Михаил Антонов - Капитализму в России не бывать!
Общественное производство велось по единому государственному плану. Предприятия не продавали своей продукции на свободном рынке, а поставляли её в соответствии с планом, но при этом сохранялись денежные расчёты. Однако это были особые деньги — безналичные, их движение отражалось лишь в виде записей на банковских счетах предприятий. Настоящие, наличные деньги выдавались трудящимся в виде заработной платы, пенсий, стипендий и пособий и обращались на рынке потребительских товаров.
Количество наличных денег строго регулировалось в соответствии с массой потребительских товаров и услуг. Это позволяло поддерживать низкие цены и не допускать инфляции. Более того, цены, особенно в послевоенные годы, систематически снижались. При этом действовал такой механизм: отпускные цены предприятия-изготовителя продукции устанавливались в начале года на ранее достигнутом уровне, давалось и задание по снижению себестоимости продукции. Предприятие и его работники поощрялись за сверхплановое снижение себестоимости. К концу года удавалось себестоимость снизить, а это позволяло снизить и цену. На начало нового года устанавливалась новая, сниженная отпускная цена, и процесс повторялся на новом витке. А снижение отпускных цен предприятий позволяло снижать и розничные цены на товары народного потребления.
В такой «двухконтурной» финансовой системе наличные и безналичные деньги не смешивались, безналичные деньги нельзя было обратить в наличные, отступление от этого принципа сразу же разрушило бы всю экономику.
Регулировал денежное обращение Государственный банк с отделениями на местах, однако он, по сути, не выполнял тех функций, какие являются главными для банков в капиталистических странах. Он не выбирал выгодных клиентов, не менял процентных ставок в зависимости от изменений экономической конъюнктуры и пр. Кредиты он предоставлял по плану — тем предприятиям, какие были включены в план, и в размере, соответствующем плановому объему производства. Хотя по кредитам взимались проценты, однако это был скорее лишь инструмент контроля за своевременностью возврата средств, а не источник доходов банка. Деньги в СССР не были товаром, ссудный процент — этот устой капиталистического производства — был ликвидирован. Безналичные деньги были скорее счётными единицами, чем всеобщим эквивалентом товаров, а Государственный банк превращался в единый счётно-учётно-расчётный центр.
Отличной от западной установилась в СССР и система цен. В капиталистических странах цены на товары первой необходимости обычно устанавливаются относительно высокими, а на товары длительного пользования — относительно дешёвыми (вот почему советских туристов удивляла за рубежом дешевизна автомобилей и видеомагнитофонов). Это было обусловлено политикой, проводимой в интересах состоятельных слоёв населения. У бедных почти все их доходы уходили на приобретение дорогих предметов первой необходимости, и потому эти слои населения не имели возможности выбиться из бедности. В СССР, наоборот, цены на хлеб, молоко и другие товары первой необходимости были низкими, почти на уровне себестоимости (а порой и ниже её — тогда государство выделяло предприятиям-производителям дотации), а на товары длительного пользования — довольно высокими. Это приводило к тому, что бедность в стране с каждым годом уменьшалась, богатство не могло стать кричащим, и общество постепенно становилось обществом среднего класса.
Поскольку системы цен в СССР и в странах Запада были принципиально различны, советское хозяйство могло нормально функционировать лишь в условиях изоляции его от внешнего рынка. Внешняя торговля была монополией государства, предприятия самостоятельно выходить на мировой рынок не могли. Рубль был принципиально неконвертируемым и на валюты других стран не обменивался.
Вопреки тому, что утверждают ныне либеральные реформаторы, производство в СССР было весьма эффективным, если под эффективностью понимать не прибыльность, а соотношение затрат и результата. Даже в сельском хозяйстве, которое традиционно считалось самым отсталым звеном советской экономики, при количестве тракторов на 1000 гектаров пашни в 10 раз меньшем, чем у фермеров Запада, себестоимость тонны зерна была в 3–4 раза ниже.
В советской экономике по-иному, чем на Западе, понимали не только эффективность, но и рентабельность. Оппоненты Сталина доказывали, что проводить индустриализацию, начиная с создания тяжёлой промышленности, нерентабельно, и подтверждали эти свои утверждения расчётами сроков окупаемости, прибыльности и т. п. Но Сталин отвечал: на рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной минуты, а надо рассматривать её в перспективе многих лет, исходя из высших целей развития государства. В условиях мобилизационной экономики важна не узкоэкономическая эффективность, — нужно думать прежде всего о выживании страны.
Производство обеспечивало СССР своей, «домотканной» продукцией, которая часто по качеству, а ещё чаще по внешнему виду и упаковке уступала импортной, изредка попадавшей в нашу страну. Это происходило не только из-за недостатка вкуса отсталости технологии или отсутствия стимулов у её изготовителей, но и потому, что лучшие ресурсы страна направляла на развитие тяжёлой промышленности и укрепление обороны.
Учёные установили, что жизнь на Земле стала возможной только при уникальном сочетании различных параметров — температуры, влажности, расстояния планеты от Солнца и пр. Так и советская система хозяйства могла существовать лишь при соблюдении тех условий, которые были положены в её основу. И главные черты советского проекта были, очевидно, поняты правильно. Поэтому до конца жизни Сталина советская хозяйственная система в целом работала удовлетворительно. Но при открытии её мировому рынку она немедленно развалилась бы. А значит, это была система «позиционной обороны», но не наступления, и она не могла стать притягательным примером для населения развитых стран Запада.
Барьер, который не удалось преодолеть
Несмотря на выдающиеся достижения в теории и практике социалистического строительства, партия и страна уже к середине 30-х годов оказались в идеологическом и теоретическом тупике, а в дальнейшем это привело к прогрессирующему загниванию советского общества, особенно правящей элиты.
Хотя в действительности строительство социализма шло в СССР путём «социалистического прагматизма», часто методом проб и ошибок, формально партия руководствовалась теорией марксизма-ленинизма. Но марксизм появился на Западе, став обобщением опыта развития капитализма в Англии первой половины XIX века. Ленин дополнил построения Маркса, исследовав черты новой эпохи в развитии капитализма — эпохи империализма, но и он строил свой анализ на основе западного опыта. В частности, и при исследованиях народного хозяйства принималась во внимание лишь одна его форма — рыночная экономика, и потому в основу его анализа бралась специфическая наука — политическая экономия. При этом домашнее хозяйство вообще не рассматривалось как часть народного хозяйства (а это — огромная его часть), а к сфере производства средств производства, где рыночные отношения существовали лишь формально, категории политической экономии привязывались искусственно.
Хотя и Маркс, и Энгельс недвусмысленно заявляли, что политическая экономия — это наука только о товарном, капиталистическом производстве, почти все российские марксисты в силу присущего им евроцентризма и не мыслили, что для анализа народного хозяйства нужна совсем иная экономическая теория. Лишь Бухарин в ранних своих работах категорически отвергал возможность товарного производства, рыночных отношений и закона стоимости при социализме, а значит, и существования «политической экономии социализма», но, кажется, Ленин убедил его не настаивать на таком понимании экономической теории. Но и Бухарин не задумывался над специфически российской моделью народного хозяйства.
Сталин, как уже говорилось, с юности отвергал возможность товарного производства при социализме и очень настороженно относился к проектам создания политической экономии социализма. Но экономическая теория была нужна стране. А новую теорию можно было создать, лишь осознав, что Россия — иная цивилизация, чем капиталистический Запад, её не знал Маркс, который только начал исследование азиатского способа производства. Он к концу жизни всерьёз занялся изучение российской действительности и, составляя варианты ответа на письмо Веры Засулич, пришёл, в частности, к выводу, что русская крестьянская община при определённых условиях может стать исходным пунктом движения к социализму.
Эти мысли Маркса вряд ли могли помочь Сталину. Той общины, о которой писал основоположник научного коммунизма, в СССР уже не существовало, а колхозы и совхозы в схему Маркса явно не вписывались. Сталин знал, что товарное производство, развиваясь, неизбежно порождает капитализм.
