Михаил Делягин - Россия для россиян
В настоящее время дороговизна энергоносителей является едва ли не единственным инструментом сдерживания американским государством и американскими глобальными монополиями своего главного и единственного стратегического конкурента — Китая.
Развитие ближневосточного кризиса и его распространение на Средний Восток наряду с достижением других целей служит, как представляется, решению и этой задачи.
С весны 2006 года на повестке дня мировой политики стоит нанесение США однодневного ракетно-бомбового удара по Ирану, отбрасывающего его атомную программу (воспринимаемую как программу создания атомной бомбы) на 5–7 лет назад, временно разрушающего всю управленческую инфраструктуру страны и уничтожающего базы его военно-морского флота и ряд объектов в районе Ормузского пролива.
Помимо вполне очевидных внутри- и внешнеполитических дивидендов для руководств обеих стран, этот удар приведет к новому удорожанию нефти — ориентировочно до 100 долл. за баррель брент-смеси. Разумеется, блокада Ормузского пролива при наличии специально созданного для ее недопущения 6-го флота США может быть лишь кратковременной и потому чисто символической; разумеется, мировая финансовая система не разрушится, хотя и испытает определенные потрясения. Однако влияние этого удорожания на мир будет весьма болезненным.
Прежде всего, начнется болезненная стагнация Евросоюза и Японии, сопровождающаяся свертыванием социальных гарантий, сокращением производства и (в первую очередь в развитых странах Евросоюза) обострением этно-конфессиональных конфликтов.
Развитие Китая затормозится, однако он не будет деста— билизован из-за своевременного (еще в 2005 году) переноса акцентов государственной политики со стимулирования частной инициативы на поддержание социальной справедливости и на снижение дифференциации доходов, что позитивно скажется на устойчивости китайского общества.
Не стоит забывать и о дисциплинированности китайцев, и об их закрепленной последним десятилетием привычке к жесточайшему дефициту всех природных ресурсов, в том числе энергии и воды.
Кроме того, последние годы Китай успешно реализует глобальную стратегию по установлению контроля за самыми разными источниками энергоносителей, которая уже принесла свои плоды. В частности, в Африке китайские компании за счет отказа от эксплуатации территорий в пользу их комплексного развития потеснили монополии развитых стран в их собственных «вотчинах», включая Нигерию, а Ангола стала крупнейшим поставщиком нефти в Китай, опередив в 2006 году Саудовскую Аравию.
В силу изложенного удорожание нефти, хотя и создаст проблемы для китайской экономики, не приведет к ее краху. Главный результат будет относительно неожиданным — изменение принципов организации мировых рынков энергоносителей и форсированное завершение наметившегося в последние годы перехода от их либерального устройства к сегментации, при которой контролирующие предложение энергоносителей корпорации будут продавать их прежде всего «своим» потребителям, осуществляя поставки на открытый, либерализованный рынок «по остаточному принципу».
Традиционно такая сегментация является базовым подходом американских стратегических планировщиков, а в 2000–2002 годах она легла в основу и китайской глобальной политики. Новый виток удорожания энергоносителей может стать катализатором распространения этого подхода со сфер оценок и аналитики на практическое устройство конкретных глобальных рынков. Определяющее влияние на конкретный характер сегментации энергетических рынков будет иметь стратегический выбор Казахстана — подлинного «хартленда» Евразийского континента, который ему придется делать между потребителями Запада и Китая, с одной стороны, и транспортировкой энергоносителей по территории России и в обход ее — с другой.
Удорожание нефти сделает более доступным сжиженный природный газ (СПГ) и подстегнет расширение его рынка. Способствуя «отвязыванию» рынка газа от капиталоемких магистральных газопроводов, распространение СПГ подтолкнет не только либерализацию существующих региональных рынков газа (в первую очередь европейского), но и постепенную интеграцию их в единый глобальный рынок газа, где долгосрочные поставки по газопроводам будут сначала дополняться, а затем и ограничиваться поставками СПГ.
Однако эта либерализация и формирование глобального рынка парадоксальным образом не разрушит общую картину сегментации глобальных рынков энергоносителей, но лишь встроится в нее. Последствия снятия технологических ограничений для свободной продажи газа будут во многом нейтрализованы возникновением глобальных политических барьеров, и СПГ будет продаваться в первую очередь стратегически дружественным потребителям точно так же, как и нефть, и нефтепродукты.
Сегментация глобального рынка энергоносителей будет усилена тенденциями к национализации нефтегазового сектора неразвитых и развивающихся стран, в том числе переходом месторождений нефти и газа из-под контроля глобальных монополий Запада под контроль национальных государств. Понятно, что это нанесет сильнейший удар по глобальным монополиям развитых стран, — и не только потому, что они лишатся части своих сегодняшних ресурсов, но из-за утраты перспективы дальнейшего расширения сфер своего влияния и практической деятельности. Поскольку фондовые рынки ориентируются не столько на текущее реальное состояние бизнеса, сколько на его перспективы, именно разрушение перспектив нанесет самый страшный в краткосрочном плане удар глобальным энергетическим монополиям.
Однако значительно более серьезные проблемы создаст для них технологический прогресс.
Ведь сегментация глобальных рынков энергоносителей, хотя и облегчит положение Китая, отнюдь не решит всех его проблем (и при этом, по всей видимости, еще и серьезно усугубит проблемы Евросоюза и Японии). В результате он форсирует поиск технологий, снижающих энергоемкость экономики, и качественно новых источников энергии.
В принципе уже существующих сегодня технологий достаточно для существенного и достаточно быстрого снижения зависимости мировой экономики от нефти и газа, однако, весьма вероятно, в этом направлении могут быть найдены и новые, еще более эффективные решения. Вопрос заключается в их форсированном распространении, сдерживаемом, насколько можно понять, глобальными монополиями и некоторыми государствами — экспортерами энергоносителей.
Однако удорожание энергоносителей усилит потребность в снижении энергозависимости до такой степени, что она гарантированно прорвет существующие ограничения и обеспечит стремительное развитие сверхпроизводительных технологий, разрушающих глобальный монополизм.
Главным практическим следствием этого будет драматическое удешевление энергии. Можно предполагать, что уже к 2020 году человечество подойдет в условиях «энергетического изобилия» и при качественно ином мировом порядке, чем сейчас.
Этот мировой порядок, равно как и коллизии его неизбежно хаотического формирования, представляет собой самостоятельный интерес (наиболее вероятно, что наибольший выигрыш получит Китай, который имеет максимальные шансы стать источником и центром распространения новых технологий в силу максимальной организованности, качества государственного управления и наиболее спокойного отношения к праву интеллектуальной собственности), однако для России наиболее важным сегодня с практической точки зрения является осознание того, что баснословно благоприятные для ее развития внешние условия, связанные с дороговизной сырья, сохранятся не слишком продолжительное время.
С одной стороны, беспрецедентное по своей длительности (с середины 1999 года) удорожание энергоносителей сохранится на ближайшие годы. Оно уже в полной мере превратило российские нефть, газ и уголь из коммерческого в стратегический, геополитический ресурс.
С другой стороны, было бы верхом беспечности и безответственности полагать, что это удорожание носит долгосрочный характер; наиболее разумно исходить из того, что «энергетические каникулы» для России продлятся еще не более 10 лет.
Это требует коренного переосмысления принципов и механизмов их использования.
Представляется принципиально важным сознавать, что нападения США и их сателлитов на Югославию в 1999 году и на Ирак в 2003 году уничтожили международное право в том виде, в котором оно существовало ранее, и превратили его в простое прикрытие грубой и открыто реализуемой военной силы. Обеспечив необходимую обороноспособность (в том числе в информационной сфере, где обороноспособность заключается в возможности транслировать свою правоту в глобальных СМИ в должных объемах), Россия должна ответить на военную силу США своей энергетической силой.
