Гейдар Джемаль - Революция пророков
Я убежден, что иерократия в широком смысле подготовила ряд крупных социальных смещений, перемен, революций, для того чтобы на конечном этапе, создать полностью контролируемое общество, называемое открытым, гражданским, рыночным, руководимое институтом демократического самоуправления, который в действительности является очевидной и даже не очень плотной ширмой. Что такое выборная система? Это система пифийского оракула, гадание, реализация принципа vox populi. Это апелляция к коллективному подсознанию. На чем основано обращение к общественному мнению? Как может сумма дураков давать умный результат? Собственно говоря, здесь и нет такой механической схемы, так как имплицитно подразумевается, что люди, вызванные к кабинкам для голосования, через свое коллективное бессознательное дают возможность проявиться судьбе, а не заявляют свои убогие личные мнения; когда они в толпе, они являются проявлением некоего судьбоносного движения. Разумеется, это «судьбоносное движение» определенным образом управляемо. Углубляясь в суть любого института, мы видим, что этот институт не является самодостаточным. Любому решению «помогают». И вопрос в том, где завязки, где корни этого решения? Кто является имиджмейкером? За консенсусом стоит некая мудрость, а мудрость принадлежит классу людей, которым по должности полагается быть мудрыми. Это и есть носители иерократического авторитета. Речь не идет о франкмасонах. Институт масонства, ставший предметом обсуждения, запугивания, мистифицирования в течение двух последних столетий — это, в лучшем случае, некая служебная структура. Это традиционная структура на одном конце, а на другом — максимально приближенная к профанизму система «Ротари».
Проблема Истории в том, что ею никогда не руководят люди, у которых вопросы доминируют над ответами. Проблема Истории в том, что человечеством руководят те, у кого ответы предшествуют вопросам. Такие люди составляют касту клерикалов. «Клерикалы» — достаточно гибкое понятие. В структурах официально утвержденных, этаблированных, церковных систем (я не имею в виду только христианство), есть проявленные, занимающие высокие посты люди, а рядом с ними — люди, по внешней иерархии выглядящие гораздо менее значительно. Серые кардиналы стоят не только за королями, но и за официальными главами клерикальных структур. Настоящий экуменизм начинается не с официальных вершин, а с некоего звена, слегка дистанцированного от всем видимого пика. Здесь мы снова возвращаемся к Генону, который говорит о единстве всех традиций: традициям нечего делить, на всех одна Истина. А если продолжить на шаг это утверждение Генона, оказывается, что и профанизм является одной из возможных модификаций Традиции, потому что любой институт, любая манифестация профанического общества расшифровывается с точки зрения традиционной метафизики как некий символ, как некий иероглиф — даже рынок. Возьмем хайековское определение рынка. Хайек отказался от логической систематизации законов рынка, сказав, что это некая непознаваемая вещь с присущими моментами риска, случайностей и т. д., то есть некая агрессивная аморфность (модификация аристотелевского определения субстанции в социальной сфере). Таким образом, рынок, если следовать пониманию Хайека, оказывается проявлением аморфного «женского» полюса в социальном «космосе», с его законами обмена количеств. В принципе, это не что иное, как обмен количеств, которые все время растворяют, снимают форму и качество, снимают всякую фиксацию, переводя ее в чистое количество.
В конечном счете жесткое различение между традиционным обществом и профанизмом расплывается. О монументах, выстроенных профанами в XX веке, нам говорят: «Посмотрите, здесь куб, а здесь пирамида, здесь те или иные символы». Кто-то отвечает: «Это делали масоны, а у масонов в голове традиционный геометрический символизм». Если современная цивилизация построена на традиционных символах, то где же тогда профанизм? Профанизм остается где-то на передней полосе газет, в столбцах редакторов, которые выдвигают наиболее легкие, общепонятные объяснения. А как только мы подходим к памятнику, к небоскребу, к дому, к метро с его всем понятной, всем очевидной, даже вызывающей улыбку масонской интерпретацией — профанизм куда-то «убегает», мы в мире метафизических намеков и загадок, как во времена готических соборов.
4. Проект иерократии: «точка зрения вечности» на земле
Генона не устраивает та форма иерократии, которая на сегодняшний день восторжествовала. Тогда надо об этом прямо говорить: Я, Рене Генон, — сторонник открытой иерократии, а не криптоиерократии. Но это будет серьезная поправка к дихотомии «традиционализм — профанизм», потому что здесь начинается совершенно другая тема. Действительно, иерократия что-то пытается остановить, борется для того, чтобы сохранить свое господство. Значит, у нее есть враг, она уязвима, на какие-то уступки вынуждена идти.
Возникает вопрос: почему универсальная система глобального контроля, которая всегда нормативно правила человечеством, вынуждена прибегать к маневрам?
Прежде всего, проект, который иерократия имеет в виду — проект «вечного человека» — необычайно затратный.
Что такое иерократия? Это система трансцендентного фиска, это механизм взимания с человека того, что он может дать от себя, его соков, энергии.
Человек платит со своего «подноготного» последнего потенциала в те инстанции, которые, будучи сформированы из этого «бюджета», тратят в свою очередь на технологию исторического движения, на историю, на проект. Они моделируют движение в макроэтапах, в макроструктурах, формируя то, что они называют финальной сверхзадачей Цивилизации, без различения, римская это или китайская цивилизация.
Проектное движение, формирование метаисторического сюжета «стоит денег», точнее — неких затрат, в тонкой ли материи, в грубой ли материи. Тем более, что деньги — это, с традиционалистской точки зрения, видимое золото; существует также эквивалент невидимый, и они взаимопереводимы.
Известна идея пирамиды как наиболее устойчивой формы. Не куб, а пирамида оказывается более устойчивой, потому что она имеет базу тяжести. Она является фиксированной формой, в которой как бы «останавливается» время. Таково подобное пирамиде традиционное общество, в котором все «как надо», то есть вверху первосвященник, он легитимизирует все остальные структуры — от фараона и до последнего раба, эту пирамиду построившего. Другое дело — проект «ковчега», который плывет. На этот «ковчег» взято все необходимое, он плывет, появляется износ судна, происходит расход энергии. Если продолжить сравнение, в какой-то момент изначально существовавшее в виде пирамиды общество превращается в общество в виде ковчега. И если в пирамиде затратность на поддержание стабильности минимальная, то плавание уже весьма затратно. И чем дальше плывешь, тем больше нужно тратить, поэтому в конечном счете все человечество превращается не просто в данников, а в таких данников, которые должны отдавать по максимуму, то есть гораздо больше, чем отдавал раб во времена фараонов. С раба можно взять его мускульные усилия: он завернут в тряпочку, получает миску каши в день, чтобы не умер, и собственными руками, напрягаясь, перехватывает камень. Десять миллионов, сто миллионов рабов — с них мало что можно взять. Их коллективное усилие не продвинет нас по пути реализации таких серьезных вещей, как макроцивилизационный проект. Вот если превратить всех этих рабов в людей среднего класса, в буржуа, имеющих потребности и возможности, выкладываясь определенным образом, их удовлетворять, в тех, кто ездит на «тойотах», имеет коттеджи, отдает своих детей учиться в колледжи, и прочее, и прочее, чтобы таких было два-три миллиарда, — тогда взять можно немало. Эти люди отдают не только налоги… Современное человечество может отдать очень много даже не физическими деньгами, а самим фактом своего существования. У раба нельзя купить его будущее, а у среднего класса — можно.
5. Позитивная мораль как база криптоиерократии
Чем характеризуется современная криптоиерократия в отличие от открытой иерократии вавилонского типа, иерократии фараонов? Тем, что сакральный авторитет в криптоиерократии получает ценностное объяснение, т. е. учение о ценностях жизни становится базой оправдания духовного авторитета. Священник ХХ века говорит о том, что церковь борется «за все хорошее», выступает гарантом позитивных вещей: ценностей семьи, мира, материального и духовного благополучия. В средние века любой поп упал бы в обморок, если бы ему предложили такие социальные теодицеи, в которых «добро» фигурирует как база, на которой утверждается авторитет церкви. Духовное утверждение не может базироваться на категории ценности. Подобные модели стали появляться после прихода протестантизма и потом вошли в современную профаническую эпоху; они не то чтобы профаничны в своей сути, но скорее связаны со спецификой криптоиерократии. Скрытая власть жрецов имеет совершенно иную логику самообеспечения, самопрезентации, по сравнению с открытой. Позитивная мораль — это атрибут криптоиерократии. Но морализм, построенный на учении о ценностях позитивного существования, на аксиологии — это оборотная сторона культа «золотого тельца». Можно сколько угодно говорить о так называемых «тонких» (духовных) ценностях, но никуда не уйдешь от того, что «грубые», материальные ценности являются тенью «тонких». Если вы попали в сферу господства позитивной морали — значит, вы оказались в религиозном царстве «золотого тельца».
