Олег Арин - Россия в Средней Азии и на Кавказе: «центр силы» постсоветского пространства
- происходит криминализация территории массового проживания азербайджанских мигрантов, поскольку незаконные мигранты никак не подконтрольны муниципальной милиции [82], и, что важно, резко ухудшается наркоситуация;
- растет социальная напряженность в отношениях с местным российским населением в районах вокруг рынков, подобные трения являются благодатной средой для всякого рода провокаций и столкновений;
- растет отрицательное отношение российского населения в целом к азербайджанцам. Здесь отметим, что пока азербайджанцы не ассоциируются с исламом. Однако в последнее время прослеживается возможность объединения исламофобии с азербайджанофобией, которая, в свою очередь, уже реально существует.
Авторы доклада не могут утверждать, что вышеописанная ситуация служит политическим целям АР. Более того, отсутствие в народном хозяйстве республики наиболее активной половины мужского трудоспособного населения чревато потерей собственной государственности. Уже в настоящее время Азербайджан самостоятельно не способен противостоять военной или иной агрессии извне (примером может служить конфликт в Нагорном Карабахе).
Контроль над российскими продуктовыми рынками и состояние постоянного «временного пребывания» вне своих семей приводит к социальному упрощению структуры азербайджанского этноса и общества, в результате чего происходит потеря национальных традиций. Изменение национальной психологии в результате непроизводительного получения дохода разлагает этнос. Особенно остро стоит проблема денационализации молодежи. Недоступность систематического школьного и вузовского образования для широких масс ведет к культурной деградации нации, что вкупе с экономическими проблемами ставит под сомнение дальнейшее развитие азербайджанского этноса.
Россия от азербайджанской миграции никаких выгод в настоящее время не имеет, т.к. ресурс влияния на Азербайджан не задействован. Разговоры о том, что азербайджанцы спасают Россию от голода за счет организации розничной рыночной торговли, кроме как полным абсурдом назвать нельзя. Необходимо строго следить за рынками Москвы и регионов: «работай, получай свою долю, но делай, что тебе скажут». Отметим, что реальный контроль возможен лишь при одном условии: ликвидация коррупции российских чиновников, и прежде всего в городе Москве, где потребление продовольствия ежедневно происходит на несколько миллионов человек больше, чем совокупное число жителей Москвы и временно зарегистрированных. Это должно стать делом российского государства, и оно должно иметь от этого соответствующие выгоды. Отдельно следует рассмотреть комплекс проблем, связанный с челночной торговлей граждан АР, в тех случаях, когда речь идет о товарах из Турецкой Республики для реализации в Российской Федерации: неподконтрольные российскому легальному полю финансовые средства и расходуются также неподконтрольно. Кто может ответить на вопрос: на что расходуются эти деньги? Правильно ли за счет частных кошельков российских граждан финансировать политическую и экономическую самостоятельность иностранных граждан в РФ? Проблема достаточно сложная, как показывает опыт попыток регулирования китайской торговли в регионах Дальнего Востока, простейший выход — ужесточение правил оформления грузов для иностранных граждан — ни к чему не привел, через некоторое время китайцы начали практически все свои товары оформлять на граждан Российской Федерации. Тем не менее, в случае Турецкой Республики вопрос стоит гораздо жестче, так как речь идет о чуждом и достаточно эффективном в силу конфессиональной и языковой близости идеологическом влиянии на российских мусульман.
Как уже отмечалось, Россия не использует объективные возможности «центра силы», в частности, лежащие в потенциально значительном влиянии на внутриполитическую ситуацию в Азербайджанской Республике через те или иные изменения миграционного и таможенного режима: азербайджанская диаспора в России является серьезной и пока не задействованной политической силой.
Экономика Азербайджана основывается на нефтедобыче и производстве для этих целей оборудования. Однако в связи с общей деградацией хозяйственной жизни государством потеряна самостоятельность и в нефтедобыче. В данный момент эта отрасль целиком зависит от иностранного капитала. Сегодня Азербайджан представляет интерес лишь как плацдарм, с которого можно проводить политические, экономические и иные акции, направленные на сопредельные государства. Многолетняя лояльность России к антироссийскому курсу азербайджанского руководства объясняется целым рядом факторов:
- необходимостью иметь спокойную границу вблизи Чечни,
- активностью тесно связанного с Баку московского лобби из числа чиновников «советского» нефтегазового комплекса и современных нефтяных корпораций,
- обусловленным геоэкономическими соображениями стремлением завязать Азербайджан на российские трубопроводы,
- желанием видеть мир в Нагорном Карабахе и т.д.
В числе других причин следует указать и отсутствие единой российской политики в Азербайджане, ибо было бы неправильным видеть в действиях того же проазербайджанского московского лобби реализацию нероссийских интересов. Но выработкой согласованной с российскими интересами и реальной миграционной ситуацией в РФ должны руководить персоналии, не связанные с нефтяным комплексом. Можно не сомневаться, что при определенной благоприятной ситуации российские и азербайджанские «нефтяные бароны» сумеют договориться о приемлемом взаимодействии, но должно ли российское государство ради их интересов пренебрегать своей внутренней безопасностью? Можно ли обеспечить последнюю в российских регионах без активизации ее потенциала «центра силы» в СНГ? Последний, как следует из определения, реализует политическими в том числе средствами свои экономические и иные цели. Повороту Азербайджанской Республики лицом к северу может помочь лишь жесткая позиция России в отношении вышеотмеченной торговли азербайджанской диаспоры. Ни одна страна Запада не будет возмещать те средства, и тем более простому населению республики, которые Азербайджан получает из российских регионов. Азербайджанская Республика ничем, никакими призрачными или реальными доходами от сдачи своих месторождений западным ТНК не сможет компенсировать ту часть прибыли, которая приходит из России. Это должно быть четко заявлено Азербайджану.
СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ экономический район: необходимость индустриализации
Традиционно в понятие «Северо-Кавказский экономический район» (СКЭР) включаются Ростовская область, Краснодарский и Ставропольский края, республики Адыгея, Дагестан, Ингушетия, Северная Осетия — Алания, Карачаево-Черкесская, Кабардино-Балкарская, Чеченская республики [30]. В целом этот регион не имеет ни естественных географических, ни этнических границ. Также вышеперечисленные административные образования по существу не связаны между собой экономически. Этническая ситуация чрезвычайно пестра и осложнена неравноправным положением народов Северного Кавказа по отношению к центральным, в прошлом к союзным, а ныне к федеральным властям: из 33 достаточно многочисленных для Северного Кавказа народов собственную государственность имеют только восемь: адыгейцы, карачаевцы, черкесы, кабардинцы, балкарцы, ингуши, чеченцы, осетины и несуществующий этнос — дагестанцы. В наши дни появились новые диаспоры — украинская, татарская и туркменская. Борьба за представительство в местных властных структурах — республиканских, краевых, районных, поселковых — обостряет противоречия за счет роста местнических и «клановых» притязаний на власть. Дальнейшее «огосударствление» территорий по национальному признаку в еще большей мере обострит общую ситуацию в регионе [30].
Проблема имеет несколько уровней. 1-й уровень: глобальный. Противостояние в масштабах планеты двух систем, условно называемых «Север» и «Юг», часть исследователей называет противостоянием цивилизаций, имея в виду исламский «Юг» и христианский «Север». Некоторые считают, что друг другу противостоят формационные структуры — капиталистические страны против феодальных государств [30]. Есть мнения, что столкновение «Севера» и «Юга» отражает борьбу старой иерархической и новой сетевой организации управления территориями, населением и экономикой [42].
Представляется, что любая однозначная дефиниция в этом плане не будет отражать в нужной мере существа явления и для целей практической политики лучше ограничиться реальным описанием «дуги напряженности». В данном случае под термином «дуга напряженности» (она же «евразийская дуга нестабильности») понимается часть государств, расположенных в условной зоне, ограниченной на западе Гибралтаром, а на востоке — Пакистаном. Северная граница «дуги нестабильности» проходит по южным окраинам России, а южная — по северной части Африки, переходит на Азиатский материк, захватывает Переднюю Азию, Иран, Афганистан и Пакистан. Полагаем, что и такое пространственное выделение «дуги напряженности» неполно и по существу не отражает реальной ситуации. Нестабильная ситуация охватывает значительно более широкую часть Земли. В «дугу напряженности» следует включить почти всю Африку, часть Мезоамерики и северные районы южноамериканского материка, большинство стран Юго-Восточной Азии и часть Европы — бывшую Югославию и территорию бывшего СССР. Иначе говоря, «дуга напряженности» — это условная «дуга», нечетко очерчиваемая на географической карте, и, по мнению авторов доклада, следует выделить иной, чем ислам, классифицирующий признак этого явления социальной и политической нестабильности (в ставшем привычным понимании «дуга напряженности» идет лишь по границе исламского и неисламского мира, а также между различными исламскими государствами).
