Андрей Колесников - ООО «Кремль». Трест, который лопнет
В результате рождается доходный фетишизм.
Одно из следствий доходного фетишизма – повышение налогов (пенсионные деньги уже ушли, ФНБ практически расписан в соответствии с лоббистскими весами). Например, на разные виды малого и среднего бизнеса до почти полного его уничтожения, с тем чтобы помочь крупному придворному бизнесу пережить нелегкий период санкций.
Классик экономической науки Людвиг фон Мизес отказывался относить к рыночной экономике деятельность крупных государственных или квазичастных компаний, аффилированных с государством.
И то правда, это не экономика, а политика или даже обычное администрирование лоббизма. Но такая политика определяет природу экономики и степень ее эффективности.
Можно еще резать расходы. Минфин пробует воду, зайдя с нестандартной для нынешней власти стороны: Антон Силуанов предложил сократить темпы роста зарплат бюджетников в 2015 году до уровня инфляции. Раньше они росли темпом 10–15 % в год, теперь предлагается снизить зарплатную гонку в бюджетном секторе до 5,5 %. Абсолютно здравое предложение, в том числе с учетом того, что региональные бюджеты сильно перенапряжены. С той лишь поправкой, что при такой экономической политике инфляция в 2015 году наберет 5,5 % месяцев примерно за… В общем, хорошо, если не за полгода.
Впрочем, вряд ли высшее политическое руководство согласится в нелегкий для родины час со стратегией «хватит кормить бюджетника».
Ибо бюджетник, один из столпов поддержки режима, не должен почувствовать кризис.
Или счесть кризис за очистительную процедуру, плату за Крым, за противостояние всем майданам мира и мировым закулисам, всей американской военщине.
Русский человек, вставший с колен, в целом готов соответствовать «новой нормальности», когда для начала товаров чуть меньше, чем обычно, цены чуть выше, чем обычно, рубль чуть ниже, чем обычно. И ведь для большей части населения, особенно той, что живет внутри, по определению статистиков, ненаблюдаемой экономики, действительно мало что меняется.
Если человек занимается отходничеством, его мало будет трогать повышение налогов, равно как и то, что доходы бюджета уходят на поддержание штанов тех, кто стал новым олигархом за последние несколько лет. Нет, классовая ненависть никуда не исчезла, но верхние люди далеко, а голосующий у дороги клиент – вот он, близко. И ему можно заломить за проезд высокую цену, материализовав всеобщие инфляционные ожидания, и показатели этой «ненаблюдаемой инфляции» никто на стол верховному главнокомандующему не положит.
Если человек занимается бизнесом и ему теперь и прокредитоваться-то негде, утешить его может исключительно то самое «понижение нормы». Ничего, главное, чтобы еще хуже не было, чтобы эти с Болотной не мутили воду, а то осерчает первое лицо и прижмет все живое еще больше. А кредиты… Кредиты, если основательно поискать, можно найти. Как сказал недавно экономист Олег Буклемишев, «иранские деньги в Гонконге кэшем».
Русский человек, вставший с колен, даже и при упавшем рубле не пойдет митинговать и требовать начальство к ответу.
Он будет продолжать поиски стратегии и тактики выживания. И скорее найдет виноватого в бедах в лице соседа – лица, соответственно, кавказской национальности.
А если русского человека, встающего с колен, спросят, кого он поддерживает, он, подняв веки и покопавшись в памяти, вспомнит одну фамилию – Путин. И чтобы отвязались, сообщит, что его-то он и поддерживает. Потом русскому человеку покажут по телевизору цифру 84 %, и он почувствует себя силой, ощутит единство с соотечественниками. И станет ему хорошо.
Вот и вся нехитрая механика. Так что никакого кризиса никто и не заметит. Пармезана с хамоном нам не надо, а производство пива и чипсов налажено и в наших широтах. Импортозамещение, как и было сказано…
Нынешнюю власть спасает рынок, который, согласно крылатому выражению Черномырдина, не базар.
Рыночная экономика, сколько ее ни прессуй, сама по себе сглаживает углы государственного капитализма друзей, фискальной политики, расходной политики.
Пчелы Мандевиля (Бернард де Мандевиль, «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц – блага для общества», 1714 год), движимые эгоистическим интересом, не дают исчезнуть товарам с прилавков.
Так что это не политический режим тефлоновый, это рыночная экономика эффективная.
2014 г.
Русская лента Мебиуса
Хит-парад публичного саморазоблачения, который был устроен ключевыми фигурами финансово-экономического истеблишмента, от Алексея Улюкаева до Германа Грефа, на форуме «Россия зовет» на фоне ускорившейся инфляции (видать, корма опять подорожали), замедляющейся экономики, бюджетной недостаточности, управленческой импотенции и падающего рубля, неизбежным образом заставляет вспомнить о забытом и почти запретном слове «реформа».
Разумеется, политически в стране, где происходит рукотворная архаизация сознания населения, готового лопнуть от гордости за нелетающий «Тополь» и нежности к родным, исконно русским крымским олеандрам, отказавшись от любого импорта, включая бытовую химию, компьютерную технику и даже алкогольную продукцию (исследование Левада-центра 19–22 сентября 2014 года), никакая реформа невозможна. Да и слова такого быть не может.
Здесь ведь как: или «духовные скрепы», или «реформа».
Собственно, получив полную поддержку морального большинства, не нужно и думать о том, чтобы что-нибудь поправить. Если придворным капиталистам не хватит денег – тряхнем Фонд национального благосостояния, народ начнет ворчать – покажем по телевизору новых друзей хунты, он на время и успокоится. Работать его, в конце концов, никто не заставляет, может бить рекорды по снижению показателей производительности труда и дальше.
Единственное, что настораживает высшие слои политической атмосферы, – проседающая конъюнктура нефти. Ну, на все воля божья: если православные иерархи помолятся, глядишь, и не упадет.
Однако все это, говоря марксистским языком, надстройка, жонглирование словами, логократия.
А есть базис – экономика, социальная и политическая сферы, нуждающиеся в самых разнообразных реформах.
Возможны ли они сейчас? Нет. Нужны ли они? Да. И думать об их моделях и нюансах нужно уже сегодня.
Потому что когда все жахнется, когда все «слиняет в три дня» (В.В. Розанов), немедленно понадобятся идеи, люди, алгоритмы осуществления реформ. Потому и нужны дискуссии и исследования, разговоры на кухнях и публичных площадках, кружки и семинары.
У нас принято ругать либеральных реформаторов, но, если бы в дни обвального падения циклопической империи и ее биологически сгнившей экономики не оказалось бы команды молодых экономистов, обсуждавших модели реформ с конца 1970-х – начала 1980-х и готовых взять на себя ответственность за транзит к рыночной экономике, их и проклинать-то физически было бы некому.
А так по крайней мере ситуация описывается словами Виктора Черномырдина: «И те, кто выживут, сами потом будут смеяться».
Россия ходит даже не по кругу. Она ходит по исторической ленте Мебиуса.
В этом смысле прав был Петр Чаадаев, писавший о том, что «мы принадлежим к числу наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». Один из них – начав реформы, надо их заканчивать, а политическую систему строить так, чтобы не допустить контрреформы.
Оставим в покое досоветскую и советскую историю с ее реформами, больше похожими на толчки внутри умирающего организма, – 1965 год (косыгинские реформы) и почти незаметное движение слабеющей руки государства в 1979-м в виде уже ничего не решавшего постановления ЦК и Совмина о совершенствовании хозяйственного механизма.
В ранние постсоветские времена была реализована реформа, идейные основы которой в экономической части были заложены московско-ленинградской школой экономистов в середине 1980-х. Эти реформы построили фундамент нового государства и рыночной экономики. Конструкция получилась кривая, реформы невозможно было закончить по политическим причинам.
Вторая волна реформ – структурных – была осмыслена и сформулирована к 1997 году. Эти замыслы, от снижения административных барьеров до пенсионной реформы, были «кодифицированы» в «программе Грефа» 2000 года, процент исполнения которой первое время смущенно и придирчиво пересчитывали, а потом бросили за бессмысленностью.
Орденоносная для авторов «Стратегия-2020» и вовсе стала интеллектуальной игрой в бисер на зависть Герману, но уже не Грефу, а Гессе.
Все упиралось в политический потолок, который постоянно снижался, сделав любые реформы не то что невозможными, но и нежелательными.
К тому же, как утверждают инсайдеры, первое лицо было напугано неудачным опытом плохо просчитанной микрореформы – монетизации льгот. А весьма противоречивая реформа, в результате которой был введен плохо администрировавшийся единый государственный экзамен, оказалась непопулярной. И администрировался ЕГЭ плохо ровно потому, что до этого вообще не удалась административная реформа, которая свелась к перестановке слагаемых, то есть номенклатурных стульев.
