьян начали отдавать свои месторождения в аренду еврейским предпринимателям. Позднее многие месторождения были проданы крупным зарубежным капиталистам, которые имели возможность оснастить их новейшей техникой и нанять владевших ею инженеров-специалистов»[202].
Центром украинской металлургической и угледобывающей промышленности была Екатеринославская губерния, особенно южные ее уезды. На протяжении большей части восемнадцатого века это были пустынные места, где в царствование Елизаветы Петровны (1741–1762) возникли редкие поселения беженцев с Балкан. Однако, как отмечалось в статье 1916 года: «Во второй половине девятнадцатого столетия снова иностранцы являются культуртрегерами этой области. Поэтому-то так мало здесь усадеб. Здесь не найти коренного, постоянного класса населения. Остались больше случайные пришельцы, а если и были земли, принадлежавшие лучшим русским фамилиям, то владетели и представители их не жили на местах и даже не бывали никогда в своих владениях. Позже они стали усиленно продавать свои земли. Как только обнаружилось местонахождение каменного угля или руды, и промышленники предлагали деньги (хорошие по тем временам), сейчас же собственники охотно расставались со своим имуществом. Но они делали невыгодное дело»[203].
В Донбассе, центре украинской угольной промышленности, наиболее известным шахтерским поселением стала Юзовка, основанная в 1870-е годы выходцем из Уэльса, фабрикантом железных изделий Дж. Дж. Юзом. Его шахты, содержавшие «самые богатые в Донбассе залежи коксового угля» были частью имения размером в 20000 десятин, которое принадлежало князю Павлу Ливену, камергеру при дворе императора Александра II и предводителю дворянства в далекой Ливонии, куда уходили корни Ливенов и где находилось большинство их имений. Когда Юз взял землю в аренду, «там находились две хижины и загон для овец, а вокруг них, насколько хватало глаз, расстилалась ровная степь, «совершенно открытая местность, лишенная какой-либо растительности»». Первоначально Ливены передали Юзу права на шахты на девяносто девять лет, но в 1882 г., после смерти князя, вдова его продала принадлежащие ей земли. Решить проблемы, связанные с созданием буквально на пустом месте города и шахт, было не под силу ни самой княгине Ливен, ни одному из тех управляющих, каких она могла бы нанять. К тому же, знатная дама, как и ее управляющий не смогли бы контролировать предприимчивого капиталиста, взявшего в аренду их отдаленные земли. Подобное положение дел лишь привело бы к угрозам, обвинениям и тяжбам. В 1887 г. княгиня посетила свое имение, и вид бунтующих шахтеров и казачьих отрядов отнюдь не развеял ее опасения. Согласно воспоминаниям ее сына, неприятности, создаваемые Юзом, который постоянно нарушал условия контракта, в конце концов вынудили Ливенов продать имение за 2,5 миллиона рублей. Вырученные деньги пошли на приобретение в Ливонии лесных угодий, по размеру не уступавших проданным землям, а также были вложены в ценные бумаги. Сделка была явно невыгодной, и за Юзовку Ливены выручили куда меньше ее настоящей цены, однако в сравнении с приграничными землями, уэльскими литейщиками и бунтующими шахтерами прибалтийские леса и российские акции казались знакомыми, надежными и необременительными источниками дохода[204].
Роль, которую аристократия играла в промышленности Германии, существенно различалась в разных регионах страны. В сердце германской промышленности, Рейне-Руре-Вестфалии, аристократия не играла сколько-нибудь значительной роли в предпринимательстве. Лидерство в индустриальной сфере принадлежало городским семьям, занимавшим прочное коммерческое и финансовое положение. Тем не менее, к 1914 г. двоим Standesherren принесло огромные прибыли королевское право заниматься горнодобывающим делом, унаследованное от предков, правителей немецких княжеств при Старом Рейхе. Одним из этих наследников был Энгельберт, герцог Аренбергский и Кройский, чьи огромные владения в Германии уступали лишь его еще более колоссальным владениям в Бельгии и Франции. Другим был принц Альфред Зальм-Зальмский[205].
Эти потомки прежних суверенов, наделенные королевскими правами, делали на горнодобывающем деле состояния, затрачивая даже меньше усилий, чем английские аристократы, сдававшие свои шахты в аренду. Они заключали соглашения с отдельными капиталистами и компаниями, специализирующимися в этой области, и те получали возможность открывать и эксплуатировать шахты, соблюдая тщательно оговоренные условия контракта. При этом они могли рассчитывать как минимум на 1 процент от всего добытого угля. Только одна из множества вестфальских угольных шахт, королевские права на которую принадлежали герцогу Аренбергскому, принесла ему в период с 1893 до 1909 гг. доходов на сумму 1,7 миллионов марок (85000 фунтов стерлингов). В двадцатом веке, по мере быстрого роста добычи угля, с каждым годом стремительно увеличивались и его доходы. По подсчетам Р. Мартина, к 1909 г. ежегодный доход, который приносило Аренбергу его королевское право, превысил полмиллиона марок, а общий доход, получаемый герцогом в Пруссии, возрос с 255000 марок в 1892 г. до 2,9 миллионов марок (145000 фунтов стерлингов) в 1909[206].
Для принца Зальм-Зальмского, напротив, право заниматься горнодобывающим делом было куда более важным источником дохода, чем его относительно небольшие земельные владения. Как отмечает Р. Мартин, «благодаря широкому масштабу своих королевских прав и борьбе между теми, кто хотел добывать черные алмазы, принц оказался в самом выгодном положении, какое только можно себе представить». Получив от принца право эксплуатировать шесть из его шахт, Эссенская угледобывающая компания заявила, что «приобретение столь обширной и ценной области угледобычи обеспечивает существование и дальнейшее расширение компании в отдаленном будущем. Эта собственность является резервом, который компания сможет использовать тогда и в той мере, когда рурские шахты истощатся». Неизвестно, какой доход принесла эта сделка принцу Зальм-Зальмскому, но имеются сведения относительно двух контрактов с другими компаниями, один из которых принес ему как минимум 800000 марок (40000 фунтов стерлингов), а другой —120000 марок и один процент от стоимости добываемого угля[207].
Что касается южной Германии, то баварским дворянам никогда не принадлежало хоть сколько-нибудь значительных индустриальных концернов, правда, расположенные в Бадене чугунолитейные заводы Фюрстенбергов в первой половине девятнадцатого века были в стране вторыми по значимости, уступая лишь государственным. В первые десятилетия девятнадцатого века лишь лесные владения приносили этому семейству больший доход. В определенной степени чугунолитейные заводы Фюрстенбергов страдали от тех же недостатков, что и владения магнатов уральской металлургии. Заводы находились далеко от угольных месторождений, а средства сообщения были развиты слабо. Плавка, основанная на использовании древесного угля, не могла конкурировать с каменноугольной, особенно с продукцией рурских металлургов, качество которой к середине столетия значительно возросло. Начиная с 1830-х годов, в производство вкладывались огромные суммы. Только в период между 1849 г. и 1860 г. в чугунолитейные заводы было вложено 1,2 миллиона флоринов. Иоганн Престинари и другие управляющие Фюрстенбергов с самого начала считали подобный уровень инвестиций неоправданным, утверждая, что выплавленный на древесном угле чугун в конечном итоге не выдержит длительной конкуренции с рурским, что Фюрстенберги никогда не смогут собрать сумму, необходимую для создания крупномасштабного и конкурентноспособного современного производства и лишь опустошат свои бесценные леса. По окончании 1840-х годов, периода, когда благодаря огромным инвестициям заводы на некоторое время восстановили свою доходность, правота сомневающихся была доказана. Закрытие заводов, вопреки рациональным экономическим соображениям, откладывалось лишь потому, что Фюрстенберги гордились своей традиционной ролью промышленников и тем, что не хотят оставлять 15000 рабочих и их семьи без средств к существованию. Однако с течением времени стратегия Престинари, в соответствии с которой основной упор делался, с одной стороны, на лесоводство, а с другой — на ценные бумаги, возобладала и принесла успех. Впрочем, Фюрстенберги были так богаты, что могли позволить себе выбрасывать деньги в горнила своих чугунолитейных заводов, но при этом их общий доход во второй половине столетия продолжал стремительно возрастать[208].
