Сергей Кургинян - Седьмой сценарий. Часть 3. Перед выбором
Следовательно, наша система стала, по существу, неуправляемой… Почему же демократическая система на Западе поддается управлению, а у нас — нет?
— Ответ на этот вопрос прост: там существует гражданское общество, а у нас — нет. Гражданское общество — это базовые структуры, совокупность социальных групп, слоев, каждая из которых осознает свои интересы и способна их заявить в виде проекта, программы и имеет механизм их отстаивания. Например, предприниматель точно знает, каким бы он хотел видеть государственное решение. То же самое — хорошо организованный рабочий класс. Он хорошо знает, что если предприниматель осуществляет определенный проект, то его интересы оказываются ущемленными. И существует структура, организация, которая отстаивает его, и только его интересы.
Аналогично происходит у военных и других крупных групп общества. Законодательная власть имеет систему уравнений и призвана разрешить эти противоречия таким образом, чтобы все оказались довольны, достичь консенсуса. У нас ничего подобного нет, у нас единицей измерения является отдельно взятый гражданин, отдельно взятый депутат. Возьмем, к примеру, власть в Моссовете или на любом другом уровне. Что мы увидим? Есть непосредственно выбранный населением города мэр, лицо единовластное, поскольку его выбрало все население. Это единовластное лицо мечтает только о том, чтобы сохранить режим личной власти. Единицей, избравшей его, является не слой, не класс, а некое аморфное целое — каждый из элементов этого целого дезориентирован, своего социального «я» не имеет, и своей социальной принадлежности ни к какой из групп не ощущает, и интересы всего целого ни в коей мере не представляет. Это хаос, вакуум, болото, на котором строится здание личной власти. Для того чтобы хоть как-то вбить сваи в это болото, создается личная бюрократия данного мэра (или президента). И чтобы хозяйственные связи окончательно не развалились, к личной бюрократии правителя пристегивается какой-то хозяйственный орган. Но все бы на этом замкнулось, и утвердилась бы личная власть этих правителей, если бы на свою погибель они уже не создали третье сословие — буржуазию. Этот средний слой имеет свой, отчетливо выраженный интерес. Он заключается в том, чтобы стричь народные массы, брать навар, но этот интерес начинает вступать в противоречие с интересом автократа, выбранного народом, этот автократ не хочет терять доверие своих избирателей, которым он должен дать какое-то «популистское варево», защитить его какие-то совсем элементарные социальные интересы, адресованные всем слоям населения, чтобы сохранить популярность. Цены, например, закрепить. А промышленникам, предпринимателям нужно обратное — чтобы цены раскрепостили. Хозяйственная бюрократия, чтобы как-то обеспечить функционирование народного хозяйства, предельно централизует хозяйственные функции. Сегодня в Москве, думаю, хозяйственные функции централизованы раз в десять больше, чем при Гришине. Распределяют все до болта, булавки, пуговицы. Но предпринимателю также нужны ресурсы, поэтому интересы централизующих хозяйственных органов и интересы предпринимателей, бирж опять сталкиваются. И так на всех уровнях. Возникает классическая коллизия, свойственная Французской революции: когда массы ждут от своего короля (или мэра) — неважно кого — прямой социальной поддержки, а предприниматели ее блокируют, они хотят эти массы обобрать. Что все хотят от Горбачева или, скажем от Собчака? Западных кредитов. А почему? Это — некий «кусок», который, как им кажется, они сумеют равными или неравными частями распределить между всеми слоями. Это — общественный пирог, испеченный не ими, и каждый-де, мол, будет жевать свой кусок, и возникнет гражданский мир. Но куска-то нет, и западной помощи нет, и поверьте мне — не будет. Тогда третье сословие — буржуазия — идет в парламент, а автократ начинает опираться на свою бюрократию и на народ. Возникает конфликт между парламентом и Президентом, Моссоветом и мэром. По классической схеме этот конфликт разрешается таким образом: предприниматель начинает свое стремление ко все большей эксплуатации народных масс упаковывать в требование радикальных реформ, большей степени свободы. Таким образом, возникает левый фланг. По отношению к центру этот левый фланг составляют сегодня Травкин, ДПР, ДС и т. д. Каждый, кто зашел к власти слева, в этих условиях тоже может некоторое время повластвовать, ибо он спихнет тех, кто правее. Единственная сила, которая действует организованно в этих условиях, — это буржуазия. Она запускает колесо и отходит в сторону. И колесо начинает крутиться. В этом левом процессе (я имею в виду революционные потрясения) страна обычно теряет от 1/5 до 1/3 своего населения. Нас же призвали к перевороту снизу.
— На Западе существует видимость демократического процесса выборов различных структур управления, но, видимо, действует скрытый от глаз народа реальный механизм формирования органов власти и выработки управленческих решений? Судя по всему, этим механизмом управляют какие-то теневые структуры?
— Конечно. Когда мы говорим: третье сословие, предприниматели, мы имеем в виду, что 75 или 80 процентов этого предпринимательского сословия — в тени. Речь не о «теневой» экономике. А — о теневой (и абсолютно легальной) власти. Власти, не желающей засвечиваться. И потому подлинной. Такая власть на Западе «правит бал» и обеспечивает устойчивость. Например, Токийский клуб, клубы финансистов, промышленников, существуют элитарные клубы, вырабатывающие паритет интересов между высшими чинами армии, ВПК, высшей государственной бюрократии и т. д. На Западе существует стратифицированное общество, которое в виде высшего своего выражения имеет меритократию, то есть власть узкого круга людей, обладающих знаниями об управлении.
Чтобы меритократия образовалась у нас, должна быть создана элитарная социальная инфраструктура, элитарная система образования, здравоохранения, элитарный спорт, вся инфраструктура жизни определенного слоя, которая должна быть отсечена от жизни большинства населения. Тогда появляется главное — отсечение большинства от некоего знания. Информационный продукт, казалось бы, является самым доступным и легко делимым, но на деле строится такая система, когда большинство отсечено от информационного продукта. Тогда возникает определенная часть общества, владеющая информацией, символами, ритуалами и всеми коммуникационными схемами. Это меньшинство — меритократия — обладает главным: искусством управления. Оно решает между собой все вопросы, оно контролирует все институты контроля над большинством. И тогда, чтобы народ слишком не возненавидел все это, ему дают возможность выбрать своего президента, то есть как-то себя изъявить.
— Меритократия по своему составу совпадает с интеллигенцией?
— Нет, конечно. Интеллигенция в новом обществе будет когнитариатом, то есть рабочими умственного труда. А будет меритократия, которая монополизирует все знания об управлении. Интеллигенция будет производить знание о производстве вещей и специальные знания. Но она, производя эти знания, частично и в определенной локальной области, отчуждена от целостной Системы знаний. Она будет в роли слесаря, производящего часть информационного продукта. Вы будете заниматься, предположим, философией, но это не значит, что я допущу вас к истории дипломатии, к дипломатическим архивам. А кто-то будет заниматься другой областью знания; из всего этого меритократией будет выделяться лишь та часть знания, которая позволяет держать информационный контроль.
— Это очень узкий круг лиц?
— Ну, в нормальном обществе, которое они строят, это один к десяти тысячам.
— Поскольку мы заговорили о теневых структурах власти, то расскажите подробнее о нацистском подполье, которое вы так часто упоминаете в своих публикациях. В частности, существует точка зрения, что объединению Германии способствовали силы, которые после разгрома «третьего рейха» ушли в подполье и сохранили миллиардные средства…
— Ну, это не секрет. Те идеи, на которых базировалось фашистское движение в 20-х годах (например, общество Туле), идеи антиатлантизма, европоцентризма, были созданы в XVII–XVIII веках. Они представляют собой некую тайную геостратегию, а передаются от одного носителя к другому. От немецкого генштаба — к структурам Паппена, Каппа и от них — к Гитлеру и далее к новым «медиумам». Настоящие носители идеологии предпочитают оставаться в тени. Это движение идей имеет одну конечную цель — создать устойчивый мир, в котором меньшинство населения будет контролировать большинство посредством единой системы жестокой власти, позволяющей исключить любую возможность социальных взрывов протеста эксплуатируемого большинства по отношению к верхушке управления.
