Дмитрий Волкогонов - Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.
Ленин и Троцкий были людьми, быстро сблизившимися на основе принятия ими общей революционной методологии, якобинства, допустимости крайних радикальных мер в деле социального переустройства. Ленину импонировало, что в лице Троцкого он нашел выдающегося организатора, способного в любой области, сфере деятельности, куда бы он ни направлялся, добиваться перелома. При склонности Ленина быть только и исключительно в партийном „штабе", в центре, он нашел человека, который компенсировал его собственные слабости: неумение и нежелание личным присутствием на фронте, в другом критическом месте добиваться решительного перелома. Троцкий дополнял Ленина с организационно-практической стороны.
Ленина устраивало, что Троцкий фактически сразу же согласился на вторые роли, не претендуя на первенство, хотя какое-то время по популярности он совсем не уступал признанному лидеру большевиков. Позже, в 1935 году, уже будучи в изгнании, Троцкий, как всегда, не обремененный скромностью, запишет в своем дневнике: „Не будь меня в 1917 г. в Петербурге, Октябрьская революция произошла бы —при условии наличности и руководства Ленина. Если б в Петербурге не было ни Ленина, ни меня» не было бы и Октябрьской революции: руководство большевистской партии помешало бы ей свершиться (в этом для меня нет ни малейшего сомнения!)… То же можно сказать в общем и целом о гражданской войне, хотя в первый период, особенно в момент утраты Симбирска и Казани, Ленин дрогнул, но это было, несомненно, преходящее настроение, в котором он едва ли даже кому признался, кроме меня".
Таким необычным образом Троцкий оценил роль Ленина (и свою собственную) в Октябрьской революции и гражданской войне. Так оно и было. Два ярко выраженных лидера октябрьского переворота в глазах общественного мнения олицетворяли большевистскую диктатуру. Как писал в „Новой жизни" Николай Суханов в ноябре 1917 года: „Кому же не ясно, что перед нами нет никакой „советской" власти, а есть диктатура почтенных граждан Ленина и Троцкого, и что диктатура эта опирается на штыки обманутых ими солдат и вооруженных рабочих, которым выданы зарвавшимися неоплатные векселя на сказочные, но не существующие в природе богатства?"
Троцкий был, как справедливо пишет историк и политолог Дора Штурман, „по личным психологическим качествам — деятель номер 2, верховный исполнитель, а не инициатор, не генератор ведущих идей, маневров и настроений".
Ленин неожиданно нашел в Троцком самого нужного, самого полезного ему человека для самого критического периода. Троцкий был весьма незаурядной личностью, обладавшей не только выдающимися ораторскими и литературными способностями, но и качествами психолога-наблюдателя. Возможно, именно поэтому заметки-воспоминания о Ленине, часть которых вошла в его книгу о вожде, представляют наибольший интерес среди Монблана книг, сочиненных о лидере большевиков после его смерти.
Троцкий вспоминает, что „во время заседаний, обмена речами Ленин прибегал к записочкам, чтобы навести справку, узнать чье-либо мнение и таким образом сэкономить время. Иногда такая записочка звучала как пистолетный выстрел около уха… Искусство таких записочек состояло в обнажении сути вопроса". Однако, размышлял Троцкий, „метод Ленина общаться лично со многими требовал чрезвычайного расхода личной энергии. Нередко Председатель Совнаркома сам писал письма, сам надписывал конверты и сам заклеивал их!". Троцкий расценивает как некое огромное позитивное качество „подписывать и заклеивать конверты" самому главе правительства, не задумываясь над тем, что этот факт прямо свидетельствует об отсутствии управленческого профессионализма. Да и откуда ему было взяться! Вся его деятельность как Председателя Совнаркома, согласно „Биографической хронике", укладывается в схему: „читает", „заседает", „председательствует", „принимает", „подписывает", „беседует", „знакомится"… Люди, пришедшие к управлению огромным государством, обладали весьма поверхностными знаниями в этой области.
Троцкий в своих подготовительных материалах к книге о Ленине подмечает много малозаметных деталей, которые ложатся дополнительными штрихами на портрет вождя. „Помню, — писал Троцкий, — ленинский глаз из-под руки, прощупывающий и взвешивающий каждого всякого, кто выступал и говорил; особенный — взгляд с пристрастием…"
Троцкий, не ограничиваясь нанесением отдельных мазков на ленинский портрет, иногда поднимается до крупных обобщений. В статье „Национальное в Ленине", опубликованной в „Правде" в апреле 1920 года (к пятидесятилетию вождя), пишет: „…Самый стиль Маркса, богатый и прекрасный, сочетание силы и гибкости, гнева и иронии, суровости и изысканности, несет в себе литературные и эстетические направления всей предшествующей социально-политической немецкой литературы, начиная с Реформации и ранее.
Литературный и ораторский стиль Ленина страшно прост, утилитарен, аскетичен, как и весь его уклад. Но в этом могучем аскетизме нет и тени моралистики. Это не принцип, не надуманная система и уж, конечно, не рисовка, — это просто внешнее выражение внутреннего сосредоточения сил для действия. Это хозяйская, мужицкая деловитость — только в грандиозном масштабе".
Сравнение Троцкого недостаточно корректно, ибо Маркс никогда не был главой правительства, а у Ленина не было ничего написано, равного „Капиталу". Но автор статьи прав, подчеркивая внешнюю простоту Ленина, за которой стоит мощный ум, хитрость и очень часто коварство. Троцкий прав в одном: Ленин — человек действия. Здесь Троцкий в некотором смысле сильно уступал первому вождю. Дело в том, что Троцкий, это подмечал и Сталин, был крупным руководителем в критические моменты переворота, германского нашествия, гражданской войны. В это время его энергия неиссякаема, речи его бесчисленны; фронтовой знаменитый поезд колесит Россию по всем азимутам. Но, как только стал затухать пожар российской Вандеи, Троцкий стал быстро превращаться — кем, в сущности, он и был всегда — в талантливого политического публициста, оригинального литератора.
Троцкий не любил будничной черновой работы. Уже к концу 20-го года он быстро как вождь „полинял"; его тянуло не к партийной трибуне, а к письменному столу, не на бесконечные заседания Политбюро, а на охоту, не в создаваемые коммуны, а в партийные санатории… Пока он упивался славой создателя Красной Армии, писал „Уроки Октября" и готовил многотомное собрание своих сочинений, Сталин прибирал аппарат, а значит, и власть к своим рукам. Беззаботность и тщеславие подставили Троцкому подножку в самый решающий момент: когда Ленин отошел от активных дел, а затем и скончался. Человека номер „один" не стало, отпала необходимость и во „втором" лидере. Троцкий был нужен русской революции, пока был жив Ленин.
Отношения Ленина и Троцкого в значительной мере высвечиваются в их переписке. Мне удалось установить более 120 писем, телеграмм, записок, которые Ленин адресовал Троцкому. Можно предположить, что их было гораздо больше. Вероятно, немало документов, в которых Ленин явно благожелательно выражал свое отношение к Троцкому, просто уничтожены. Не случайно в так называемом „Полном собрании сочинений" Ленина, „Ленинских сборниках" содержатся без изъятия все материалы, где есть хоть какой-либо элемент критики Троцкого, и, естественно, отсутствуют документы, где даются положительные оценки личности Председателя Реввоенсовета и его действий.
Когда Ленин умер, Сталин в борьбе с Троцким вытащил на свет всю старую полемику, благо ленинское „красноречие" давало много уничижительных эпитетов опальному вождю. Работая над книгой о Сталине, я смог установить, что этот „выдающийся вождь" просмотрел все ленинские тома в поисках критики Троцкого. Ленинские выражения в адрес Троцкого (впрочем, в отношении других он высказывался еще хлеще) вроде: „подлейший карьерист", „проходимец", „шельмец", „свинья" — брались Сталиным на вооружение.
Но наследники Ленина начисто „забыли" его оценки Троцкого, когда они были иными. Например, связанную с выборамив Учредительное собрание. „Само собой понятно, — писал Ленин, — что из числа межрайонцев, совсем мало испытанных на пролетарской работе в направлении нашей партии, никто не оспорил бы такой, например, кандидатуры, как Троцкого, ибо, во-первых, Троцкий сразу по Приезде занял позицию интернационалиста; во-вторых, боролся среди межрайонцев за слияние; в-третьих, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи…" Когда в ноябре 1917 года Зиновьев высказался на заседании ЦК партии о включении в состав советского правительства правых эсеров и меньшевиков, Троцкий запротестовал. Ленин оценил эту позицию очень высоко: „Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика".
