Юрий Пивоваров - Полная гибель всерьез
И отсюда уже следует конкретный вывод о соотношении государственной власти и частной собственности: «…Государство, не претендуя на роль единственного собственника и не уничтожая, а укрепляя систему свободного взаимодействия частных собственников, имеет вместе с тем право и обязанность распространить силу государственного воздействия на сферу имущественно-хозяйственных отношений и в этой форме соучаствовать в хозяйственной жизни и пропитывать ее началом государственного единства, т. е. огосударствливать хозяйственную жизнь, вместе с тем не социализируя ее, не уничтожая той живой органичной ткани, которую оно призвано оформлять».
Но, пожалуй, крупнейшим экспертом русского либерализма начала века по вопросу собственности на землю был А.С. Изгоев. Более четверти века он отдал изучению аграрного кризиса и общинного землевладения. Профессор, публицист, член ЦК кадетской партии, веховец, оказавшись в эмиграции, он пишет статью «Общинное право», которая стала квинтэссенцией всех его размышлений.
В ней Изгоев утверждает: «Основной факт … и основная причина подлинной социальной русской революции, появившейся на поверхности в 1905 г. и победившей в 1917-м, состоит в том, что 80 % населения России жило по иному праву на землю, чем остальные 20 %, состоящие из городских и, вообще, более затронутых культурой жителей. В этом основном раздвоении и заложена была та мина, которая взорвала все социальное здание Российской Империи». Вне всякого сомнения, это точный диагноз. Хотя, впрочем, хорошо известный и по другим источникам.
Однако ученый не ограничивается этим и ставит вопрос (в конечном счете главный вопрос): «В чем же юридическая сущность крестьянского права на землю, получившего свое выражение в так называемом "общинном землевладении"?». Здесь же дается ответ: «Юридически это землевладение должно быть определено не как землевладение общины, а как владение крестьян землей на общинном праве … Общинное право есть индивидуальное, вотчинное право, в силу которого каждый управо-моченный крестьянин-домохозяин в пределах данной земельной территории-общины, границы которой устанавливались исторически, имеет право на владение и пользование определенным участком земли на равных с прочими домохозяевами данной территории основаниях». И далее, развивая, расшифровывая эту — ошеломительную и ошеломляющую по тем выводам, которые из нее следуют, — свою идею: «Общинное право есть право индивидуальное. Оно является не правом общины, а общинным правом индивидуума. Управомоченным является не община, а крестьянин-домохозяин. Община — только земельная единица, территория, границы которой установились исторически. Она не — субъект общинного права, а лишь место его применения, с весьма подвижными границами, которые в идее могут передвигаться от деревенского сельского общества до волости, уезда, губернии, области и, наконец, всего государства. Субъектом права является крестьянин-домохозяин».
Таким образом, в рамках общины владение и пользование землей осуществляются на основе права индивидуального, а не коллективного. Следовательно, «становится ясной полная беспочвенность всех славянофильских и народнически-социалистических утопий о превращении общины в социалистическое или коммунистическое общество с коллективным хозяйством и производством. Поскольку в русской деревне на практике бывали опыты подобного хозяйства ("общинные запашки"), они являлись результатом не общинного духа, а бюрократических мероприятий…». Если Изгоев прав, то, казалось бы, рушится один из центральных русских мифов: об отсутствии у нас реальных условий для возникновения частной собственности на землю и об особых, непреодолимых и вечных, тяге и склонности нашего народа к коллективистско-социалистическому устройству. Рушится миф об органических общинных традициях.
А вот по Изгоеву, таких традиций-то и нет. «Общинные запашки» являлись на свет не из общинного духа, а вследствие насилия «бюрократических мероприятий». Кстати, о неорганичности «общинных (общественных) запашек» свидетельствует и такой тонкий знаток этого вопроса, как В.В. Леонтович. По его словам, когда в начале 40-х годов XIX в. государственные крестьяне узнали о готовящихся графом П.Д. Киселевым реформах, их охватило острое беспокойство. Зажиточные «стали переходить в горестное состояние … Крестьяне боялись именно введения общественной запашки. Это явно противоречит предвзятому мнению о том, что великороссам присуще врожденное стремление к коллективизму».
Но Изгоев не останавливается на констатации индивидуалистической природы института общинного права. Он подвергает его дальнейшему рассмотрению. «Общинное право есть право вотчинное. Это означает, что по этому праву крестьянин-домохозяин приобретает не право требования, не право на идеальную долю общественной земли, которая может быть возмещена соответствующей долей дохода, а определенный кусок земли in natura … В силу общинного права у каждого крестьянина-домохозяина есть свое индивидуальное право требования на определенный in natura участок земли на равных с прочими основаниях. Никакой сход, ни простым большинством, ни квалифицированным, не может лишить его этого участка in natura. Поэтому общинное право и есть право вотчинное, гораздо более близкое к обыкновенному римскому праву собственности на землю, чем к праву на идеальную часть какой-либо вещи. Этим объясняется, что крестьянин-недомохозяин не есть в сущности субъект общинного права».
Следовательно, субъектом общинного права является не крестьянин вообще, но — крестьянин-домохозяин. То есть тот, кто в правовом смысле возглавляет семью. По своему положению, полномочиям и обязанностям он схож с фигурой домо-владыки, pater familias в Древнем Риме. Это свидетельство в пользу того, что существовали все основания для окончательного превращения индивидуалистического и вотчинного общинного права в «обыкновенное римское право собственности». Однако имелись и весьма значительные преграды на этом пути. «…Каждый крестьянин-домохозяин получает земли сообразно числу имеющихся у него во дворе наличных душ обоего пола. Количество этих душ постоянно меняется. С одной стороны, растет общее число населения общины, с другой — меняется число земельных единиц каждого двора. Не успевают … распределить землю, как уже "равные для всех основания" оказываются в целом ряде отдельных случаев нарушенными, и обиженные начинают требовать восстановления их прав. Теоретически, сидя в кабинете, можно, конечно, придумать ряд способов восстановления нарушенного права без передела и без переверстки участков, путем оставления достаточного запасного земельного фонда, выдачи вознаграждений, прогрессивного налогового обложения и т. д. На деле все эти кабинетные измышления не ведут ни к чему. Общинное право теснейшим образом связано с переделами, может осуществляться только через них. По идее общинное право требует постоянных, непрекращающихся переделов…».
Из этих слов Изгоева совершенно очевидно явствует, что институт общинного права содержал в себе непреодолимое противоречие между органической тенденцией к становлению «нормальной» частной собственности на землю и необходимостью постоянно поддерживать принцип «равных для всех оснований». Александр Соломонович так говорил об этом: «…В самой сердцевине общинного права заложено зерно его разрушения: или постоянный, непрерывный дележ до полного исчезновения смысла хозяйствования, или закрепление участков за их владельцами. Только эти два выхода и есть у общинного права, только они реальны и действительно наблюдаются в жизни». Что же тогда поддерживало общину, не доводило ее до саморазрушения? Возможность пространственной экспансии, неуклонное расширение территории «Государства Российского». Это был единственный выход, единственный способ сохранения некоего равновесия между вотчинным правом и необходимостью уравнения через передел.
Но в условиях демографического взрыва и исчерпанности всей целины (в Европейской России) данная возможность отпала. Этот — единственный мирный — путь оказался закрыт. Столыпин попытался решить проблему, сделав ставку только на вотчинное право — помогая ему наконец-то закрепиться в качестве частного. Тогда взыграл передельно-пространственный инстинкт общинников. И энергия этого инстинкта обратилась на то, что еще можно было «заглотнуть» и подвергнуть переделу. Речь идет о помещичьих, дворовых и прочих землях: «Когда в 1917 году … разразилась вторая революция, победило общинное право, не встретив серьезного сопротивления ни в какой социальной среде. Победила та тенденция общинного права, которая стремилась разрушить границы общины от селения до пределов всей Империи. Общинное право, опираясь на миллионы вооруженных крестьян в серых шинелях, шло и ломало стихийно».
