Борис Соколов - Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой
28.V.35. Я только что отослала ему решающее для себя письмо. Сочтет ли он его важным? Что ж, посмотрим.
Если я сегодня вечером до 10 часов не получу ответа, я просто приму 25 таблеток и тихо усну.
Что же это за такая сумасшедшая любовь, в которой он мне так часто клянется, если он за 3 месяца не сказал мне ни одного доброго слова?
Ну хорошо, гол за у него все время была забита политическими проблемами, но разве сейчас не стало легче? А как было в прошлом году? Тогда Рем и Италия доставляли ему тоже много забот, но он все же находил время для меня.
Мне, конечно, трудно судить, может быть, нынешняя ситуация несравненно тяжелее для него, и все же пара теплых слов у Хоффманов или еще где-нибудь не слишком отвлекли бы его.
Я боюсь, что за этим кроется что-то другое.
Я не виновата в этом, совершенно определенно нет.
Может быть, здесь другая женщина? Конечно, это не Валькирия, это уж слишком невероятно, но ведь есть еще много других.
Какие могут быть еще причины? Других я не нахожу.
28.V. Боже, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы кто-нибудь мог мне помочь. Все так ужасно и беспросветно.
Может быть, мое письмо пришло к нему в неподходящую минуту. Может быть, мне вообще не стоило писать. Как бы то ни было, неизвестность хуже, чем внезапный конец.
Господи, сделай так, чтобы я еще сегодня могла поговорить с ним. Завтра будет уже поздно.
Я решила принять 35 штук. На этот раз будет уже действительно надежно.
Хотя бы он позвонил, по крайней мере».
На этом записи в дневнике обрываются. Сестра Евы Ильза, поздно вечером 28 мая навестившая ее, чтобы отдать взятое у нее бальное платье, нашла сестру без сознания и вызвала врача, который спас возлюбленной Гитлера жизнь. Это была уже вторая попытка самоубийства Евы. Первый раз она попробовала покончить с собой 1 ноября 1932 года, выстрелив себе в шею из револьвера, но лишь легко ранила себя. Гитлер тогда был очень взволнован и заявил Хоффману, что Ева сделала это из любви к нему, и теперь его долг — всячески заботиться о ней.
Справедливости ради надо отметить, что Гитлер уделял не слишком много внимания своим любовницам не из прирожденной душевной черствости, а потому, что действительно был очень занят. Как отмечает в мемуарах его личный шофер Эрих Кемпка, в 1932 году, в период президентской и парламентских кампаний, один только он исколесил 120 тысяч километров. А у Гитлера ведь был еще один шофер, Юлиус Шрек, взявший на себя поездки по северо-западу Германии, тогда как Кемпке досталась остальная часть страны. По свидетельству Кемпки, «в течение 14 дней Гитлер должен был выступить около 50 раз».
Главное же — женщины для Гитлера никогда не стояли на первом плане. Шпеер прав, что Гитлер всегда относился к своим любовницам достаточно цинично. Они существовали для него, но не он для них.
Наивно думать, что склонность к суициду проявилась у Евы Браун, как прежде — у Гели Раубаль, потому что любящая женщина сумела разглядеть в Гитлере черты зверя и ужаснулась своему открытию. Она так ничего не узнала ни об «окончательном решении еврейского вопроса», ни о массовых репрессиях против антифашистов, ни о планах своего возлюбленного по завоеванию мирового господства. И искренне верила, что Вторая мировая война началась потому, что против Германии ополчились все ее враги.
Дело было в другом. Гитлер обладал способностью производить неотразимое впечатление на женщин. Тут имела значение и представительная внешность, и необыкновенный голос, оказывающий магнетическое воздействие на слушателей, и резкая жестикуляция. Кроме того, он искренне считал себя величайшим гением всех времен и народов и умел внушить уверенность в этом своим подругам. И Еве, и Гели, и другим очень льстило, что они являются возлюбленными «величайшего человека Германии и мира». Беда была только в том, что «величайший человек» из-за своего всепоглощающего эгоцентризма, а также всегдашней занятости партийными и государственными делами уделял своим любовницам очень мало времени, да и в сексуальном отношении держал их на «голодном пайке». Все это вызывало жестокие духовные страдания Евы и Гели и возбуждало их ревность, вряд ли основательную. Между прочим, разговаривали они с фюрером на такие экзотические темы, как чудовище из шотландского озера Лох-Несс или возможность поле-та человека на Луну.
Гитлеру женщины нужны были как для удовлетворения чисто физиологических потребностей (что только «это» интересует их возлюбленного, не раз жаловались своим близким и Гели, и Ева), так и в качестве завороженных слушательниц его мудрых мыслей. Он утверждал, что политику вообще не стоит жениться, ибо он обрекает жену на длительное одиночество. В то же время и к Гели Раубаль, и к Еве Браун он испытывал настоящее глубокое чувство, хотя и не раз, вольно или невольно, заставлял их страдать.
Попытка самоубийства Евы все-таки повлияла на Гитлера, и он стал уделять ей немного больше внимания. 9 августа 1935 года Ева и ее сестра Гретль переехали в отдельную трехкомнатную квартиру на Виденмайерштрассе, которую для них приобрел Гитлер. Там фюрер стал гораздо чаще навещать любимую женщину. Приезжал он обычно очень поздно, только покончив с делами. Никакого инкогнито соблюсти не было возможности. Ведь из соображений безопасности во время этих визитов полиция оцепляла весь квартал. Тем временем Фриц Браун 7 сентября 1935 года осмелился написать фюреру письмо, в котором просил «вернуть заблудшую овцу в лоно семьи». Он просил Хоффмана передать письмо лично Гитлеру. Однако Хоффман на всякий случай показал это письмо Еве, и та разорвала отцовское послание на мелкие кусочки. Фрицу Брауну же Хоффман просто сказал, что Гитлер не стал отвечать на письмо.
После прихода к власти Гитлер, как подобает канцлеру, устраивал светские приемы, куда допускались дамы из высшего света и мира культуры. Однако приглашения удостаивались лишь замужние женщины и преимущественно — вместе с мужьями. Поведение Гитлера на этих приемах описал Шпеер: «В отношениях с этими женщинами Гитлер вел себя как ученик танцкласса на выпускном балу. Здесь проявлялось робкое старание ничего не напутать, раздать должное число комплиментов, на австрийский манер припасть к ручке при встрече и прощании. По завершении приема он еще некоторое время в узком кругу восхищался дамами, приглашенными на вечер, но больше фигурой, чем умом или шармом». По словам Шпеера, году в 1935-м эти приемы с участием дам прекратились. Возможно, это было как-то связано с развитием романа с Евой Браун. Лишь в 1939 году ей выделили спальню в берлинской квартире Гитлера, рядом с его спальней, причем окна выходили во двор.
Ева Браун допускалась на обеды лишь в альпийскую резиденцию Гитлера «Бергхоф», а не в рейхсканцелярию. Обычный день фюрера в «Бергхофе» описал Шпеер: «Обычно Гитлер появлялся поздно, часам к одиннадцати, и принимал первые решения. День у него начинался с продолжительного обеда... Гитлер избирал себе соседку по столу, тогда как привилегия вести к столу Еву Браун, неизменно сидевшую по левую руку от Гитлера, примерно с 1938 года была раз и навсегда предоставлена Борману, что однозначно доказывало его доминирующее положение при дворе. Столовая представляла собой то смешение художественного деревенского стиля и городской элегантности, какое часто можно обнаружить в загородных домах богатых горожан. Стены и потолок были обшиты светлой лиственницей, кресла обтянуты алым сафьяном. Посуда — простая, белая. Серебро — с монограммой Гитлера... Готовили здесь, как на хорошей бюргерской кухне: суп, одно мясное блюдо, десерт, а ко всему — фахенгская минеральная или бутылочное вино; подавали слуги в белых перчатках и черных брюках, сплошь члены лейб-штандарта СС. За длинным столом размещалось человек двадцать, но именно из-за длины стола разговор не возникал. Гитлер сидел посредине, напротив окна. Он вел разговор с кем-либо из приглашенных, выбирая каждый день нового собеседника, либо со своими соседками по столу». После обеда гости полчаса шли пешком в «чайный домик».
«Чайную церемонию» подробно описал Шпеер, один из немногих лиц, на нее допускавшихся. Из этого описания хорошо виден внутренний мир Гитлера и характер его отношения к прекрасному полу. «Чайный домик» был воздвигнут на одном из излюбленных мест Гитлера с видом на Берхтесгаденскую долину. Общество всякий раз в одних и тех же выражениях восторгалось живописной панорамой. Гитлер в одних и тех же выражениях изъявлял полное согласие. Сам «чайный домик» состоял из круглой залы, метров восемь в диаметре, довольно уютной, с окном, поделенным на маленькие фасеты, и с камином на противоположной внутренней стене. Гости рассаживались в удобных креслах вокруг стола. Ева Браун и кто-нибудь из дам, как обычно, возле Гитлера... Гостям, смотря по желанию, передавали кофе, чай или шоколад, различные виды тортов, пирожные, печенье, после чего — спиртные напитки. Здесь за чайным столом Гитлер с особой охотой пускался в бесконечные монологи, темы которых по большей части были знакомы обществу и которые оно слушало с напускным вниманием. Порой Гитлер и сам задремывал в ходе собственного монолога, общество же продолжало беседу шепотом, надеясь, что Гитлер вовремя проснется к ужину. Словом, здесь все были свои.
