Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 18 (6 марта 2013)
Вопрос ведь не в том, что именно говорит о себе Проханов. Есть его жизненный путь. Есть его результат. Есть его метафизическая реальность со своей правдой. Но чтобы увидеть все это, Мельману надо духовно прозреть. И вообще согласиться с тем, что есть дух. Что есть это духовное зрение. Что без него жизнь превращается в ад. А с ним она становится тем, чем и должна быть — путем сквозь тернии к звездам.
Но Мельман, признавший все это, — это уже не Мельман. А Мельман, не признавший всего этого, ничего не может понять в Проханове. Он трехмерное существо, пытающееся описать четырехмерную конструкцию. Он описывает проекции четырехмерной конструкции на разного рода трехмерные сечения. И он может описать эти проекции более или менее ядовито. Но описывая их, он рассказывает о себе главное: что для него не существует четвертого измерения. Интервью, которое Мельман берет у Проханова, — это признание Мельмана в том, что он — окольник.
Интервью, которое Зюганов дает Сорокиной на «Эхо Москвы», — это диалог двух окольников.
Сорокина говорит Зюганову: «Мы с вами оба окольники».
Зюганов отвечает: «Да, конечно!»
«Какой же вы милый окольник!» — говорит Сорокина Зюганову.
«Как мне приятно, что вы меня называете милым», — отзывается Зюганов.
«Вы не просто милый, вы — милый окольник», — отвечает ему Сорокина.
«Ну, конечно же, окольник!» — подтверждает Зюганов.
«И все мы окольники», — говорит Сорокина.
«Конечно, конечно», — вторит ей Зюганов.
«И никого, кроме окольников, нет», — говорит Сорокина.
«Да-да», — поддакивает ей Зюганов.
Своими суждениями по поводу «Сути времени» Зюганов и зюгановцы подтвердили, что они окольники. Наиболее беспощадно они подтвердили это именно своими суждениями по поводу того, что произошло в Колонном зале Дома Союзов 9 февраля 2013 года.
Потому что, рассуждая о Поклонной, они могли вопить, что мы, помогая Путину, мешали Зюганову. На самом деле, Зюганов уже давно сдался. И речь шла о совсем других противниках Путина, гораздо более далеких от нашей правды, чем сам Путин. Но тогда зюгановцы могли хотя бы кричать: «Нет-нет, ведь Зюганов еще в игре!» И что нужно было отвечать? То, что когда-то, глядя на одну лошадь, говорил завхоз из «Педагогической поэмы» Макаренко: «Теорехтически это, конечно, лошадь, а прахтически так она падает»? Но тогда, во времена Поклонной, Зюганов был хотя бы «теорехтически лошадью». А то, что он «прахтически падал», и не без удовольствия, — надо было доказывать.
Но в том, что касается Колонного… Тут Зюганова нет даже в качестве «теорехтической лошади». Тут он падает и «теорехтически», и «прахтически». Потому что на съезде в Колонном зале Дома Союзов мы поддержали то, что поддержал сам Зюганов. То есть «закон Димы Яковлева». И мы протестовали против того, против чего протестует Зюганов. То есть против ювеналки и образовательных стандартов.
Как в этой ситуации Зюганов мог хотя бы пикнуть что-нибудь отрицательное про нас? И где? — на «Эхо Москвы»! И что же именно? — что это все путинский проект!
Что — путинский проект?
Если проектом Путина станет полное восстановление СССР и приведение ситуации в восстановленном СССР к стандартам 1975 года — Зюганов тоже будет против?
А если путинским проектом станет… ну, я не знаю… коммунизм в мировом масштабе или реальное осуществление «Общего дела» Федорова? Если Путин реально начнет воскрешать мертвых — Зюганов тоже будет против? Или начнет говорить, что мы это неоднократно предлагали, а у нас эту идею украли? Он что, на защите докторской диссертации, что ли? Украли… не украли… Народу плевать, кто осуществит благо! Ему благо нужно. И это понимает любой человек, сколь угодно тертый и циничный, если он все-таки не окольник, а идущий по какому-то пути человек.
Но окольники — это особая категория. И находят они друг друга по каким-то тайным знакам окольности. Тут совершенно неважно: правый, левый, коммунист, либерал, православный… Нужна окольность как таковая. Найдя же друг друга и исполнив необходимый ритуал («мы с тобой одной крови — ты и я…» — посмотрите, как Зюганов беседует с Сорокиной, и вы поймете, что это за ритуал), окольники формируют консенсус окольности. И начинают войну с неокольным — с любым.
Им важно, чтобы не было ни пути правды вообще, ни людей, идущих этим путем. Про каждого из людей, идущих путем правды, им нужно сказать, что они-то и есть тайные окольники, то бишь кремлевские проекты и так далее. Но кому они могут это сказать? Людям, настолько же лишенным духовного зрения, как и они сами? И даже не тоскующим по этому духовному зрению и всему тому, что оно дает? А дает оно возможность идти своим тернистым путем, преобразуясь с каждым своим мучительным шагом.
И тут каждый получает свое. Один идет по дороге собственной правды и понимает, что наличествует драгоценное для него таинство мучительного самопреодоления, преображения в нечто иное. И помогает то же самое делать другим. Объединяясь с ними, он порой к чему-то прикасается. Постепенно приходит осознание, что это и есть то единственно настоящее, что может подарить жизнь. Ибо жизнь — это в принципе штука несовершенная и далеко небезусловная. Но если и может она что-то настоящее подарить, то именно благодаря наличию своего пути правды и всего, что вытекает из следования именно этим путем. А также из готовности помогать другим делать то же самое. Так поступают одни.
Другие бегают по окольным тропкам лжи… И ведь тоже преобразуются… Но диаметрально противоположным способом. Бегая по окольным тропкам лжи и чувствуя, как они при этом скукоживаются, эти другие, они же окольники, все время причитают: «Удовольствие… удовольствие… удовольствие…»
XXX.Я специально построил разговор с читателем подобным, так сказать, нелинейным образом, для того, чтобы при диахронном анализе двух событий — Поклонной и Колонного зала — задействовать и регистр метафизической войны, и регистр войны политической. Потому что в данном случае одно с другим действительно достаточно прочно соприкасается.
Обсуждая «Суть времени» после Поклонной и особенно возбудившись после Колонного зала, Зюганов показал, что для него пути правды нет. Он не просто обнаружил это для знатоков, способных разбираться в деталях. Для таких знатоков он продемонстрировал это, уже затеяв с нами неприличную склоку по поводу Поклонной горы. А вот теперь тот же Зюганов написал у себя на лбу крупными буквами: «ДЛЯ МЕНЯ ПУТИ ПРАВДЫ НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-ЕТ!!!» Он это написал так, чтобы все увидели. Все, у кого есть даже наипростейшее духовное зрение. Кроме того, Зюганов однозначно дал понять людям, обладающим таким зрением, что ему на их мнение наплевать. Потому что он строит организацию псевдокрасных окольников. Она же — красное гетто. В гетто не должно быть путей, в нем должны быть только тропы.
Ну, что ж… Зюганов сделал свой выбор. Поступив в этой простейшей ситуации невероятно пошло и глупо, он рассказал всем не о том, какие мы негодяи, потому что забираемся в тот самый зал, куда он… не забирается, а гордо и победно нисходит. Он рассказал не о нас, а о себе. Кому-то, кто разбирается в деталях, он поведал именно то, что я изложил выше. А менее продвинутым он поведал нечто наипростейшее и при этом строго тождественное тому, что я изложил выше. Он прямо, грубо и гордо сказал о себе следующее: «Я человек очень мелкий. Поняли вы? МЕЛКИЙ! И мне нравится быть именно таким человеком. Потому что сейчас время мелких людей. Потому что есть особый кайф в том, чтобы быть мелким человеком. Потому что когда ты мелкий, тебя гладят по головке». И так далее.
Нечто сходное поведал о себе не только Зюганов. Где-то перед Поклонной ко мне подошел один политик, так скажем, почвенного направления. И начал обсуждать стратегию совместных действий. Человеком он мне показался и толковым, и не зловредным. Его убеждения меня вполне устраивали. Он твердо заявил о себе как о противнике так называемого уменьшительного (или ликвидационного) национализма а-ля Белковский и Широпаев. Короче, мы стали строить отношения. Я по опыту знаю, что строить их в так называемом патриотическом лагере непросто. Один мудрый церковный деятель мне когда-то сказал: «Всё бы ничего, да только на практике эта самая соборность — она, увы, слишком смахивает на разборность». Нельзя не понимать этого, будучи автором газеты «Завтра» на протяжении десятилетий. Так что я набрался терпения. И правильно сделал.
Сначала ко мне пришли и сказали: мы будем проводить вместе с вами митинг.
Потом в последний день позвонили и сказали, что в митинге участвовать не будут, потому что у нас слишком много красных флагов.
Потом стали каяться и говорить, что им показалось, что меня «сдал Путин».
Потом стали ратовать за новый митинг.
На новом митинге снова стали говорить о количестве красных флагов.
