Джейн Джекобс - Закат Америки. Впереди Средневековье.
Авторы пришли к заключению, что тонкой субстанцией, из которой происходит безапелляционная убеждённость в «еретичности» бульваров в связи со сложностью и многоканальностью движения по ним, является лишь одна догматическая вера. Бульвар без заполняющих его людей стал бы, конечно, очередной формой растраты средств и разочарованием для ожиданий. Однако вполне возможно, что ранее разреженный пригород обретёт достаточную плотность, чтобы наполнить бульвары прохожими — по делу и без дела и пассажирами общественного транспорта. Нужно лишь проявить достаточно человеческой энергии, чтобы пролоббировать создание бульвара вместо очередного отрезка отчуждённого и куда более опасного для людей хайвея.
Тем, кому нравятся пригороды такими, какие они есть сейчас, кто хочет передать их потомкам в нетронутом виде, не понравится увеличение плотности и расширение функций, как бы эти люди ни приветствовали «сложное развитие» в теории. Вновь резонно вернуться к фермерам, продававшим свою землю — нередко они делали это с горьким чувством, потому что любили свои поля, рощи, ручьи и лес. Они сдались, когда эти любимые владения больше не могли ни обеспечить им достойную жизнь, ни оправдать труд, в них вложенный. Стареющие жители пригородов, обладающие достаточными средствами, чтобы удержать во владении их любимые дома, гаражи, подъездные дорожки и лужайки, будут с болью воспринимать перемены, которые принесёт с собой уплотнение среды. Особенно в том случае, если среди новых жителей, новых предпринимателей, учителей и учеников будут иммигранты из Азии, с Ближнего Востока, из Африки, Латинской Америки и родных городов, что более чем вероятно. Рождаемость в пригородах, как правило, недостаточна, чтобы обеспечить необходимое уплотнение застройки. В некоторых пригородах большинство домовладельцев будет во что бы то ни стало поддерживать статус-кво. Такие «крепости» застынут во времени, и в будущем их будут осматривать как своеобразные музейные экспозиции XXI века. Такие же, как замершие в истории викторианские городки XIX века, которые нам так нравятся. Когда викторианская архитектура вышла из моды, её было принято объявлять уродливой. Почти сто лет затем к ней относились в лучшем случае с безразличием, а в худшем — грубо. Только потом её шарм был открыт заново. Вполне можно ожидать, что такая же судьба ожидает «замороженные» пригороды.
Рассказы о провалах обычно утомляют. Но видимые с расстояния — исторического, географического или эмоционального, — они превращаются в занимательные истории. При взгляде в упор в них проступает слишком много деталей, каждая из которых не имеет качеств цельности. Такие кусочки обретают значение, только если их увидеть разом. Если уплотнение действительно сможет повысить качество пригородов как мест, где хорошо жить, работать, развлекаться, учиться и воспитывать детей, то успех будет зависеть не от абстракций вроде «уплотнения» или «умного роста», а от множества утомительных частностей. Неверные мелочи с большой лёгкостью оборачиваются огромной безобразной путаницей, которую трудно вынести. Обитателей пригородов, считающих, что перемены сомнительны, нельзя легко списать со счётов как эгоистических сторонников принципа NIMBY («только не у меня во дворе»). К их возражениям нужно прислушиваться, потому что ситуация может обернуться к худшему, а не улучшиться. Такое бывало слишком часто под флагом лучших намерений. «Бог в деталях» — как удачно сказал Мис ван дер Роэ[59].
Для того чтобы корректно преодолеть расползание пригородов, понадобятся новые правила. Но не такие правила, которые его породили. Здесь нам придётся войти в столкновение с ещё одним комплексом застарелых, хотя и плохо изученных инструментов и предположений. Только в 1916 году зонирование закрепилось в культуре Северной Америки. Оно сформировалось в опоре на три базисные идеи:
— Высокая плотность городского пространства — это плохо.
— Высокая плотность застройки (число людей или количество домохозяйств на гектар территории) — это плохо.
— Смешивать коммерческие и иные виды деятельности с жильём — это плохо.
Все три принципа несли в себе отрицание города и городского образа жизни. Его авторами были утописты и реформаторы, пытавшиеся посредством таких абстрактных решений справиться с проблемами здравоохранения и «неупорядоченности». Все три по сей день остаются главными инструментами в руках планировщиков и специалистов по зонированию. Даже те, кто не отвергает город с его ценностями (или полагает, что не отвергает), продолжают пользоваться этими инструментами в качестве рамочных принципов формирования рукотворного окружения. Эти инструменты пригодны исключительно для создания расползающихся пригородов. При этом они нередко плохо согласуются между собой и их применение вызывает судебные тяжбы.
Правила зонирования представляют собой нормы и инструменты, полностью игнорирующие формы деятельности, которые вызывают у людей гнев. Совершенно необходимо нормирование, при котором разрушительные виды деятельности попали бы под запрет. Присутствие на слушаниях по конфликтам вокруг вопросов зонирования и планирования учит тому, что перемены, вызывающие наибольшие опасения, связаны не столько с землепользованием и плотностью. В основном опасения сконцентрированы вокруг вторичных последствий перемен. Страхи группируются по следующим категориям:
— Шум от работающих машин и механизмов.
— Неприятные запахи и другие виды загрязнения воздуха; загрязнение воды и токсическое заражение почвы.
— Транзит тяжёлых грузовиков и затруднение местного грузового трафика.
— Разрушение парков, привлекательных зданий, любимых видов, лесов, усложнение доступа к небу и солнцу.
— Слепящие рекламные знаки и освещение.
— Нарушение гармонии масштаба застройки.
Всякий обязательный кодекс опирается на фиксированные стандарты. Кодекс реализации проектов тоже должен опереться на стандарт. Допустимый уровень шума от машин и механизмов может быть исчислен в децибелах на фиксированном расстоянии от жилого дома или его участка, и для кодекса не имеет значения, каким именно способом предприятие справится с тем, чтобы не допустить нарушения такого уровня. Запахи — особая проблема для кодификации, поскольку обоняние так плохо исследовано, что нет объективных способов измерения интенсивности и качества запахов. Однако почти все мы без труда соглашаемся по поводу того, что пахнет дурно. Запахи от сточных канав, гниющей пищи, стад животных, боен или химических предприятий вызывают яростные протесты. Напротив, ароматы от булочных, кондитерских или барбекю во дворе считают приятными, если только еда не подгорела. Наверное, лучше всего, если кодекс действий воспримет субъективные, но массовые представления о раздражителях обоняния. Давно существуют нормативы загрязнения воды и почвы, включая повышенную температуру сточных вод промышленных предприятий и ядовитые примеси, поступающие в грунтовые воды от засыпанных землёй старых свалок. Главным преимуществом кодекса строительной деятельности (особенно если он будет пересматриваться в свете появления новых технологий) станет импульс к решению практических проблем, которые традиционное зонирование пытается «решать» за счёт ссылки всех, кто разрушает среду, в бедные и политически ущемлённые части городов. Или с недавних пор — в беднейшие и политически слабые страны мира.
Насколько мне известно, те, кто протестует против слепящего света, совсем не выступают сторонниками маленьких и тусклых знаков или тусклого света (некоторые архитекторы делают и так). Соседства опасаются того, что гигантские сверкающие рекламные знаки начнут состязаться между собой. Максимальные габариты рекламных щитов и максимальная яркость уличного освещения могут быть указаны точно. Можно нормировать высоту зданий и — что ещё важнее — предельную длину одномерного фасада домов, варьируя стандарты для улиц в соответствии с существующей высотой и протяжённостью фасадов. Высота застройки определяет доступ солнца, неба и видов на улицы. Большие здания отбрасывают большие тени. К тому же при их возведении, как правило, приходится сносить исторические и просто любимые здания. Установление предельной длины фасада здания, предназначенного для производства, может означать, что на улице будет место для мебельной или обувной мастерской, но не будет места для большой мебельной фабрики с неминуемым шумом от тяжёлых грузовиков.
Нам никуда не деться от деструктивного поведения индивидов, от которого ищут защиты жители и домовладельцы. Это поведение тоже относится к сфере деятельности, но лучше всего с ним справляются полиция и владельцы баров. Попытки преодолеть недостойное поведение или побороть преступность правилами землепользования не срабатывают[60]. К тому же они вводят запрет на многие из сугубо конструктивных вещей. В конечном счёте, даже музыкальные и театральные учреждения в городе можно обвинить в том, что они способствуют дурным манерам, коль скоро из их дверей одновременно вываливаются целые толпы, охотящиеся на такси или жаждущие пропустить стаканчик.
